Восемнадцать часов дурдома

***

– А денежки пришлось отдать! – Андрей сделал большой глоток и поперхнулся: отец чуть не убил его, стоило ему только заикнуться о долге, потом собрался и двинул к авторитету на разговор. Пришел молчаливый, залез в шкаф с ружьями, понюхал стволы, посчитал патроны, выудил из гардероба солдатский ремень со звездой на бляхе и так разукрасил Андрея, что тот три дня не мог ни сидеть, ни лежать.

– Да, а Федору повезло меньше! – его друг не стал беспокоить родителей (все равно, денег у них не было, отец – пьянь и рвань, а мать горбатила на трех работах, чтобы прокормить самого Федора и его маленьких сестричек), но так как долг отдавать все же было необходимо, предложил отработать – ограбить какого-нибудь барыгу или супермаркет со всей дневной выручкой.

В итоге его взяли в бригаду, ходящую под авторитетом, и направили на ближайший рынок, где торговцы задвигали турецкие и китайские шмотки. Уже через день Федор, разузнавший к тому времени всю подноготную, хлопнул ночью оптовика и отобрал у него все деньги, а самому переломал ребра и пробил голову. С того момента он в школе не появлялся, и Марина вскоре о нем позабыла. А через пару месяцев прошел слух, что Федора прихватили менты – сколь веревочке не виться, конец обязательно будет!

Андрей вдруг вспотел: воспоминания выпрыгнули внезапно и отдались резью в сердце. А он-то думал, что уже одолел их, перевел душевную тяжесть просто в тупое сожаление – но нет!

***

– Все болезни от нервов! И даже язва! Поэтому вдох-выдох, вдох-выдох, раз-два, делай, как я! – Андрей распахнул форточку.

Зима на носу, окна в больнице не меняли принципиально – еще дореволюционные, дубовые, выдержанные, винтажные! У кого поднимется рука снести такую красоту и заменить пластиковой дешевой подделкой? Только у варвара, а главврач себя таковым не считал. Хотя, будь на его месте Андрей, он бы, пожалуй, согласился – уж больно дуло изо всех щелей, и приходилось каждую осень заклеивать окна бумагой, липкой лентой и самоклеящимся пенопластом.

В прошлые выходные Андрей приехал на работу и провел два часа личного времени в тесном общении с окнами, вследствие чего в кабинете стало намного теплее. Для проветривания он оставил одну форточку, но чтобы ее открыть, приходилось взбираться на табурет – высоко, без подручных средств Андрей никак не дотягивался.

С улицы ворвался железный грохот спешащего трамвая и истошный собачий визг.

– Интересно! – Андрей соскочил с табурета, быстро схватил сигарету и вернулся обратно на смотровую площадку, пытаясь разглядеть источник раздражающих звуков.

– Ага! Вот они, голубчики! – банда «кабысдохов» (как он привык называть стаю бродячих собак, которые обосновались здесь неподалеку на свалке и никому не давали прохода) устроила побоище за целую кастрюлю костей, выброшенную за забор больничным поваром.

У повара было прозвище «боров», он был толстым, как кадушка с квашеной капустой, вечно пыхтел и отдувался, и он него воняло. Андрей обходил его стороной, боров, он боров и есть, и кличку свою оправдывает полностью!

Подоплека разворачивающихся внизу событий была такова. Вожак стаи по привычке первым бросился к драгоценной поживе, но вдруг был оттеснен в сторону молодым полуволком, который давно уже претендовал на лидерство. Вожака звали Крестьянин – поджарый злющий пес с наполовину выпавшей шерстью, короткими лапами и вытянутой злобной мордой, похожий на сухопутного крокодила.

Бросивший ему вызов примкнул к стае совсем недавно, но уже сыскал славу грозного бойца и охотника до самок, и единственный, кто пока не выказывал ему никакого уважения, был именно Крестьянин.

Андрей пошире распахнул форточку, перелез на подоконник, привстал на цыпочки и наполовину высунулся наружу. Он намеревался быть свидетелем грандиозной битвы, которая после ежедневного общения с психами представлялась ему совсем нестрашной, а похожей на детский сериал «Спокойной ночи малыши» с добрыми мультиками и сексапильной грудастой ведущей в телевизоре. И особенно, если показывают Ксюху!

Молодой пес еще не получил у местных устоявшегося имени, так что Андрей по своему разумению назвал его Гопником, поскольку все замашки последнего были налицо. Пришел неведомо откуда и пытается качать права – силой и нахрапом! Настоящий гопник, и все только и ждут, когда он получит по заслугам!

Гопник рванул к костям и с налета сбил Крестьянина с ног – тот не ожидал нападения, был благостен и настроен мирно. Но такое терпеть было нельзя, и Крестьянин, не раздумывая, прыгнул на своего обидчика, целя тому прямо в горло. Не получилось! В последний момент Гопник дернул мордой, и карающий удар клыками лишь только зацепил ему шкуру. Такая промашка могла дорого обойтись Крестьянину: молодой принял вызов, ощерил пасть, обнажив острющие клыки, готовые рвать плоть и впиваться в яремные вены.

Но не на того напали! Вожак быстро отскочил назад и стал осторожно подкрадываться к обидчику, норовя провести один из своих смертельных приемов, после которого уже не подняться. Гопник пятился задом и старался держать дистанцию, стая образовала круг, похожий на бойцовский ринг, и, скуля, наблюдала, кто выйдет победителем.

Вдруг Крестьянин поднял морду и дико и страшно завыл. Андрей, завороженно наблюдавший за разворачивающимся внизу сражением, поскользнулся на подоконнике и чуть не выпал в окно, продавив его своим весом, но в последний момент удержался, схватившись за трубу отопления.

– Ах, ты ж, паскуда! – он вновь обрел равновесие, покрыв шерстяного бойца трехэтажным матом, – еще не хватало, чтобы я сейчас кормил тебя своим мясом! Скорее, я сам тебя съем, дай только срок! А моей туши ты не дождешься!

Андрей представил, как летит с четвертого этажа прямо на асфальт под окнами, и дико зашипел – чем-то напоминая злобного Крестьянина, который, наконец, выбрал момент и резко бросился на врага.

Рывок получился стремительным, Гопник пропустил его – что едва не стоило ему жизни. С жутким хрипом сомкнулись челюсти, впиваясь в горло молодого пса, кровь брызнула из-под зубов, и окружающее пространство наполнил дикий собачий вой. Вой рвался наружу, он разрывал перепонки, и из окон больницы стали высовываться медсестры, стараясь понять, кого убивают снаружи, и нужно ли бежать на помощь.

Андрей упивался моментом. Он словно сам стал собакой, на него накатило очарование битвы, он чувствовал, как мышцы наливаются мощью, как рот удлиняется и наполняется острыми клыками, как сквозь кожные покровы прорастает жесткая собачья шерсть, а воображаемый хвост закручивается колечком. От возбуждения Андрей принялся подпрыгивать на подоконнике, потом поймал себя на мысли, что это опасно, и решил от греха подальше опять перебраться на табуретку.

Однако стоило ему перенести на нее тяжесть тела, как ножка табуретки подломилась, и он с криком рухнул на пол, в последний момент растопырив ноги, чтобы приземлиться как можно мягче. Повезло – Андрей лишь слегка ударился коленом о батарею, а в остальном – жив-здоров и даже не испугался!

– У, тварь! – Андрей с размаха пнул распластанную табуретку, вымещая на ней злобу, – все, все норовят меня убить! И ты тоже! Нет, чтобы поддержать авторитетом и дать возможность прикоснуться к прекрасному!

Под прекрасным имелась в виду собачья свара, окончившаяся победой матерого вожака. Крестьянин торжествовал. Он слизывал с земли горячую кровь (явно не свою), и на него было страшно смотреть.

***

– Людоед! – озарение ударило Андрея внезапно, как грохот хлопушки на детском утреннике, – слишком свиреп для обычного пса! А, может, он оборотень?

Догадка имела права на существование: ноги кривые, зубы, как рашпиль, ушей почти нет (потеряны в многочисленных битвах), а взгляд – от такого можно навсегда лишиться покоя! Плюс только что загрыз оппонента, которые в два с половиной раза его выше, толще и шире! Здесь было над чем подумать, и Андрей, прихрамывая, доковылял до стола и быстро сделал заметку в рабочем блокноте: «Разобраться с псом, взять на анализ кровь – на наличие неизвестного гормона, присущего одновременно собаке и человеку!»

Оторвавшись от блокнота, Андрей решил вернуться к окну и удостовериться, что всё уже на сто процентов закончилось, и больше ничего интересного не будет. Собаки жадно грызли кости, Крестьянин немного поодаль, глухо ворча и причмокивая от удовольствия, кромсал здоровенный хрящ с остатками мяса, по праву наслаждаясь лаврами победителя, а бедный Гопник затравленно смотрел из-за кустов, жалобно поскуливая и выпрашивая прощения.

– Выпросит! Не люди – забудут, если сразу не убили! – Андрей подпрыгнул, норовя достать форточку кончиками пальцев, не достал и неуклюже полез на подоконник. – И кто придумал ставить такие высокие окна? Вроде, до революции люди были почти пигмеями – они что, таким образом самореализовывались? Сумасшедшие? Я пришел к тебе с приветом доказать, что солнце встало?

– А Гопнику так и надо! Будет знать, как лезть со своим уставом в чужой монастырь! А то приходят, налогов и членских взносов не платят, зато так и норовят немедленно главный приз заполучить! Нет, погоди! Ты сначала вырасти, выучись, поработай лет так десять, и тогда при условии, что тебя заметили и положили на тебя глаз, может быть, тебе станут доверять сопровождение инвалидов в коляске и деньги платить – по крайней мере, чтоб до зарплаты хватало!

– А если вместо глаза положат на тебя еще что-нибудь, вот тут тебе, считай, и каюк, и не видать тебе повышения, как своих ушей! Баста, утренняя разминка закончена, детишки получили заряд бодрости на весь день, пора и за работу! Что там сегодня у нас по плану?

10 утра

– И кто это решил, что кабинет дежурного доктора должен быть именно таким: напоминать одновременно дворницкую, пристанище сельского коновала и казарму выпускников бронетанкового училища? – Андрей уныло смотрел на крашеные суровой темно-зеленой краской стены, от одного вида которых по шкуре пробегал мороз, и хотелось быстро-быстро убежать в бар «Зеленая тоска» и напиться до розовых слонов. Или в бар «Розовая тоска» и напиться до таких же мрачных зеленых – смысл был, отнюдь, не в цвете, а именно в смысле.

***

Андрей зевнул, лязгнул зубами, потер глаза и вспомнил, как в детстве ему купили зеленого слона. Слон был чрезвычайно красив – белое брюшко, мягкие бивни и шальная улыбчивая морда производства фабрики игрушек «Царская новь», а самое главное – ровно метр сорок в диаметре и два десять в высоту.

Когда прибывший с северов на побывку дядька Андрея втащил в квартиру это чудо, маму чуть не схватил инфаркт. Она выронила кружку с наведенным морсом на пол, ойкнула и побежала на балкон за шваброй, а дядька стоял довольный посреди прихожей, еле видимый из-за слона.

– Поди сюда, Андрей, повелитель динозавров! – зычным голосом протрубил он на всю квартиру. От дядьки несло водкой, и чувствовал он себя, наверняка, вожаком стада в африканских джунглях. – Познакомься с моим другом, его зовут Джо, и это лучший охотник на просторах саванны!

Андрей, как ошпаренный, выскочил из туалета, где он украдкой от отца рассматривал трофейные журналы «Плейбой» с умопомрачительными красотками на развороте, и налетел на слона, который мягко принял его на грудь, самортизировал и обдал ни с чем несравнимым запахом ваты и поролона. – Глянь, какого я тебе зверя добыл! – дядька раскачивался из стороны в сторону, глупо улыбался и подмигивал Андрею, заговорщически шепча, – только пока мамке не говори, заругает!

– Еще как! – мать (Глафира Львовна Корявая, в девичестве Тюфяк) быстро вернулась с балкона и набросилась на дядьку со шваброй наперевес, – ну-ка быстро забирай свое чудовище и вон пошел на улицу вместе со своим слоном, пока я вас обоих не спустила с лестницы, алкоголик!

Вид мамы был страшен, Андрей забился в угол, с замиранием сердца ожидая, что же будет, и неужели его нового зеленого друга прямо сейчас выгонят из дома. Но дядька (брат-близнец отца Андрея) был мужик что надо, кроме того, как потом узнал Андрей, когда-то и у него были очень теплые отношения с мамой Андрея, поэтому дядька не спасовал, но строго, по-отечески, указал маме на ее вздорный нрав и несносный характер:

– Потише мне тут, Глафира! Друзьями не разбрасываются, и отныне Джо будет жить здесь, это я тебе говорю – Аскольд Корявый! (а папу Андрея звали Изольд, и отчество Владленович). – Иди лучше ко мне, кровинушка моя!

– Тьфу на тебя – мама с грохотом отбросила швабру в сторону и стала вытирать руки о передник, – как пить дать, съем я твоего слона на праздник, отрублю ему бивни и зажарю на подсолнечном масле, ирод!

– Неееееееееееееееееееет! – Андрей, всхлипнув, вылетел из угла и бросился к матери, – нееееееееееееееееет, лучше меня убей, слона не дам!

– Да что вы все, белены объелись?! Отстань от меня, уже и пошутить нельзя! – мама мрачно отстранила сына, – нужно было тогда аборт сделать, гуляла бы сейчас вольной лебедушкой и не была бы Корявой, прости господи!..

***

– Пожалуй, даже и не казарма, а каземат в Петропавловской крепости или в Константиновском равелине в момент турецкой атаки! Не хватает только свиста снарядов, а вот остальной антураж – налицо! И они думают, что вновь поступившие больные почувствуют в таком кабинете успокоение? Или же они просто хотят раз и навсегда показать им, во что те вляпались, и что теперь пути назад нет? Чудны дела твои, чудны!

Андрей сел на прикрученный к полу железный стул, не забыв подложить теплую домотканую подушечку под зад. На подушечке был изображен кубанский казак на коне, в папахе и бурке, с усами и с саблей наголо, который лихим движением кистью сносит голову басурману – по виду герцог Вильгельм Оранский со средневековой гравюры, только в розовых стрингах на волосатых чреслах.

Подушечку недавно подарила Андрею одна забавная пациентка, пригрозив, что если ее подарок не оценят, она будет приходить к Андрею во сне и отбирать мороженое. Столь серьезную угрозу игнорировать было нельзя, к тому же подушечка оказалось на редкость мягкой и теплой, и Андрей с удовольствием пользовался ею.

– Вот ведь угораздило меня пойти сюда на работу! От одной мебели геморрой разовьется на второй день, а ощущение – ну точно, как в мертвецкой. Да, говорила мне мама: «Учись, сынок, на дантиста!» Нет, уперся, как идиот! «Буду психологом, буду квалифицированным психиатром!» Теперь вот сидишь здесь на железном стуле и пытаешься понять – чем он лучше уютного стоматологического кресла плюс зарплаты тысяч в двести пятьдесят?

Андрей достал из сумки железную кружку, постучал ею о железный же стол, сваренный из списанных сантехнических труб, и пригорюнился. Один раз в неделю он обязан был встречать и осматривать вновь поступающих в стационар и жутко не любил это занятие. И вряд ли сможет полюбить в дальнейшем.

***

Клиника – учреждение особенное, сюда не привозили тривиальных пациентов, каждый был уникумом, а кое-кто настолько страшным, что наводил ужас даже на матерых санитаров в бронежилетах и с резиновым дубьем в руках. Таких валили всем миром – сначала напрыгивали сзади и заламывали конечности, а только потом заковывали в смирительные рубахи и укрощали незаменимым укольчиком, способным в случае нужды остановить даже лошадь на полном скаку. И стоит ли говорить, что в момент первичного приема (до выявления степени опасности или безопасности больных) пациентов от доктора отгораживала толстая металлическая сетка – она шла в комплекте со столом и спасла уже не одну жизнь.

– А вот в тюрьме сейчас ужин – макароны дают! А у меня только пустая кружка и псих на подходе! Успею, не успею? – Андрей быстро вскочил, вытащил из сумки литровую фляжку из IKEA и налил из нее заваренный чай в кружку.

– С жасмином, оно, пожалуй, даже приятнее, чем с мятой! От мяты одна истома, и не понимаешь, то ли выпил чаю, а то ли сразу снотворного, после которого хочется только спать – и желательно долго. Нет, определенно, мята мне никоим образом не походит – так же как и чебрец: во-первых, невкусный, а во-вторых, кроме как в аптеках его нигде и не купишь – да еще и не во всех! А вот жасмин – совсем другое дело: и на язык великолепен, и бодрит, и название органическое – жасмин! Прямо, слух радуется!

В дверь громко постучали, и грубый голос спросил: «Можно?»

– Валяй! – Андрей признал сопровождающего санитара Перельмана – а что с ним церемониться? Они были с ним хорошими друзьями.

***

Перельман считался в клинике старожилом (начинал работать еще при СССР), поэтому никто не обращал внимания на странности в его поведении, появившиеся с годами. Так, однажды он четыре часа общался с поступившим на лечение писателем-авангардистом, после чего уел всех незамысловатыми виршами:

 
Есть идея, от идеи потею,
От идеи робею, от идеи худею,
От идеи легко,
От идеи нелегко!
Визуализирую женскую грудь,
Не получается – в итоге грусть!
 
 
Есть мнение,
Переходящее в сомнения,
Переходящие в поведение,
Переходящие в овеществление,
Переходящие в кормление грудью,
Грудь люблю и не забуду я!
 

– Тебе какая грудь больше нравится? – был первый вопрос, который Перельман адресовал Андрею сразу после знакомства.

– Не понял! – Андрей опешил, не зная, как реагировать на слова заслуженного санитара.

– А что тут непонятного? – Перельман, кажется, даже обиделся, – ты, вроде, на девственника не похож! Говори немедленно!

– Ну, я даже и не знаю! – Андрей тянул время, – а из чего выбирать? Перельман расплылся в улыбке и протянул Андрею беломорину:

– Вот, совсем другое дело! А строит тут из себя девственника на границе! Запоминай, пехота, два раза повторять не буду!

Форма первая: Баскетбол – грудь большого размера, круглая;

Форма вторая: Грабли – грудь большого размера, обвисшая;

Форма третья: Баллон – грудь большего размера, чем большой;

Форма четвертая: Маковка – гигантская грудь, круглая;

Форма пятая: Цепеллин – гигантская грудь, обвисшая;

Форма шестая: Монте-Карло – груди нет;

Форма седьмая: Азиатчина – маленькая грудь узкой формы;

Форма восьмая: Колбаса – большая грудь, похожая на колбасу;

Форма девятая: Колба – грудь сужена в основании, расширяется к соску;

Форма десятая: Лесосека – большая грудь узкой формы;

Форма одиннадцатая: Пацюк – вялая грудь среднего размера;

Форма двенадцатая: Роял Стандарт – упругая грудь маленького размера;

Форма тринадцатая: Роял Нестандарт – упругая грудь маленького размера с заостренными сосками;

Форма четырнадцатая: Дата Туташкия – волосатая;

Форма пятнадцатая: Персик – большая и клевая!

Форма шестнадцатая: Рыжик – средняя и клевая!

Форма семнадцать: Магарыч – маленькая и клевая!

– Ну, так какая?

Андрей подумал и уверенно ответил: «Магарыч!»

– Вот тебе и на! – Перельман выглядел расстроенным, – а я-то думал, что вот, появился единомышленник, которому аэростаты нравятся! И что ж вы все молодые такие глупые, никак не можете понять, что баба должна под рукой чувствоваться, а не греметь костями, как стиральная доска!

– Да не слушай ты его! – вмешался в их разговор проходивший мимо врач лет сорока, – это же Перельман, он со своими аэростатами уже всю больницу забибикал, все никак не может смириться, что от него жена убежала к соседу-кондитеру!

– Во-первых, не к кондитеру, а к мяснику! А во-вторых, не к соседу, а к свояку! И в третьих, не сбежала, а я её выгнал! – запальчиво ответил Перельман, – а все потому, что Пацюк, и никакого душевного удовлетворения!

– Ну-ну! – хмыкнул врач и пошел дальше. Андрею стало не по себе, ему почему-то подумалось, что негоже принародно обсуждать женщин, а тем более жен. Но, конечно, он ничего не сказал…

***

– Вот, Андрюша, привел! – Перельман был небрит, и от него разило дешевым тройным одеколоном, – с новым психом тебя! А вот история болезни, переводят к нам – в других стационарах от него открещиваются, ну а мы, сам понимаешь, любому рады!

Андрей взглянул на маленького тщедушного человечка с невыразительным смазанным лицом, невидящим взором смотревшим куда-то в потолок. – Что ж! Давай усаживай его на стул, но стой за дверью, если позвоню, сразу действуй!

– Ну-с! Как Вас зовут? – Андрей открыл историю болезни и первым делом наткнулся на подшитый в папку тетрадный клетчатый листок с нарисованной летающей тарелкой. Из тарелки выглядывали злобные рожи рогатых инопланетян, а один высунул задницу наружу и гадил на человека внизу. К голове человека был приклеен ярлык, на котором было написано: «Иван Иванович Суржиков весь в инопланетном дерьме!»

– Я так пониманию, Вы и есть Иван Иванович Суржиков! – Андрей удовлетворенно покивал головой: «Дело номер СП-00000000787543 Ивана Иванович Суржикова, 15.05.1964, москвич, холост, неженат, бобыль» – Ага, а вот и фирменный логотип больницы Скворцова-Степанова! Интересно, он что, к нам из Питера прибыл? Тогда понятно, там у них все шутники!

– Ну-с, милейший Иван Иванович, может, Вы мне расскажите, какая такая оказия с Вами приключилась?

Маленький человек задумчиво повернул голову в сторону Андрея, в его глазах мелькнула искра разума, он высунул язык, после чего смачно харкнул на пол:

– Браво, сидельцы, только ураниане помогут нам очиститься!

– Ураниане? – Андрей сморщился и отодвинулся ближе к окну. За сеткой его не достанут, так что бояться – он не боится, а вот быть оплеванным не очень хочется, – это те, что уринотерапией страдают?

– Идиот! – Иван Иванович вдруг подпрыгнул со стула, вцепился руками в сетку и сильно потряс ее, – ураниане – наши союзники, они вместе с нами воюют против альфиан!

– Понятно, понятно! – Андрей примирительно вскинул руки вверх, – Вы садитесь, пожалуйста, и если хотите, можете рассказать немного о вашей жизни, о борьбе против альфаниан!

– Альфиан, кретин! Не альфаниан, а альфиан! А если еще раз неправильно скажешь, я тебе глаз высосу!

– Ладно! – Андрей хмыкнул и широко улыбнулся. – Вот это по-нашему! – подумал он, – а то привозят все каких-то – ни туда, ни сюда! Давно мне кандидаты на пятый уровень не встречались!

– А вот скажите мне, а вы-то сами кто – земляне?

– Мы – земляне! – пациент гордо выпятил грудь, потом немного помолчал и с силой ударил себя кулаком по уху, – и у нас отличный слух, мы слышим голоса!

– И что же они говорят? – Андрей раскрыл дело и начал заполнять пустую страницу в самом конце: «Осмотр при поступлении. Пациент проявляет отчетливые признаки агрессии на почве навязчивых видений. Шизофрения, усугубленная бредом».

– Они говорят, что голодны! – Иван Иванович вдруг зарычал, ощерил зубы и укусил себя за руку, – они говорят: «Дай кусочек!»

– Хорошо! – Андрей отложил в сторону ручку, – а, может, Вы вспомните, похищали ли Вас когда-нибудь пришельцы, и что с Вами делали?

– Нет! Никогда! – больной резко отступил назад и с размаху упал на стул, – и это после всего, что я для них сделал! Какое кощунство! Какое коварное кощунство! Подонки! Воды, дайте воды, подонки! Воды! – он вдруг покраснел, с хрипом схватился за горло и попытался воткнуть палец себе в кадык.

– Довольно! – Андрей быстро схватил медный колокольчик со стола и громко позвонил. В дверь вломился Перельман, отработанным приемом завернул Суржикову руки за спину и обмотал их липкой лентой. – Уводи его на уровень три! Думал пятый, но вроде, почти безобидный! Себя, конечно, может покалечить, но там они все такие!

Андрей посмотрел на часы. Без двадцати пяти одиннадцать. Быстро управился! А ведь могло быть хуже!

У него поднялось настроение. До конца первичного осмотра («первички») оставалось чуть менее часа, и, судя по спокойной атмосфере в коридоре, он имеет все шансы провести его в одиночестве.

***

– И почему их все время тянет на инопланетян? – Андрей закрыл глаза и попытался вспомнить, какой процент из личного состава вновь прибывающих пациентов так или иначе связан с зелеными человечками.

Андрей сидел на первичке один раз в неделю, и в среднем за время его дежурства через него проходило один-два человека. Максимум три – но только совсем уж в исключительных случаях. А бывало, что и ни одного.

– Итак, считая Суржикова, за последний месяц было шесть человек, – Андрей принялся загибать пальцы, – номер первый – полоумная алкоголичка Самарская Авдотья Никитична, которую заклинило на почве белой горячки, и она стала во всех встречных видеть чертей и посланников Сатаны. В общем, ничего особенного – здесь ей быстро вправили мозги и выслали по месту жительства.

Номер два – Криволапов Сергей Феоктистович, бывший продавец из магазина косметики. Вдруг ни с того ни с сего возомнил себя звездочетом. Причина помутнения в рассудке неясна. Допускаю, парфюмерная вода попалась уж больно токсичная – ведь всем известно, что в магазинах задвигают турецкое фуфло под видом аутентичной продукции! А иначе им и не выжить – с такими-то расходами! Смешной малый – до сих пор каждое утро начинает с требования показать ему звезды, и особенно Сириус, Альдебаран и Бетельгейзе. Название-то какое – почти Бетельгейзер! Была бы у меня такая фамилия, я бы давно свалил в Израиль! В общем, под категорию съехавших на почве внеземного разума подходит!

Номер три – Сиабов Тарч Хумамшидович! – Андрей залез во внутренний карман халата, вытащил оттуда записную книжку, полистал и сунул обратно, – нет, не Тарч, а Тарш! Что-то с памятью моей стало, по широкому пройду полю! Тарш – прикольное имя! И что бы оно могло значить? Помешался на почве национальной неприязни к китайскому народу. Что ему они сделали – остается загадкой! Поступил в клинику в состоянии буйной ярости. Полицейские отловили его на вещевом рынке – он зубами пытался перегрызть железный засов контейнера, в котором, по его мнению, находилось краденое китайцами золото ацтеков. Три укола – прежде чем успокоился! Здоров мужик! Но на присутствие инопланетян не похоже, те бы действовали тоньше!

Четвертый номер. Апармурат Апармуратович Апармуратов – всем рассказывает, что он горский князь, и сует под нос справку, якобы выданную ему персидским шахом в семнадцатом веке на пожизненное владение Кавказом и персонально горой Арарат. Настоящий неподдельный псих! – Андрей вспомнил, как Апармурат пытался разорвать защитную сетку, отделяющую его от Андрея, и ему стало немного не по себе. – Сволочь, обещал, что как только выйдет на волю, так сразу и зарежет! Но ничего, здесь тебя быстро научат родину любить! Все вы горячитесь, пока лечение не получили, а потом ничего – как шелковые, и поете хором натощак!

Теперь номер пять – Дворницкая-Ксешинская Матильда Евгеньевна. Битых полчаса доказывала – типа, она есть реинкарнация той самой дореволюционной Матильды, что наставила рога самому императору Николаю Второму. А послали ее специально, чтобы проверить разумность землян и их готовность слиться с вселенским разумом. Короче – наш пациент, точнее пациентка! Так что, считай, вместе с Суржиковым получается трое на трое – то бишь пятьдесят процентов!

***

– А время, между тем, спешит и льется, словно песня! Без десяти одиннадцать! – Андрей сладко зевнул и выглянул в зарешеченное окно. Оно выходило во внутренний двор и света почти не давало. Зато через него было отлично видно женский туалет с закрашенными суровой черной краской окнами, которые часто были приоткрыты – дамы любили атмосферу посвежее и поэтому постоянно проветривали помещение.

Вот и сегодня кто-то распахнул окна на распашку – по-видимому, не имея никакого понятия, что дам могут застать врасплох. Хотя доподлинно утверждать невозможно, дамское сознание – чистый сумрак, и просчету не поддается.

– Эх, стоило организовать здесь женскую баню! – Андрей сунул в зубы сигарету и выпустил в потолок столб дыма. Курить в «первичке» было строго-настрого запрещено, но он приноровился – главное, если тебя застукали, делать невинное лицо и все отрицать: «Снаружи занесло! Из женского туалета!» А насчет бани – это была его дежурная шутка номер четырнадцать.

Андрей посмотрел на свои желтые ногти и представил, как приходит в маникюрный салон и говорит: «Эй, boy! Ну-ка быстро сделай мне маникюр, да не простой, а как у этого – как его? Ага – метросексуала! Плачу два двугривенных, и смотри мне, чтоб без баловства!»

Ему вдруг стало дико смешно, и чтобы приступ смеха не напугал никого в коридоре (все-таки, учреждение серьезное, и смеяться всуе здесь считается дурным тоном) он быстро ухватил зубами длинный и грязный заусенец на большом пальце и резко рванул на себя.

– Вот так тебе! – заусенец оторвался с характерным треском, на пальце выступила кровь, и Андрей с удовольствием слизал ее, – ничто так не способствует просветлению разума, как конкретные действия!

Он затушил окурок о наружную кирпичную стену (для этого ему пришлось просунуть руку сквозь решетку) и уже собирался закрыть окно, как вдруг в туалет напротив вошла помощница доктора Парчевского.

Означенный Парчевский был та еще зануда. Когда в клинике случались общие пьянки (например, под Новый год или на 8 марта) доктор все время рассказывал одну и ту же историю: как он выяснил, что является прямым потомком того самого прощелыги, который в «Мастере и Маргарите» получил от Коровьева в подарок колоду десятирублевок на том самом знаменитом представлении в Варьете.

А поскольку любая (пусть даже самая интересная) история, если ее рассказать пару десятков раз, становится тошнотворной для слуха обывателей, то за Парчевским быстро закрепилось прозвище «зануда-покерщик», поскольку его родственник ведь не зря говорил, что: «Кабы не покер, то жизнь в Москве была бы совершенно несносна». И понятно, что многие добавляли к прозвищу сочные эпитеты, чтобы весомо подтвердить свое отношение к доктору.

Впрочем, как говорится, что – с ним детей крестить, что ли, с этим Парчевским? Помрет, никто и не вспомнит! Совсем другое дело его молоденькая ассистентка, которая появилась совсем недавно (и как он только выбил штатную единицу, сволочь!) и уже привлекала к себе пристальное внимание всего мужского коллектива больницы. Ассистентку звали Машенька, и последнее время в фантазиях Андрея ей стало уделяться все больше и больше места.

Андрей замер, как вкопанный. Он присел, потом отпрянул в сторону и скрылся за стенкой. Окна женского туалета располагались всего в каких-то десяти метрах от окон «первички», и все, что там творится, было прекрасно видно.

– Бинго! – Андрей быстро метнулся к столу, на котором лежал его рабочий портфель, и выудил из его разверзнутого чрева «кривое дуло» – загнутый под девяносто градусов раскладывающийся оптический прибор, который позволял наблюдать за всем происходящим из-за угла. Конечно, система зеркал сильно снижала качество изображения, зато можно спокойно наслаждаться зрелищем, не рискуя быть обнаруженным. Кто заподозрит в одинокой канализационной трубе, торчащей из окна, шпионское око, на другом конце которого – активная приемная система в виде подпрыгивающего от вожделения молодого (но уже опытного!) врача?