* * *
Из населённых персонажами фильмов детства улочек Садового кольца снова попадаю в лес. Это необходимо для прогулки с собакой, для проветривания головы. Чем хуже погода, тем лучше, меньше будет встреченных. Как раз такое утро дарит Внуковское поселение и мы, пёс и я, мокнем в высокой траве и перешагиваем упавшие стволы. Как долго умирает дерево. Молодые мёртвые деревья можно вполне принять за просто накренившиеся. Часто они с зелёными листиками полулежат, опершись на соседа, положив своё тело на развилку этого ствола. Проходит пара недель качания на ветру и всё же мёртвое падает, не притворяясь более живым. В миг все листочки оказываются скукоженными, либо волшебным образом отсутствуют. Покидают ствол и ветки. Не понимаю как, но мёртвое дерево будто раздевается снимая ветви в первую очередь. Только немногие из них сломались от падения, куда же исчезли остальные? И вот, исполин лежит недвижимо начиная превращаться в валежник. Через месяц-второй ствол лежит уже далеко от места прошлого роста, отползает от корней, раскрывает кору. Его начинают таскать в качестве переправы через ручей или натирать задницей приготовляя куриный шашлык. Стволы становятся легче и их складывают квадратом для удобства пикника, режут ножом, отбивают на растопку, чернят оказавшимся рядом костром. Стволы, забравшиеся в более дикий и колючий угол, через сезон покрываются грибами, мхом, кора на них встаёт пузырями давая входные ворота насекомым. Расщелины на концах бревна походят на раскрытые рты крокодила, обломанные сучья и вдруг ставшие многочисленными дупла, какие-то дыры, походят на глаза и уши спящей змеи. На следующий год немногие оставшиеся ветки становятся острыми как иглы и ломкими как солома, ствол на несколько сантиметров зарывается в землю, с которой на него ползёт мох. Грибов становится больше, появляются не только древесные, тутовники, но и собственно человечьи кулинарные виды. Дерево снова полностью зелёное из-за мелкой растительности, всех этих миллиардов грибов-водорослей-мхов-лишайников. Где-то сбоку на ствол садится бабочка или шмель. Они живые, а дерево мёртвое. На следующий год ствол зарывается на треть в сырую землю. Если на него наступить, то чувствуется начало пустоты. Время использовать дерево как валежник уходит, внутри идёт работа по перевариванию гиганта. Это уже дом маленьких трудяг, червей и насекомых, что превратят этот дом в прах. Проходят зимы и весны, и в какой-то момент только полоска на земле покажет где лежит ствол. Мягкий как взрытая земля. Старое мёртвое дерево. Пишут, что в зависимости от породы полностью оно исчезнет за 40-120 лет. Гуляя, по нашему с псом лесу, мне иногда кажется, что этот цикл короче. Каменной плотности стволы размягчаются за одну осень, кора отстаёт за неделю, мох и грибы берут своё на ещё полустоячем дереве. Был гигант, высотой в дом, упал и превратился в кашу, в тряпку, в росу на папоротнике. Ботинок проваливается внутрь, рот крокодила отвалился, глаза-сучки закрылись, уши-дупла превратились в колодцы, полные жуков. Пень – могила дерева – сообщает как звали хозяина, сколько колец успел отмотать на земле. Подсказывает своей ли смертью ушёл или спилили аккуратно, отчего могилка-пень смотрится культурно. Кто-то невидимый приносит на могилу грибы на тонких длинных ножках каждую осень. Деревья умирают по осени, когда в лысом лесу ветер пробирается глубоко, ничем не остановленный, раскачивает и валит больных и стариков. Смерть всегда немного присутствует в лесу.
* * *
Однако смерть ушла из регулярных новостей. Стала далёкой, стала жить на какой-то чужой земле, под всеми этими Новодонецками, Старолугансками. Не стало её как в прошлом году под каждым кустом. Коронавирус отступил, подрыгался судорогой омикрона, но отступил, забрав смерть с собой. Больше нет разговоров с родителями о том, что кто-то троюродный, внучатый или сосед соседа умер вчера-сегодня-когда-то от КОВИДа. Нет по секрету сказанного бывшими коллегами о всей правде, о том, что лечат неправильно, нечем лечить или лечат не в инфекции, а в психбольнице. Открывают койки в палатках, на стадионах, заманивают на работу врачей из маленьких городов. Мои друзья-врачи и сами не болеют больше по второму-третьему разу, и не рассказывают про смерти пациентов от странных осложнений. Никто не ходит на работу с инфарктом, перенесенным в тридцать лет на фоне коронавируса, никто не затаривается впрок «эликвисами», никто, абсолютно никто, не спрашивает какая вакцина лучше, что делать если привился одним и тем же уже два раза. У всех есть нюх и вкус. Ровно в тот день когда фашисты встретились, одни с другими, коронавирус в панике бежал. В медицинских телеграммах ещё есть считалочка про омикрон раз, два, три, четыре и даже пять, там, в далёкой Португалии, где-то где нет и не было моей ноги. Но эта считалочка не сопровождается реальными смертями вокруг меня. Пять настоящих волн, последней из которых был омикрон, прошли мимо унося только родителей друзей, возрастных бывших коллег по хирургии, преподавателей университета, разных мало- и среднезнакомых, соседей родственников. Я лично знал их всех, эти десятки людей в Смоленске и Москве, многим был лечащим врачом в прошлом, учеником, коллегой. Всё остановилось, закончилось, смерти больше нет. На фоне этого осознания новости про обезьянью оспу кажутся забавными, понятными и всё как будто уже было. Ирония, закрытые границы, да какая разница что там происходит с манкипоксом. СМИ отрабатывают свои деньги, люди болеют, как болели всегда. Просто заболели первые белые, первые геи, а что там было сто лет в Африке, это интернету неинтересно. Я слежу внимательно, по привычке, вступая в чаты и копируя ссылки коллегам. Вторая хайповость – новый вирусный гепатит, что уже привёл к серьёзным последствиям, вероятно, ассоциированный с КОВИД, тоже не пугает. Мне не пять лет и у меня нет панических атак даже если родится ещё пять новых вирусов. Интерес сохраняется профессиональный, трэкер включён, но как это всё далеко от того беспомощья когда знакомые тебе люди болели и умирали в 2020 и 2021-м. Посмотрим, в этом году предстоит посмотреть на многое, а то и поучаствовать.
* * *
Год начался и развивается как стресс-тест и мы вносим свой посильный вклад в разрушение мироуклада. Мы начали ремонт. Начали с самого уязвимого места дома – кухни. Умелый житель Узбекистана по имени Холик аккуратно восхищается недоделками строителей, что вскрываются за обоями и плинтусами, ваяет нам новое завтра. Вот уже снят слой потрескавшейся штукатурки потолка, обои, люстра, набатарейники. Везде потихоньку появляется ровность, покидают кухню щербины в стенах, недосрезанная монтажная пена вокруг окна, стены становятся белее, в кухне поселяется эхо. Звук в пустой комнате накануне ремонта ни с чем не перепутать. Эхо разрушения. Жизнь ячейки общества меняется. В тазу для мытья лап собаки – гипс, чай и кофе рождаются в микроволновке, хлебница живёт в шкафу, а кухонный стол – в спальне, мусорным ведром назначается пакет в ванной. Играем в однокомнатную квартиру, вернее в странную безкухонную коммуналку. Чистота всё же удивительно присутствует в доме, стараниями жены и Холика. Он препятствует проникновению грязи из кухни в комнаты, она уничтожает то, что всё-таки просочилось. Пёс не заморачивается, нарушает границу прозрачного занавеса, валяется в строительном порошке, носит свои следы на балкон, пытается спрятать говяжье ухо в новой геометрии квартиры с перемещённой мебелью. Засыпаем мы под теперь слышный холодильник, что переехал к входной двери, аккуратно складываем вещи перед сном между микроволновкой и тостером. Милый несерьёзный беспорядок больше всех беспокоит супругу. Во время похода в «Леруа» за краской она заранее запаслась специальными тряпками для мытья пола. В нашем детстве эти тряпки рождались из фланелевых рубашек и застиранных футболок, теперь в капиталистическом обществе их делают специально. Явившись за краской, мы совершили массу спонтанных, наверняка бесполезных покупок как в «Леруа», так и в соседнем «Метро». Чесалка для спины, цветные горшочки, кактус покрытый какой-то ботанической паутиной, штука для оттирания жира с посуды, посуда для жира, зелёные бананы, гулливерских размеров шоколадище, запас чипсов на полгода и ещё одна сумка чего-то нетяжёлого, но так нужного. Красные ценники, жёлтые ценники, мы припадали и делали «ку» правильное число раз. Во временном беспорядке эти вещи мигрировали по полкам и стульям, растворились, притворились домашними и необходимыми. Я не возражаю. Шоппинг это такая чистка чакр, такая гимнастика ума, без которой этот мир не прекрасен. Возвращаемся к мастеру на все руки с его мерными намазываниями раствора на стену. Сообщаем о своей мечте побывать в Узбекистане, обсуждаем авиабилеты и погоду. Холик живёт в центре Бухары и может оказаться нам полезным. Говорит, что там всё дёшево и особенно необходимое в моём плане такси до Хивы. Есть какие-то телефоны и контакты, растёт и крепнет моя вера в путешествие. Под звуки размешивания новой строительной жидкости я уже гуглю билеты и гостиницы. Стоимость авиабилетов как раз равна ремонту кухни. Всё в природе гармонично. Идёт второй день вынужденного безкухонья, нас пока не сломить. Сверх того, отключают по плану горячую воду, играет пианино у соседей, во дворе поливают улицы пеной, как во времена пандемии. Нас не сломить. Неделя без горячей воды в Москве смешна, мы выросли в Смоленске, где её отключают на пол-лета, если повезёт. Пианино вечером услышит нашу вечернюю игру в мяч с псом, а улицы, что улицы, улицы должны быть чистыми. Мы же по ним ходим за бесполезными покупками. Или в аэропорт чтобы приземлиться в далёкой Бухаре. Продолжаю работать из дома и проходить стресс-тест. То ли ещё будет, когда выбранный супругой цвет будет нанесён на стены. Пока я затрудняюсь его назвать. Это или сероникакой или голубогрустный с зелёной ноткой. Специалист-колорист рассказал, что в реальности цвет будет темнее. Тёмный серогрустный? Голубозелёный с печалькой? Волнуюсь не за это, а за то, что скажет Холик. Смотря на нашу насыщенную кухню цвета воды в Карибском море в дождливый день, он точно не ждёт от нас серости. Пока я тешу себя надеждой, что получится по-скандинавски серое, а не по-русски. Но ох. Это будет ещё один стресс-тест, увидеть наши новые стены. Новый образ сердца нашей квартиры.
Июнь
Как трудно придумать по-настоящему интересную и сложную историю, новый сюжет, чтобы увлекал и запоминался. Куда сложнее, чем новый цвет для стен на кухне. Не от того ли во всех театрах всех городов идут старые постановки. Они вписаны в новую эпоху и даже драматически изменены, но основа сюжета та же, что и в день премьеры сто, двести лет назад. В Москве театров больше, чем бородавок на жабе, они хорошие, отличные, в каждом есть два-три хита, что необходимо посмотреть каждому. Каждому, кто любит театр, конечно же. Года не хватит обойти. Но наибольшее удовольствие мы получаем от «онегиных» и «ле тартюфов», от нового прочтения старых пьес. Я полагаю, что проблема в сюжете. Несложно сделать постановку шикарнее, музыкальнее, сложно найти новый притягивающий сюжет. С супругой посетили очередного «Онегина» на Таганке. Здорово, что сказать. Молодёжь поёт и растёт, полный зал, богатые и провокационные декорации. Только лучше Пушкина не подобрать слова. Тексты были полностью изменены и не сказать чтобы неудачно, но всякий раз, когда подходила ключевая реплика, мне вспоминались слова оригинала. За каждым мини сюжетом тенью была более ёмкая и короткая фраза поэта. Какое невероятно полное и звонкое впечатление должно быть получили от спектакля те, кто не читал «Евгения О.». Или делал это для оценки в школе много лет назад. У меня же сохранялось чувство, будто я на отличном спектакле поставленном спустя годы после того как текст поэмы утерян и кто-то через устную традицию сохранил суть, но не важные детали. Мы любим театр и понимаем меру прощения, что необходимо дать ему за такие эксперименты. Развитие важно, если всё качественно. Отсутствие той самой реплики, того самого нужного слова прощаем за голос и танец, за удивление происходящему, что мы сохранили, как важный навык. Чайковскому и Пушкину просто не продавайте билет на шоу и всё будет хорошоу. Москва покрылась премьерами, как газоны одуванчиками. Всё шумит и искрится. В моём телефоне все сайты про сто дней войны, а за окном, в реальном мире, всё про лето и про новую жизнь. Парады трамваев, цветение сирени, вот-вот зафиксируем первый распустившийся в лесу ландыш. И где же реальный мир? В театре полном молодых и красивых, полном шампанского, полном зрителей или в телефоне, где в телеграм-каналах пишут про потери? На чистых улицах Москвы, среди свежих афиш, курьеров «Сбера» обгоняющих «яндексовцев» или в ВВС с его могилами и ракетами на фото? Всё круто хронизируется и затягивается, но война за 100 дней так и не шагнула по-настоящему на улицы столицы. Несколько первых недель погоняли протестующих, да и то, по выходным лишь, и в ясную погоду, однажды в парке кто-то повязал ленточку цвета украинского флага на скамейку, кто-то отменил поездку в Италию, и не более того. То, что у нас, у меня лично украли вариант будущего с работой в международной компании, с отдыхом на морях, с пенсией на тёплом песке, это никого не волнует, об этом не кричат на улице. Мы потеряли несколько билетов на самолёты, но купили новые, переплатили за ряд товаров, выбрали новые, боимся осенних кризисов, но идём в осень, и в зиму, продолжает светить солнце, особенно над Москвой. В пандемию вокруг умирали люди, болели, страдали, сейчас эти люди далеко, просто цифры на сайтах, которым никто не верит. Нас изумительно изолировали от потока информации непосредственно с фронтов. Так что пока главная беда – это цветение тополя. Хотя в столице давно высаживают такой его вариант, что даёт наименьшее число пушинок. Все эти «боевые товарищи», травмированные люди с опытом убийства ещё не вернулись в города, ещё не поступили своих детей без конкурса, ещё не въехали в льготные ипотеки и не начали меня учить жизни. Психотерапевты ещё не перегружены заботой о них. Улицы не переименовали в героев неизвестных мне южных посёлков. Ста дней не хватило чтобы каждый понял, что произошло. Тополь зацвёл. Посмотрим, что будет, когда он облетит. Пока всё по местам. Выживает не умнейший и не сильнейший, а самый приспособленный. И как бы не хотел я мира, открытого и такого понятного-моего, будущего и цветочков, я не выхожу на улицу с лозунгами. Не пугаю афишу новых спектаклей, вкусно ем и хожу за овсяным стаутом. И никто не выходит «на улицы». Те, кто были первыми, давно уехали или замолчали. Полный Ереван этих людей изменил рынок съёмного жилья. Может они тоже читали Дарвина. Трудно придумать новую историю, мы повторим на свой лад всё то, что уже было, с известным финалом и занавесом. Войны были, эмбарго были, пропаганда была, мы всё знаем, все помним, как оно заканчивалось. Плохо только, что не все читали «Онегина» и могут на самом деле радоваться обновлённым репликам, песням, рок-гитаре на шее Татьяны и не знать, кто кого убьёт. Они не читали первоисточник и не знают, чем всё закончится.
* * *
Так как современный постмодерновый театр и всякий сценический сюр куда как лучше отражают реальность, в которой мы живём, я пошёл на ещё одно представление. Дело было в рамках тимбилдинга с коллегами, снова на пересказ старой пьесы. Где как не в театре оценить адекватность тех, с кем работаешь. Театр не для слабаков! Досталось нынче от Таганки Сервантесу Мигелю. Дон Кихот у них на велосипедах вместе с Санчо колесил по Вологодчине, грабил фуры, убивал олигархов, спасал невест. Хотя на самом деле он воскрес в испанской реанимации чтобы посетить чемпионат мира по футболу в России и вступить в права наследства в Тамбове. То есть, как я уже сказал, театр не для слабаков. В тот вечер было всё за что я его так обожаю. В процессе представления произошло ещё одно событие, которое делает мою оценку похода в театр завышенной и незабываемой. По сюжету, в какой-то момент прямо вокруг нас, моих коллег и меня, в проходах возникли актёры изображающие колхозную свадьбу в клубе. Несколько человек устраивают стрельбу, драки, слёзы, мечутся в платьях, убегают от жениха, догоняют жениха. Всё выглядит спонтанно и это настоящий современный театр. Актёры со сцены также сходят и действие творится в нашем десятом ряду. После достаточно долгого для всех нового, премьерного поворота, свадьба всё же завершается миром. Но традиции чтут, хоть на тот момент невеста остаётся без жениха в слезах. И распорядитель церемонии бросает в зал букет, кто же выйдет замуж следующей? И, в тот момент, когда я понял, что со сцены будет брошен стоящим спиной к нам актёром этот красивый букет, у меня отчётливо возникла уверенность, что это я поймаю его. Так и получилось. Я вытянул руку и схватил его высоко, в полёте. Но радость была скоротечной, она перешла в сумасшествие. В тот же миг, когда я опустил руку с букетом, ко мне через все ряды, через людей, через моих коллег полезли «отец» и «мать» брошенной невесты и она сама. Ещё какие-то другие руки выволокли меня в проход, вручили кольцо в коробочке и убеждая стать женихом насильно потащили из зала в холл. Оборачиваясь я увидел, что и актёры со сцены бегут за мной. Нагнав меня все хохотали и слопали по плечу, я вручил кольцо уже смеющейся невесте и тут понял, что так начался антракт. Возбуждение от этого нечаянного перфоманса было столь велико, что спектакль из отличного перешёл в разряд бессмертной классики и я удовольствием вернулся смотрел вторую часть. Слава «Таганке», которая умеет обрести своего зрителя, слава современной режиссуре! Как приятно, когда всё получается наилучшим образом. Простое сидение в кресле даёт так много радости и соучастия в акте красоты. Сидение это разделили в тот вечер соседи по рядам – Долина и Джиган. Приезжие мои коллеги трактовали это как обычное московское дело. Ишь какая невидаль, пришли в театр, значит знаменитости должны быть. Не только на сцене, но и в зале. Для тех же кто посчитал себя москвичом, все эти встречи лишний раз подтвердили, что мы в правильном месте в правильное время. Спектакль на сцене, не в зале, закончился грустными сентенциями, но все мы ушли счастливыми. Это был настоящий праздник, который сложно забыть. Моя маленькая роль без слов и оттоптанные ноги коллег, нога Акинфеева и мультимедиа на потолке, в этот вечер всё оказалось на своих местах. Рекомендую к посещению. Рекомендую ловить свой шанс, когда он летит со сцены в массы и довериться профессионалам.
* * *
Кроме ловли букетов невесты с первой же в жизни попытки у меня есть и настоящая суперспособность. Если я оказываюсь на природе, и это не лютый мороз, меня моментально окружают комары и начинают жалить в каждый открытый участок тела больше, чем любого из находящихся рядом людей. Я превращаюсь в размахивающего руками странного человека, который постоянно трогает свою шею, волосы, хлопает себя по щекам, кистям, лбу. Люди в метре от меня могут спокойно радоваться прогулке в лесу, но я буду в туче насекомых даже на ветру, под дождём, в поле, в лесу, в любом диком зелёном месте, во всякую погоду-непогоду. Если я когда-нибудь усну в лесу, думаю, у меня покусают даже подмышки и подколенки, веки и мочки ушей. При входе в зелёную зону на мне загорается какая-то сирена, что говорит всем комарам: «Летите сюда! Настал час, ради которого вы родились! Это цель номер один!». У меня может быть длинный рукав и высокий ворот – они будут кусать пальцы и брови. Я начну махать веткой – комары сядут на эту ветку и станут атаковать с неё. Кто-то рядом может курить или разжечь костёр, комары будут гореть как камикадзе, задыхаться от дыма, но настигнут меня и последним, что они сделают в своей жизни будет укус мой кожи. Распыление «химии», у которой из надписи на упаковке следует, что она защищает 4 или 8 часов, приносит мне облегчение на 30-40 минут. За банальную прогулку я убиваю сотни комаров. Достаточно просто провести рукой по волосам и на ладони остаётся один-два кровососущих. Эта жатва начинается с первыми днями лета и продолжается до начала холодов. Весна ещё благосклонна ко мне, но лето… Лето – это не моё время для походов с палатками или велопробега по пересечённой местности. Свои экскурсии и подвиги на природе мне следует завершать на майские. Говорят, что комары не поднимаются выше пятого этажа. Я ответственно говорю, что они бросают клич и отбирают самых сильных чтобы послать их ко мне на восьмой в Смоленске и на семнадцатый в Москве. Эволюция комаров в ближайшем лесу идёт по пути отбора самых высотных и бесшумных чтобы пробраться в мою спальню. Если вы идёте в лес со мной летом, то можете не брать репелленты и идти голым, все комары будут на мне независимо от степеней защиты, главное, не отходите от меня далеко. Укусы обычных, самых что ни на есть ординарных комаров, оставляют на мне волдыри крупных размеров. Если я начинаю расчёсывать, то волдыри могут превратиться в красное пятно сначала с пятирублёвую монету, затем с подстаканник и, наконец, с блюдце. Они станут сливаться и возвышаться над кожей, напоминая рожистое воспаление. Кожа станет бугристой и пятнистой, крупные очаги на лице и шее делают голову несимметричной, сходство с фотографией в паспорте утрачивается. Зуд и назойливое почёсывание не утихает до двух дней. Под ногтями скапливается эпидермис, на волдырях образуются мозоли от частого расчёсывания. Противоаллергические, десенсибилизирующие средства не срабатывают или их не оказывается под рукой. Единственный выход в летний лес может оставить след на неделю. На моей очень бледной коже бугры-волдыри напоминают о том, что человечество не победило оспу, а у чумы есть кожная форма. Сомнения по поводу проказы тоже сохраняются. Я терплю, воспитываю характер, мажусь и одеваюсь, но уже ко второй неделе июня устаю и принимаю свою суперспособность как есть. Во всех ящиках в прихожей и карманах машины есть балончики с ядом, я опрыскиваюсь, помню про короткий рукав, но кажется ничто не отберёт у меня мою силу привлекать самок комаров. Что они получают от моей крови? Напившаяся отложит яйца из которых родится комариный Спаситель? Моя кровь – их героин? Я прочитал уйму статей о том, почему одних кусают, а других нет, и почти ничего из этой информации не помогло мне, не объяснило и не дало рецепт спасения. Я рождён кормить лесных тварей. Как правило, любая особенность имеет много сторон, много мишеней в жизни. Скажем близорукость освобождает от армии, а худоба от диабета. За идиотов выходят красавицы, умные страдают депрессией. Что именно даёт мне сверх нормы способность привлекать облако комаров я до сих пор не знаю. Может всё, что есть хорошего во мне это компенсация от природы за укусы. А может быть я ещё не открыл новые стороны своей суперсилы и однажды я перестану жаловаться, узрев что именно получил в нагрузку к волдырям. Если до этого у меня не начнётся рак кожи от аэрозоля из балончиков или я не подавлюсь «Цетрином». Если всё же нет, то – Мистер Волдырь – персонаж нового комикса о лесах России для недружественных стран. Трепещите дети, воспитанные на картинках со словами в облачках!
* * *
Пандемия и военный кризис лишили меня заграничных странствий. Однако оказалось, что рабочие задачи при известной глубине проработки могут привести к путешествию по огромной нашей стране, подарить открытия не менее удивительные, чем приносит Будапешт или Хургада. И вот снова, на попутном ветре бизнес-необходимости меня уносит в дальние регионы. Самолёт на половину пуст. Место у окна заняла представитель какого-то небольшого даже скажем малого народа. Подобно кубинцам или цыганам, она до последнего момента, до самой секунды над землей, извергала жуткие звуки из своего смартфона. Каждое нажатие, каждый чат, видеосвязь – всё было на громкости, без наушников. Полсамолёта и я, сидящий локоть к локтю, вынуждены были это слушать. Мне показалось, что беспокоит это только меня, остальные будто такие же или резистентные к шуму. Соседка умудрилась рассыпать на меня салат из полётного ланча, закидать салфетками и в финале разлила на меня чай. Нет, извинений и какой-либо заботы, если не об имидже, так о чистоте не было. Просто эпизод. Она такая. Это её рейс, её жизнь, я только лягушка, прикрепившаяся к перелётному аисту. Ланч, кстати, был очень обильным и сытным, как во времена аэрофлотских полётов в доковидную довоенную Европу. Никаких сухих бутербродов. Убрав часть этого богатства со своей одежды и сидения, я присмотрелся к другим мелочам. Газета «Красный Север» в кармане кресла. Новости о выплатах врачам, подъёмных, находках в вечной мерзлоте. Какой-то сборник сказок, а не политический вестник. Журнал «Меридиан» с хвалебными отзывами о потрясающем отдыхе в Туле. Это именно то, о чём мечтают посетители данного рейса. Тула, такая несбыточно-далёкая от вахтовиков. Соседка фотографирует облака. На груди у неё английская надпись – «верь в себя» – на белой футболке. Не скажу, что она не соблюдает заповедь. Когда самолёт приземлился в 14 градусов тепла из московских 25, в сильный ветер, в необходимость застегнутся по самое всё, моя соседка так и пошла в футболке к аэровокзалу. Ещё несколько персонажей в футболках заметно выделялись среди кутающихся москвичей. Это был тот случай, когда 14, но по ощущениям все 8 с половиной. Единственный самолёт на аэродроме смотрелся гигантом на фоне десятков вертолётов. Именно они хозяева местного неба. Безбагажный я проследовал сразу к такси мимо надписи на куполе – «Салехард». Таксист возил какими-то квадратами по маленькому чистому городу, спрашивал, как я сплю при свете. Я заметил, что почти все улицы, которые проезжаем, начинаются на букву «Ч»: Чапаева, Чкалова, Чупрова, Чубынина. На это таксист ответил туром по Пушкина, Матросова, Маркса, будто я и не уезжал из Смоленска. Водитель также показал одну достопримечательность, притормозил у пустого места. Реально у асфальтированного пятака размером с комнату. Раньше там стояла стэлла обозначающая где именно проходит Полярный круг. Блуждая по городу, мы несколько раз пересекли эту невидимую границу. Раньше, те кто работал севернее этой стеллы получали надбавку к зарплате 80%, а кто южнее только 60%. Убрали ли знак как символ неравенства? Сейчас весь город получает одинаково – восемьдесят процентов, однако стеллу не вернули. Больше достопримечательностей таксист не показал. Его огромные солнечные очки были зеркалами-воротами во вникуда. Неприветливый, немолчаливый, небыстрый, он показался таким же случайным попутчиком, как и неопрятная соседка. Таксистом ли он был вообще? Позже гуляя и заглядывая через заборы частных домов я видел по три-четыре машины, есть ли здесь реальное такси или это только развлечение для местных, возить гостей. Исчез он на пустой улице, как только подъехали к двухэтажному отелю. Миг, и нет машины, в обе стороны на улице ни души. Начался мой полярный день. Под ярким солнцем и холодным ветром обошёл квадратами новые школы, ледовые дворцы, гимназии, встретив только пару собак, дальних родственников моего Альбуса-пса и несколько подростков. Иногда на перекрёстках стояла машина, иногда на фоне Оби пролетала чайка. Обь размером с Чёрное море вся покрытая островами, косами, раскинулась сразу во все стороны. Блестела между всеми дворцами культуры одновременно, создавала атмосферу острова. Криво-ржавые корабли и баржи стояли у берега. Чем они занимаются когда река замерзает? Ещё удивительнее было встретить яхту. Я заглянул в Обдорский острог, качественный новодел, пахнущий сосной и экскурсиями школьников. Отлитые пушечки были очень к месту, на них не экономили, расставили везде, если бы не дата «2006» на стволе, то можно принять за оригинальные. Ветер разогнал облака и фотографии бревенчатых башен и церкви, дома воеводы, получались объёмными на бирюзе неба. После меня в острог зашёл, осторожно отодвинув ворота, ещё один посетитель. Ничего похожего на кассу или магазин сувениров в этом музее под открытым небом не было. Я спустился по пустой улице к торговому центру, но никого не встретив ушёл к рекомендованному коллегами ресторану. Там были около полусотни молодых людей, тот самый любимый овсяный стаут, рулька по-немецки достойная самых высоких похвал и смертельно холодная вода в кране туалетной комнаты. Излечив холод ветра и рукомойника рулькой с горчицей, я вышел за новой порцией нетепла. Прислушиваясь к разговорам местных не выявил никакого акцента или говора, небольшая аляповатость персонала не выглядела местным колоритом. Цены не были полярными, были демократичными, масса людей напомнила о сегодняшнем Дне России. Я гулял. Продолжил фотографировать граффити с ледоколами и медведями, трогать за лапу лису-герб и дивиться на скульптуру хоккеистов-шайбоборцев. Два бегуна в шортах пробежали мимо, вернули меня в реальность. Я снова понял, что кроме нас на улицах никого нет. Значит всё прелестно, как я люблю, без людей и шума. В пол-одиннадцатого вечера солнце не думало заходить за горизонт, светло было как в Москве в обед. Надеюсь, что мои соседи через стену так же как и я завесят плотные шторы, а не станут дожидаться ненаступающего заката. Надеюсь, они дадут мне поспать по моему расписанию чтобы завтра поработать на славу, не бессонницей страдать я приехал. С верой в биоритмы приготовился ко сну. Сон пришёл под лучами солнца обходящего шторы, пытающегося залезть на стену, если не в глаза, то хоть бросить блик на телевизор. Утром, в шесть, оно было высоко и ярко. Я не знаю светило ли всю ночь, но прогретый воздух подсказывал, что скорее да. Вид из номера был тот же, что и за углом каждого из дворцов спорта. Обь стояла за окном. Не текла, не волновалась, стояла. Где-то завыла собака и заговорил человек. Дело шло к завтраку. Короткая экскурсия в местный музей и на рынок. Всё замечательно. В городе с населением в сорок тысяч с любовью созданный просторный музей, нефтегаз чудодейственный. Скудность археологических находок компенсируется интерактивом, чучелами каждой возможной дичи, вещами малых народов. Мумии людей и мамонтов – вершина экскурсии. На рынке прилавки заполнены невиданными рыбами и олениной в фас и профиль. Кошачья еда, собачья, человечья, голени и консервы, колбаса и вырезка. Олень разобран как автомат Калашникова. Рыба не вызвала интереса, дорогой деликатес, несколько незнакомых названий не делают его ещё более желанным. Верю, что вкусно. А уж как её там зовут, не так важно. Олень, другое дело. Надеюсь после работы успеть зайти, закупиться съедобными сувенирами. Салехардцев и салехардок стало побольше. Светофоры работают не впустую. Солнце зреет и светит так, словно неделю скучало. Обманывает, оно вовсе не садилось. Совершенно особенный мир этого полярного города мог бы оставить в памяти различные штампы. После того как привык к идеальным дорогам и дворцам, я подумал, что маркой на конверте памяти о Салехарде станет Обь. С её паромами, отмелями, отсутствующим течением, прозрачной холодной водой. Река-титан, река-властелин земли, которая видна отовсюду и везде её много. Но не Обь, а солнце, нет – Солнце – стало самым-самым там. Неуходящее, непрощающееся, проникающее в каждый угол, каждое окно, отражающееся на всём, делающее небо каким-то интенсивно голубым. Отдёргивание плотных штор в шесть утра и сразу солнце. Сразу во весь рост, яркое, невозможно интенсивное. Сразу как в полдень и так до позднего вечера. Затем тоже яркое, просто с длинными тенями, контрастными и чёрными, отброшенными всем, там внизу, под солнцем. Солнце Севера. Оно сделало красивым любой вид, воду в реке, лица людей. Все фотографии стали профессиональными. У нас в средней полосе какое-то суррогатное солнце. Солнце Верхнего мира, настоящее шаманское светило живёт в Салехарде. Набор высоты на обратном пути, через облака к серо-дождливой Москве. Солнце осталось ждать на севере. До Шереметьево долетели только крохи его света.