Ординариум Анима

Евгений остановился. Он достал платок, сдернул очки и начал протирать стекла. Руки заметно дрожали.

– Вы не курите? – спросил он нервно.

Николай Павлович потрясенно покачал головой.

Евгений кивнул, продолжая движения платком.

– Мой дед прошел всю войну. До Берлина. Вся грудь была в медалях. Наверное, он воевал с врагом безжалостно, бескомпромиссно. То есть я даже в этом уверен, хоть он и не любил обсуждать эту тему. Только так и нужно было, они защищали всех нас, свою землю. Еще до войны он вступил в партию и до самой своей смерти верил в нее, как в избавление ото всех напастей. Он продолжал верить в нее и когда забирали, а затем расстреливали его друзей, вместе с которыми он мечтал о новой жизни. Это была непоколебимая вера, с которой ничего не могло поделать время. Потому что, казалось, если он перестанет жить с нею в сердце, то и сама жизнь его тут же закончится… А вот мой отец, человек послевоенного поколения, никогда в партии не состоял. Мало того, он считал, что все беды, происходившие с нашей страной в прошлом веке, случались именно из-за фанатичной преданности этим самым идеалам, которых он не признавал. Они спорили с дедом до хрипоты, и каждый раз оставались при своих мнениях. Разве что ссорились лишний раз. Отец ненавидел советскую действительность, твердил о том, что у него отняли свободу. Затем Союза не стало. Отец был счастлив, в памятные дни он сутками дежурил у Белого Дома. Это было его время. Время торжества уже его идеалов. Но и этот период прошел. Теперь он вечерами всегда дома, у телевизора. Увлеченно смотрит сериалы, ток-шоу и новости на центральных каналах, вместе с большинством верит в то, что жизнь налаживается и движется в единственно верном указанном сверху направлении.

Молодой человек спрятал платок и печально улыбнулся Николаю Павловичу.

– Знаете, что самое смешное? Через какое-то время все это ждет и меня. Сейчас я сотрясаю воздух этими своими бреднями, которые Вы вынуждены слушать, а через несколько лет – десять, двадцать, тридцать – цикл повторится. Уже я поверю в чью-то гениальную идею и буду готов идти за ее автором хоть на край света. Уже я стану представителем группы единомышленников, рядом с которыми мне будет хорошо и спокойно. Уже я со своими убеждениями стану разменной монетой в чьей-то игре, даже в саму вероятность чего напрочь откажусь верить. И, возможно, так и не соглашусь с тем, что был кем-то использован в каких-либо интересах, не имеющих отношения к моей вере. Я стану одним из многих, и уже мои дети, взрослея, будут смотреть на меня и недоумевать. Ну а я вряд ли даже вспомню этот свой сегодняшний красочный и бессмысленный монолог. Или же он мне будет казаться какой-то нелепостью, случившейся с кем-то другим, не со мной… Вот такая радужная перспектива, да?

Тем временем мимо прошел, даже не взглянув на них, официант, оставив на столике кожаную обложку со счетом.

– Знаете, я бы хотел быть похожим на этого парня, – сказал Евгений и усмехнулся, глядя ему вслед. – Не внешне, да и не внутренне, конечно. Я имею в виду его образ, из которого он не выходит в рабочее время. Эдакий профи. Человек, который, вполне возможно, все знает и понимает, но не принимает близко, а просто делает свое дело. Хладнокровно, четко, уверенно. Собственно, наверное, я даже в какой-то мере завидую людям, которые способны не задумываться. Как это, наверное, легко – не задавать вопросы и не искать ответы.

Он достал из внутреннего кармана бумажник и положил в обложку несколько купюр.

– Но мне выпало стать другим. Ну а вам, увы, выпало повстречаться со мной и испортить себе приятный вечер, – бодро проговорил молодой человек и, подумав, добавил с сожалением: – Простите за все, что я здесь наговорил. У меня вообще слишком часто бывает плохое настроение, а сегодня оно еще и усугубилось тем, что я снова остался один. С другой стороны, хорошо еще, что я не высказал все это Маше. С ней бы случилась истерика, наверное. А мне бы этого не хотелось. Все же она хороший человек, хоть и не может подняться выше общепринятых норм и правил.

Евгений поднялся из-за стола.

– Я желаю вам в следующий раз прийти сюда со своей женой и провести здесь потрясающий по красоте романтический вечер. Раз это место многое значит для вас.

Николай Павлович не поднял головы.

– Всего вам доброго. И спасибо, – сказал на прощание молодой человек и протянул руку.

Мужчина, не глядя, неожиданно крепко пожал ее.

Евгений коротко кивнул и, не оглядываясь, пошел к дверям.

Было уже совсем темно. Выйдя из кафе, он помедлил, раздумывая, куда направиться. Вариантов не было, этот вечер он не планировал провести в одиночестве. Евгений стоял и просто вдыхал прохладный воздух, вглядываясь в темноту улицы.

Вдруг кто-то окликнул его. Сначала он решил, что ему померещилось, но голос за спиной выкрикнул его имя снова, уже громче. Этот голос показался Евгению незнакомым. Однако, обернувшись, он, к своему удивлению, увидел Николая Павловича. Смешно вскидывая руки, мужчина, перепрыгивая через лужи и тяжело дыша, спешил к нему.

– Надеюсь, наши с вами деньги никто не перехватит, – сказал мужчина, остановившись рядом и немного отдышавшись. – Официанта я так и не дождался.

Евгений невольно улыбнулся.

– Вы что же, решили продолжить отдых в другом месте? – заговорщицки подмигнул он.

Николай Павлович некоторое время молча смотрел на него. Евгению показалось, что в его взгляде появилось что-то новое, чего он прежде не заметил и чему пока не мог найти описания.

– Нет. Просто всё, что я… Ну, в общем, всё не совсем так, как я вам сказал.

– То есть? – удивился молодой человек.

Лицо мужчины едва заметно исказилось. Помолчав, он заговорил резко и отрывисто.

– Я пришел сюда не ради развлечения. Просто не мог больше оставаться один. Хотя скоро мне придется жить одному все время. Моя Галя тяжело больна. Нужна операция. Дорогостоящая. У нас нет таких денег. И никто не поможет. Мы знаем это. Она поехала попрощаться с родными местами. Одна. Попросила ее не сопровождать. Скоро она вернется. Скоро все кончится. Хотя, может быть, мы действительно еще придем сюда. В последний раз.

Глядя себе под ноги, Николай Павлович просто выдавал одну фразу за другой. Словно стараясь не задумываться над тем, что говорит, а сосредоточиться на чем-то другом.

Наконец, он поднял голову и пристально посмотрел куда-то в сторону.

– Подождите, но вы же… как же… – зазвучал изменившийся, робкий, ошеломленный голос Евгения.

– Посмотрите, – прервал его Николай Павлович тихо и кивнул в сторону крупного супермаркета на другой стороне улицы.

Молодой человек повернул голову и с недоумением снова посмотрел на мужчину.

– С недавних пор наша жизнь кажется мне похожей на такой вот магазин, – помолчав, задумчиво заговорил Николай Павлович. – Огромный, с товарами на любой вкус. И все мы находимся внутри, ходим от стеллажа к стеллажу, от одного отдела к другому. И выбираем, выбираем, выбираем. И так всего много, и столько нужного, обязательного к приобретению… Так много, что порой просто голова идет кругом, и мы забываем, что за каждый выбор нам предстоит расплачиваться, причем цена может оказаться непомерно высокой. А еще мы забываем, что каждая, даже самая незначительная вещица, попавшая к нам, лишь до той поры с нами, пока мы не окажемся у выхода из этого магазина. Здесь мы будем вынуждены оставить все наши покупки до единой и распрощаться даже с воспоминаниями о том, что мы были здесь, среди всего этого сверкающего изящества. И понять, что ничто из того, что мы видели и примеряли на себя в этих стенах, на самом деле не могло нам принадлежать. Что мы были всего лишь гостями, которым случайно повезло оказаться в этом месте в это время… Конечно, обо всем этом мы не думаем, когда нам хорошо. Когда нам кажется, что столько всего еще впереди. Но когда нам плохо… Когда нам настолько плохо, что, кажется, уже некуда отступать и не хочется уже совершенно ничего, мысль об этом помогает как-то цепляться за жизнь, ценить ее. Хотя бы то, что от нее осталось. И становится чуть легче.

В глазах мужчины заблестели слезы. Он кашлянул в кулак и незаметно провел рукавом по глазам. Затем посмотрел на Евгения. По-отечески взял его за локоть.

– Как бы ни казалась порой трудна и бессмысленна жизнь в этом мире, в нас должно сохраняться то единственное, то последнее, что может помочь нам справиться с любыми дурными мыслями и известиями. Это надежда. На то, что следующий день станет гораздо лучше предыдущего. Вопреки всем законам и правилам. Вопреки всему, что происходит с нами, нашими друзьями и нашими врагами. Надежда на силу нового дня, содержание которого нам знать заранее не дано. Потому что мы всего лишь простые смертные. Исполнители той воли, о которой нам ничего неизвестно.

Николай Павлович улыбнулся Евгению.

– Помните о том, что ничего не потеряно, пока мы живы, – добавил он и, бросив последний взгляд на молодого человека, направился вниз по пустынной улице. Тусклые огни фонарей какое-то время пытались освещать его путь, но не могли совладать с темнотой, которая постепенно скрывала одинокую сутулую фигуру от Евгения.

– Молодой человек! – вдруг послышалось рядом с ним.

Он растерянно повернул голову. Юная брюнетка броской внешности. Она улыбалась ему, жуя резинку.

– Который час, не подскажете? – произнесла она тонким игривым голосом.

Евгений медленно поднес к глазам руку с часами. Снова взглянул на девушку.

– Наступил новый день, – сказал он ей задумчиво и тут же устремил взгляд в конец улицы. Где-то там, в случайном пятнышке света еще могла промелькнуть спина Николая Павловича.

Октябрь 2007

Коса на улице

Пытаюсь сосредоточиться, сбросить оцепенение. Немного кружится голова, но в целом состояние нормальное. Ни ушибов, ни порезов. Одежда цела, пуговицы на месте.

Итак, что мы имеем. Передо мной голые кирпичные стены, грязный потолок с тремя лампочками, три крохотных оконца с решетками. И дверь. Железная. Надежная. Запертая.

Из предметов здесь лишь матрац, на котором я проснулся, плед и подушка. Еще мой пиджак. Видимо, оставлен в качестве легкой насмешки. Носи на здоровье, мол. Его карманы пусты, как и карманы брюк, рубашки. Мобильник, бумажник, ключи, даже расческа… Где все это теперь? А главное – где, собственно, я? Что это, склад? Пожалуй, похоже. Если вывезти подчистую весь товар. А если оставить внутри человека и запереть дверь снаружи, то это уже больше смахивает на одиночную камеру. Света нет. Выключателя не вижу – видимо, он тоже вне моей досягаемости. Сквозь решетки пробивается тусклое свечение, по которому даже трудно понять – утро сейчас, день или вечер. Часы, между прочим, тоже исчезли. Меня явно не готовили к активной деятельности. Прямо краса в темнице. Это что же, я под арестом? В ожидании приговора? Но за что? А может быть, просто чья-то шутка?

Чутко прислушиваюсь. Мертвая тишина.

Подхожу к двери, прикладываю голову к ней. Ничего. В очередной раз нервно дергаю ручку. Внутренний голос лепечет что-то насчет того, что это бесполезно и что вообще лучше не шуметь, а попробовать еще раз осмотреться по сторонам. Может быть, и правда, не стоит пока себя обнаруживать? Оглядываюсь. Если меня втащили сюда, когда я был без сознания, то могли остаться какие-то следы. Надо взять себя в руки. Подышать. Сообразить. Присев на корточки, смотрю на пол. Прищуриваюсь. Да нет, ничего я здесь не отыщу. Следов, царапин полным-полно и установить, какие из них свежие можно разве что с увеличительным стеклом при нормальном освещении. У меня нет ни того, ни другого. Бросаю еще один торопливый взгляд на стены, на потолок. Стены как стены, потолок как потолок. Бред какой-то. Не понимаю. Обшариваю матрац, плед, подушку, пиджак. Я и сам не знаю, что ищу. Хоть что-то подозрительное. Ну же!

Нет, все впустую. В чем дело-то, черт побери?!

Грозно смотрю на дверь, будто приказываю ей открыться. Это не поможет. Делаю несколько решительных шагов и сжимаю кулаки. На этот раз внутренний голос озадаченно молчит. Да, что уж тут скажешь. Ситуация не из приятных. И не из понятных. Итак. Вдохнули…

Усаживаюсь прямо на каменный пол, прислоняюсь спиной к стене. Перекур. Надо отдышаться.

Барабанил в эту треклятую дверь не меньше двадцати минут, наверное. С каждой минутой злясь все больше и осыпая проклятьями неизвестно кого. Но ни стук, ни ругательные тирады, видимо, так никто не услышал. Либо они не произвели никакого впечатления ни на кого, кроме меня.

И все же мне как будто стало чуть легче. Это в какой-то мере даже кажется забавным – слышать свой надсадно орущий голос и молотящие по железу кулаки. Нечасто доводится. Подступившая паника улетучилась, появился некий кураж. Жаль, что мне не оставили хотя бы какую-нибудь табуретку – в таком состоянии я бы ее с удовольствием расколошматил о ту же дверь. Возможно, это лишь моя защитная реакция на страх, который, скорее всего, и не исчез никуда, а просто затаился внутри меня. Ждет новой возможности появиться позже. Сейчас мне скорее смешно. Хотя понятно, что нездоровый это смех, опасный.

Нужно отвлечься. Подумать. Наверняка есть причина, по которой я здесь. Ведь главное, что пугает – это непонимание.

Что я помню. Утро. Сегодняшнее? Допустим.

Ничего особенного. Проснулся. Побрился. Оделся. На кухню. Алена за столом с чашкой кофе. Смотрит на меня своим особенным тяжелым взглядом. Молчит. У нее опять с утра плохое настроение. Или я снова чем-то провинился. На этот раз не интересуюсь, чем именно. Позже узнаю. Выслушивать ее в таком состоянии – занятие довольно утомительное, а мне некогда. Я опаздываю на встречу…

На встречу?

О, Господи. Семаков.

Вскидываю к глазам руку, забыв, что часов на ней уже нет.

Всё. Уплыл контракт. По направлению к конкурентам. Серж без меня не справится, из него такой же переговорщик, как из меня скрипач. Позвонить! Но телефон… А-а-а, зараза! Всего один разговор, всего один звонок! В конце концов, если я под арестом, то у меня есть такое право! Эй!…

Это, конечно, должно было обязательно случиться сегодня, когда в нашу пользу мог решиться такой важный вопрос. Заказы. Деньги. Попробуй теперь объясни, почему это глава фирмы, по его же словам весь из себя такой ответственный и надежный, не смог явиться на переговоры в назначенное время. Да вот, знаете ли, решил отдохнуть, сидя под замком на каменном полу. И прислал зама, который ни одной крупной сделки без присмотра не может провернуть. Эх, Серж-Серж… Почему не ты здесь, а я. По-че-му.

Почему?

Да потому что меня тихонько убрали в сторону. Чем не причина этих моих внеплановых посиделок за закрытой дверью?

Поднимаюсь с пола. Еще один гневный удар в дверь. Еще. Еще. Ногами.

Неужели из-за контракта. Но кто? Величко? Ведь теперь Семаков обратится к нему?

Нет, не может быть. Это серьезный человек, с опытом, репутацией. Да и отношения у нас с ним всегда были нормальные. А запереть человека на складе, чтобы не дать ему действовать – это уже беспредел какой-то подростковый. Нет-нет. Кто-то другой. Но кто? Крылов? Шальных? Тимофеев? Да нет, не те это люди, чтобы опуститься до такого абсурда. Может, бандиты? Но, тогда как-то уж слишком нежно они со мной обошлись. Да и с какой стати, собственно?

Не могу понять.

Помню, как, кивнув на прощание Алене, направился в прихожую. Как закрыл дверь в квартиру. Как спустился по лестнице. Вышел из подъезда. Пошел за дом, к машине. Достал ключи. Отключил сигналку. Отключил? Вроде. Или нет? Дальше не помню. Как отрубило. Или меня отрубили.

Да, следствие зашло в тупик. Это мог бы быть кто угодно, и одновременно нет человека, на которого я мог бы с уверенностью указать. Кроме того, версия космически глупой шутки по-прежнему не исключается. Может, в этот самый момент на меня откуда-то из угла нацелена мини-камера слежения, и кто-то покатывается со смеху, тыча в мое изображение на мониторе? Ну? Представляем новое отечественное реалити-шоу «Русский олдбой»? Или добро пожаловать на съемки кинокомедии ужасов «Пила-25»? Куда поклониться-то?

Снова пинаю дверь. Губы сами выплевывают слова, от которых мне самому еще утром стало бы неловко. Теперь все равно. Откройте дверь!!!

Между прочим, пора бы подкрепиться. Странно, что об этом никто, кроме меня, не вспоминает. Даже в самых заброшенных уголках планеты пленным полагается питание в той или иной мере съедобное. Но для того, чтобы покормить меня, кому-то придется-таки отворить дверь, так? Если только в этой заброшенной каморке не предусмотрен самовыдвигающийся тайник, что маловероятно. Еще есть оконца, но через них можно разве что пустить усыпляющий газ, чтобы затем беспрепятственно открыть дверь. А что, вполне рабочий вариант. Теоретически. Кстати, с окнами связан и мой пока единственный пришедший в голову шанс на спасение. Или, во всяком случае, на короткое свидание с внешним миром. Ремень все еще на мне. Забыли снять или посчитали необязательным. Толку от него и правда немного. Разве что зацепить решетку и либо сорвать ее, если она меня не выдержит, либо подтянуться на ремне ближе к свету. Кто знает, может быть, я хотя бы пойму, где нахожусь или смогу что-нибудь прокричать, и кто-то случайно меня услышит. Пустые надежды всё это, скорее всего, но… Нужен же какой-то план, пусть даже и безнадежный.

Да, наверное. Но сейчас я чувствую лишь усталость и тупое безразличие. Уже несколько часов я бесцельно меряю шагами это помещение. Видимо, замкнутое пространство и интерьер так действуют. Или эта гробовая тишина настолько околдовала меня, что совершенно парализовала волю? Не знаю. Не хочу я думать. Больше всего мне хочется, чтобы все это оказалось лишь чьей-то выдумкой. Странным сном под утро. Утро, когда я проснусь и вновь вернусь к своей обычной жизни на бегу.

Интересно, меня уже ищут? Надеюсь, у Сереги хватило ума начать поиски? Или все еще ждет, когда распахнется дверь в офис, и я влечу раскрасневшийся, кляня пробки и разрядившийся мобильник, и начну с ходу решать вопросы? А ему снова можно будет с облегчением уйти на второй план и наблюдать.

Впрочем, проще всего наговаривать на человека. Да, Сергею порой недостает самостоятельности в принятии сложных решений, смелости, хитрости, напористости, без которых продержаться в бизнесе нелегко. Но это надежный, обязательный, способный человек с высшим образованием. А главное, это мой друг уже столько лет. Один из немногих людей, которым я доверяю. И который прекрасно меня дополняет. Особенно в те моменты, когда мне не хватает рассудительности и терпения. Сейчас он мне очень бы пригодился здесь. Но, может быть, в эту самую минуту ему в голову пришла какая-то светлая мысль, касающаяся моего местонахождения, и он уже мчится сюда. С Аленой. С моей любимой, несмотря на все разногласия, женой. Конечно, она тоже беспокоится. Хотя я за эти часы вспомнил о ней впервые только сейчас. Да, это вообще мне свойственно в последнее время – так мало думать о ее чувствах. Представляю, как намучилась она со мной. С моей зацикленностью на работе и постоянными разговорами на эту тему. С разъездами, переговорами, командировками и беспрерывно звонящим мобильником. С моими какими-то бабскими капризами, с моим непробиваемым упрямством в принятии решений, с моей ревностью. С моим желанием сделать из нее, живого человека, что-то искусственное, в полной мере соответствующее моим вкусам и желаниям. При том что сначала все было совсем наоборот. Ведь именно я старался соответствовать ее надеждам и мечтам. И бизнес этот привлек меня именно возможностью обеспечить нашу молодую семью. Вселить уверенность в наше будущее, не дожидаясь помощи от обстоятельств, друзей и доброго начальства. Сделать счастливыми нас и нашего будущего ребенка… И что теперь, по прошествии нескольких лет? Мы счастливы? Не сказал бы. У нас есть ребенок? Разве что один. И этот ребенок – я. Пацан, заигравшийся и забывший о времени. О том, что рядом живой человек. Который по-прежнему ждет и надеется, что наступит время, когда я, наконец, вспомню о том, что имеет значение для нас обоих. А у меня даже нет возможности подумать об этом. Я слишком занят.

Ого, разошелся. Тогда, получается, я должен еще и быть благодарен своим похитителям? За предоставленное время и возможность в кои веки раскинуть мозгами? Ха. Вот и первые симптомы «стокгольмского синдрома». Рановато как-то. Тем более что я по-прежнему не знаю имени этого «благодетеля», который организовал мне сей чудный внеплановый выходной. Как и причину, по которой он это сделал. Очень слабо верится, что целью было склонить меня к сеансу самоанализа. Скорее здесь что-то более приближенное к земным реалиям. Тем более что, если уж откровенно, грош цена этим моим упражнениям в самокопании. Даже если они являют собой горькую правду о моей жизни. Ведь этот день сам по себе всего лишь мираж. Случайный выход в какую-то иную реальность. Внезапная встреча с моим другим «я», которое еще существует, но уже давно не играет определяющей роли. Стоит мне оказаться за пределами этого помещения и вернуться в свою среду, как все опять станет простым и понятным. Гораздо более понятным для меня, чем в этот невероятно медленно тянущийся день. В день, которому давно пора закончиться. Или который давно пора закончить. Лягу-ка я спать. И пусть Завтра начнется с появления какого-нибудь престарелого перегарного сторожа, крайне удивленного тем, что на вверенной ему территории обнаружился спящий субъект. Ну а если я снова проснусь за закрытой дверью – что ж, ремень в руки и к окошку! Или простукивать каждый кирпичик в стенах. Или что-то еще. Что-то делать. Искать выход. И никаких больше тягостных раздумий о смысле жизни!

Все не так просто. В любой другой день я был бы искренне рад хотя бы лишнему часу сна. Но сегодня, как я уже не раз убедился, все иначе. Мне не уснуть. Час, два, три… Сколько я проворочался на этом матраце, пытаясь призвать к себе любой, пусть самый кошмарный из всех ночных кошмаров, главное – убивающий время и избавляющий меня от бессмысленного глазения по сторонам. И от бесплодных тягучих мыслей, переполнивших мою голову в эти часы томительного ожидания.