При открытии депо нам было передано несколько автомобилей: для отдела снабжения, организации питания водителей на конечных станциях и тому подобного. В числе прочих имелся и ГАЗ-22 весьма преклонного возраста. Если учесть, что прежде, чем попасть в депо, автомобиль продолжительное время проработал в службе скорой медицинской помощи, а затем в аварийно-транспортной службе ТТУ, станет понятно, что он представлял собой гроб, набитый гайками и изъеденный ржавчиной, который постоянно ломался, а потому эксплуатировался недолго и был списан по возрасту и технической непригодности.

Вот такое чудо отечественного машиностроения Слава и приобрёл по остаточной стоимости, которую обязательно требовалось проставить в ведомости, чтобы ГАИ не ликвидировало документы на автомобиль.

Заполучив вожделенный хлам с документами в придачу, Слава принялся его реанимировать. Заменить прогнившую жестянку и перебрать двигатель – всего лишь полдела. После всех этих работ необходимо подготовить кузов к покраске, а затем покрыть автоэмалью, соблюдая технологию. Делалось это на специализированном предприятии, которое в то время нужно было ещё найти и, разумеется, договориться.

Будучи человеком пробивным и коммуникабельным, вопрос покраски Славик решил довольно быстро. Ему назначили дату, предварительно оговорив: срывать её нельзя, так как очередь расписана на долгое время вперёд.

Всё складывалось прекрасно, однако канитель с подготовкой кузова грозила поломать все планы.

Однажды утром, после того, как диспетчер и мастер отчитались о результатах работы ночной смены и выпуске подвижного состава на линию, у меня в кабинете появился встревоженный и чем-то озабоченный Слава. Оказалось, что сегодня – последний день подготовки кузова. Завтра утром автомобиль нужно доставить на покраску, а крыша до сих пор не готова. Дело в том, что за много лет на ней – в результате неоднократного перекрашивания – образовался толстый слой эмали, который обязательно требовалось удалить до самого металла.

Поручить это дело Слава решил своей племяннице, которую незадолго до описываемых событий устроил ко мне в цех, чтобы та между окончанием школы и поступлением в техникум могла за лето немного подзаработать, а кроме того – завести трудовую книжку. Вот эту-то племянницу Слава и просил у меня на один день, чтобы она отчистила краску наждачной бумагой – другого выхода он не видел.

Ну как откажешь товарищу в такой пустяковой просьбе? В то время мы уже очень близко сошлись и дружили семьями: почти всё свободное время проводили вместе.

Приодев главное действующее лицо соответствующим образом, всучив ей достаточный запас наждачной бумаги и поставив задачу, Славуша укатил решать производственные вопросы. Воротился он только после обеда и пригласил меня пройтись до гаража: оценить, так сказать, результаты.

Увиденное повергло Славика в шок. Картина Репина «Девушка на Волге». Причём, буквально: в позе, которая в народе называется «раком», она стояла на четвереньках на крыше автомобиля и со всей силой шоркала наждачкой по металлу, сдирая краску. А так как Славина племянница была девицей довольно увесистой, в результате её самоотверженного труда вся крыша оказалась в сплошных вмятинах, по форме совпадающих с её округлыми коленками.

Описать реакцию Славика я не могу: это надо было видеть! А ещё лучше – слышать весь тот мат, что потоком пролился на голову несчастной. С мечтой о том, чтоб кузов выглядел как новый, пришлось расстаться, и весь остаток дня, и всю ночь ликвидировать следы её усердной работы.

Но уже силами слесарей и маляров депо…

* * *

К тому моменту, как я решил приобрести автомобиль, все эти трудности мой предприимчивый друг уже преодолел: права получил, гараж сварил, машину отремонтировал и на ней ездил. Поэтому я и обратился к Славе как к человеку с опытом испытаний, которые мне только предстояло пройти.

С водительским удостоверением всё разрешилось довольно просто: по протекции Славки я устроился в ту же автошколу, где когда-то учился он.

С гаражом оказалось несколько сложнее: нужно листовое железо, а где его взять? Весь материал расписан по фондам предприятий, да и цена металла по нашим заработкам слишком высока. Пока гараж варил Славик, я как-то даже не интересовался расходами на его изготовление, забеспокоился только тогда, когда проблема коснулась меня самого.

Уголок, которого было нужно триста килограммов, я выписал в депо, благо, этого добра у нас было выше головы: закупили в Нижних Сергах прямо с прокатного завода ещё в период освоения депо. Уголок был некондиционный, то есть бракованный, и стоил сущие копейки: чтобы не отправлять брак на переплавку, его продавали по себестоимости и вне всяких фондов. В депо из него делали различные приспособления, в том числе и шкафчики для рабочей раздевалки.

Нашёлся выход и на листовое железо – посоветовал опять же Славуша. По протоптанной дорожке я направился в район Сортировки – на одну из производственных баз, где трудился Плеханов Прокопий Кузьмич, большой друг нашего главного механика Ильиных Анатолия Дмитриевича.

Кузьмич был из породы людей, про которых на Руси говорят: последнюю рубашку снимет и отдаст – только бы оказать помощь тому, кто в ней нуждается. Даже если не мог помочь сам, находил того, кто это может сделать.

К слову сказать, Анатолий Дмитриевич был человеком с более сложным характером. В процессе совместной работы мы довольно часто конфликтовали: его бригада занималась обслуживанием станков и механизмов, на которых работали ремонтники цехов, и вот когда эти станки выходили из строя, Анатолий Дмитриевич виртуозно умел переводить стрелки и находить виноватых. Естественно, не из числа членов своей бригады.

Итак, я обратился к Прокопию Кузьмичу. На базу поступали сотни тонн листового металла, расфасованного в пачки, первый и последний листы которых считались упаковочными, хоть по параметрам ничем не отличались от остальных. Видимо, металлургическим предприятиям было выгоднее терять два листа из каждой пачки, чем заказывать какую-то специальную упаковку на стороне. Естественно,"лишнее" железо тоже реализовывалось, но по цене в несколько раз ниже, чем остальное. Вот его-то я и приобрёл.

Гараж сварили на территории тяговой подстанции. Понятно, что варил не сам – ассистировал сварщику Васе Сенченко. Вместе с водителем Сашей Бондарем мы погрузили гараж на платформу грузового троллейбуса, чтобы перевезти к месту установки, и едва успели выехать за ворота подстанции, как нас остановил вежливый молодой человек. Он предъявил удостоверение сотрудника ОБХСС и попросил показать документы на материал, из которого изготовлен гараж.

Я, конечно, ответил, что документов при себе не имею, так как не планировал встречи с правоохранительными органами при транспортировке, ведь при изготовлении они меня почему-то не потревожили. Представитель этого хорошо известного советским гражданам ведомства дал мне свой телефон, назвал все данные вплоть до занимаемой должности и номера кабинета, куда я должен принести требуемые документы, и мы расстались.

Разобравшись с установкой гаража, я мигом слетал на работу, забрал квитанции об уплате за металл и предстал пред светлые очи работника ОБХСС. Он внимательно просмотрел документы, как-то странно при этом хмыкая себе в усы, и предложил съездить на место: взглянуть на подозрительный объект. Там он с рулеткой снял все размеры и пригласил меня явиться в отдел на следующий день, объяснив это необходимостью проверить подлинность квитанций и соответствие затраченного материала тому, что прописано в бумагах.

При следующей встрече он с улыбкой вернул мне квитки и на прощание сказал:

– Да, молодец: гараж-то тебе просто даром достался! Заплати за электроэнергию, потреблённую при производстве сварки, и у нас больше не будет к тебе никаких вопросов.

Вот так мирно мы и расстались.

* * *

Шло время. Наконец, деньги были собраны, оставалось дождаться разнарядки на «Жигули». И тут я получил от судьбы новый удар, которого, признаться, никак не ожидал.

Дело. Если друг оказался вдруг. 1981 год

Ранним утром мая восемьдесят первого года, после планёрки, на которой ночная смена отчитывается за выпуск, а дневная принимает эстафету, последовал звонок. Мужской голос предельно вежливо, назвав меня по имени-отчеству, поинтересовался, есть ли в возглавляемом мною подразделении сотрудник Евгений Шевяков, на что я ответил: да, есть такой, работает сварщиком. Тут звонивший, весь рассыпавшись в любезностях, попросил, чтобы я послал гражданина Шевякова в районный отдел милиции в кабинет такой-то, к товарищу такому-то, так как на него поступила жалоба, и нужно разобраться, имело ли место нарушение, в этой жалобе изложенное.

Внутри ёкнуло: что-то показалось мне в этом разговоре странным. Тем не менее, спокойно ответив, что пошлю непременно, я положил трубку и задумался.

На память пришло событие годичной давности, когда я, решив купить автомобиль, стал готовиться к реализации этой идеи. Первое, что я сделал – сварил на территории тяговой подстанции гараж. Именно тогда я впервые столкнулся с представителями ОБХСС.

Вот этот-то инцидент я сейчас и вспомнил.

Открыв записную книжку, увидел, что номер кабинета, куда должен явиться Шевяков, находится рядом с тем, куда дважды приглашали меня. А я помнил, что вся эта группа кабинетов занята работниками ОБХСС.

Неужели забор? Хотя со времени его строительства прошло уже больше полугода, но чем чёрт не шутит…

С точки зрения социалистической законности там не всё было чисто.

Не было заплачено государству за механизмы, а если и было, то не государству.

Не был оплачен бетон, использованный на фундаменты: его выменяли на забор, который как списанный должен был уйти в металлолом. Вот металлолом я, правда, сдал, благо, этого добра у нас в стране навалом, было бы желание. У меня же было не просто желание, а насущная необходимость.

Зарплату за выполненные работы получал не я, потому что справку-разрешение на совместительство мне как руководителю давать не имели права по закону. Зарплату получали мои друзья, которые не работали начальниками и могли взять эту справку у себя по месту работы.

Вызвав Женю, я пересказал ему содержание телефонного разговора и поделился своими сомнениями. Кроме того, предупредил: если моё предположение окажется верным, пусть всё валит на меня. Типа, он ничего не знает: всем заправлял я, и зарплату за забор он получал лично из моих рук. Сумму мы оговорили тоже.

После этого я прыгнул в машину и в течение двух часов объехал всех тех, кто получал за нас зарплату, с предупреждением: на вопросы «компетентных органов» отвечать, что в строительстве не участвовали, а потому все деньги за работу до копейки отдали мне. Даже ту небольшую сумму, которую я оставлял им в качестве вознаграждения за услугу.

Вернувшись на работу, узнал, что в милиции уже побывал Толик, который, как и Женя, всё спёр на меня. Надо отдать должное ОБХСС: за один день они перетрясли всех действующих лиц, оставив меня на десерт. Но я их всё же опередил, и теперь всё замыкалось на мне.

В течение этого тревожного и напряжённого дня выяснилась ещё одна очень важная деталь. Получилось это так. С утра Слава Пахомов, который на тот момент замещал отсутствующего Сычёва, уехал в Управление на планёрку и, естественно, при начале событий не присутствовал. К моменту его возвращения я уже оповестил всех, кого нужно, и ждал только Славу, чтоб сообщить и ему эту «радостную» новость.

Для него она оказалась «радостной» вдвойне. Узнав обо всём происходящем, Славик вдруг резко изменился в лице, побледнел и сдавленным голосом, стараясь не смотреть мне в глаза, признался, что при подписании процентовок часть объёмов закрывал на своего приятеля Сашу Мирмовича, а тот, в свою очередь, передавал эти деньги ему.

– Сколько? – внутри у меня всё клокотало.

– Тысячу двести, – понурил голову Пахомов.

– Ско-олько?! – это сумма была больше той, что заработал я, пластаясь на стройке ночи напролёт! Оказалось, что те бетонные работы по заливке фундамента, которые частично выполнялись ремонтными бригадами депо, Пахомов закрывал на себя. А ведь он в своё время тоже получил долю от строительства забора.

– Сука, что же ты наделал! Ты же меня посадил!

Я шлёпнул на стол чистый лист бумаги:

– Садись, пиши расписку!

– Что писать? – Славик покорно взял ручку.

– Пиши: обязуюсь выплатить Погадаевой Надежде Викторовне тысячу двести рублей. Это на случай, если меня посадят, – я сглотнул, – а потом звони Мирмовичу и предупреди, чтоб, если спросят, отвечал, что эти деньги он передавал мне. И поторопись…

Славке повезло – он успел связаться с Мирмовичем раньше, чем того вызвали в ОБХСС.

Вечер накануне встречи с подполковником Насибулиным, который вёл дело, я посвятил консультации с адвокатом. Бейлин Михаил Романович, который много лет назад защищал моего друга Вальку Рудакова и уже в то время считался одним из самых опытных адвокатов Свердловска, теперь работал юрист-консультом в НИИ «Химмаш».

Внимательно выслушав меня, Бейлин спросил, имеются ли у меня расписки на те суммы, которые я выплачивал на зарплату, а также за механизмы и материалы. Узнав, что расписок нет, пожурил, с досадой покачав седой головой:

– Владик, ты же уже стреляный воробей. Как ты мог допустить такие ошибки?! Видишь ли, если отбросить всю лирику, то получается, что ты бесплатно использовал технику и стройматериалы. А это, мой друг – хищение. И то, что строил ты забор не для себя, а для государства в лице ТТУ, сути не меняет! Остаётся надеяться, что они не найдут, где ты взял бетон и механизмы: тогда дело точно развалится.

Во второй половине следующего дня я сидел перед подполковником Насибулиным. Ничего нового я ему, естественно, не принёс, лишь подтвердил всё то, что они нарыли за эти два дня.

Пришлось, конечно, себя обгадить, ведь дело выглядело так, будто я один присвоил все деньги за строительство, за исключением тех, что выплатил Толику, Жене и Вите Тетиевскому, который, как и они, проходил по делу просто исполнителем строительно-монтажных работ (повезло, что в автоколонне, которой он руководил, были только грузовые КРАЗы – ни кранов, ни ямобуров). Но если б в деле – помимо моей – всплыла фамилия ещё хоть одного организатора, это было бы преступление, совершённое группой лиц по предварительному сговору, а, следовательно, совершенно другой уровень ответственности, так что выбора у меня не было – пришлось всё брать на себя.

На вопрос: где я брал технику, ответил, что ловил на заправках и договаривался. Про бетон тоже плёл что-то аналогичное. Понятно: они мне не поверили, да и не могли поверить – не идиоты же, но доказать обратное тоже не сумели, хоть и перешерстили в округе все предприятия, располагающие такой техникой. Более того, даже вышли на некоторых исполнителей: водителей и крановщиков, да только кто ж признается, что без наряда на работу выполнял её в Орджоникидзевском троллейбусном депо, да ещё бесплатно? И следствие продолжалось…

Не могу не упомянуть о том, что первым и единственным, кто в те тяжёлые дни подошёл ко мне и предложил свою помощь, был Ильиных Анатолий Дмитриевич. Заметив, в каком подавленном состоянии я нахожусь, он, несмотря на наши зачастую натянутые отношения, сказал:

– Владислав Михайлович, если в ходе следствия тебя обвинят в каких-то материальных злоупотреблениях, я готов тебе помочь – ты только скажи мне…

А вот отношения со Славкой из дружеских перешли в натянутые.

Плюс ко всему, на одной из планёрок у меня произошёл конфликт с начальником депо. Казалось, что Сычёв в этот раз поставил себе целью достать меня и довести до точки кипения: претензии шли одна за другой. Последней каплей послужила ситуация с вентиляционными люками.

Дело в том, что в депо обновление подвижного состава происходило регулярно, но троллейбусы приходили с некоторыми конструктивными недоделками, мешающими их эксплуатации. В данном конкретном случае верёвки, при помощи которых штанги устанавливали на провода, потоком воздуха во время движения затягивало в салон через открытые вентиляционные люки. Чтобы исправить ситуацию, мы начали устанавливать на крышах троллейбусов специальные ограничители, конструкция которых Сычёву категорически не понравилась. Из-за этого и разгорелся скандал на высоких тонах. В результате я счёл себя оскорблённым, выскочил из кабинета и написал заявление на увольнение.

В те времена от момента подачи заявления до увольнения полагалось отработать месяц – срок немалый. Я за это время перегорел, произошедший скандал не казался уже таким значительным, но так как забрать заявление мне никто не предложил, счёл, что стал не нужен.

Как выяснилось позже, моё увольнение устраивало и начальника депо, и главного инженера, ведь вместе со мной уходило беспокойство, связанное с возбуждённым уголовным делом. Формула известная: нет человека – нет проблемы. К тому же, я сам сделал так, чтоб все концы этой истории замкнулись на мне.

Очень не хотел, чтобы я остался, Слава Пахомов. Он прямо просил Сычёва не удерживать меня и даже выразил готовность временно подхватить мою нагрузку – до тех пор, пока не подберут замену. Видимо, опасался, что информация о его неблаговидном поступке уйдёт в народ.

Так этот месяц и прошёл. Понимая, что за один день до увольнения разговора не получится, я взял отгулы, накопленные за дежурства в выходные, и уехал в Тюмень. Хотел устроиться где-нибудь на севере: на газовых или нефтяных месторождениях. Но найти приличную работу там оказалось непросто. Потенциальные работодатели не горели желанием принимать сотрудника, в трудовой книжке которого значилось: уволен в связи с заключением под стражу, а следующая запись – о приёме на работу – только через пять лет! Целый день ходил я по конторам предприятий, осваивавших северные просторы нашей Родины, но безрезультатно, а, вернувшись в Свердловск, неожиданно получил приглашение на работу в ПТУ№1, готовившее кадры для «Уралмаш» завода.

ГПТУ№1. 8 июля 1981 года

Поспособствовала этому трудоустройству мастер строительной группы депо Жаровцева Людмила Александровна. Она, по натуре достаточно жёсткая и острая на язык, являлась отличным специалистом и организатором, и потому у нас были прекрасные отношения, которые я высоко ценил.

Понаблюдав за моими мытарствами, Людмила переговорила с мужем. Надо сказать, что Вячеслав Александрович Жаровцев пользовался в ПТУ №1 непререкаемым авторитетом, вот с его лёгкой руки мне и предложили должность мастера производственного обучения и преподавательскую нагрузку: чтение лекций по электротехнике и спецтехнологии.

Когда на собеседовании прикинули мою будущую заработную плату – при условии, что я буду читать лекции в двух группах, которые мне самому предстоит скомплектовать и обучать – оказалось, что она выше, чем зарплата главного инженера депо. Естественно, я согласился и в начале июля приступил к работе.

Чтобы ускорить процесс комплектования учебных групп, меня направили в отдел кадров «Уралмаша»: туда в поисках работы приходили выпускники десятых классов, и моей задачей было переориентировать их на обучение в ПТУ и получение специальности, а уж затем – на трудоустройство. И это был вполне правильный подход: зачем, имея собственную учебную базу, проводить обучение в цехах, отвлекая рабочих от основного производства!

Процесс шёл неплохо, и уже к началу августа две группы ускоренного – за один год – обучения были практически укомплектованы.

В какие-то из выходных августа решил съездить на Платину: по слухам, в этом году был урожай шишек, и мне захотелось вспомнить юность – полазить по кедрам.

Накануне отъезда у Олежки поднялась температура. Он почти всё время спал. Просыпался ненадолго, плакал и засыпал снова. Всем известен постулат, что сон – это лучшее лекарство, и у меня где-то в подсознании жила уверенность в том, что сон поможет малышу выздороветь, поэтому поездку решил не отменять. Тем более, запланировали мы с Валеркой её заранее. Но на душе всё же было тревожно.

Съездили удачно: повидались с друзьями детства, сходили в кедровник, набили два полных мешка отборных шишек и поехали домой.

Первое, что увидел, переступив порог квартиры – заплаканное лицо жены. Оказалось, после нашего отъезда пришла врач из детского сада – она-то и вызвала скорую, так как была уверена, что у ребёнка – менингит. Именно врач из детского сада настояла на том, чтоб Олежке сделали пункцию и взяли спинномозговую жидкость, анализ которой и подтвердил впоследствии правильность первоначального диагноза. На всё это ушло больше суток.

Начались две недели кошмара. Олежка находился в тяжелейшем состоянии. Нас к нему не пускали, а встречи с лечащим врачом успокоения не приносили.

Между тем, в училище, зная о моей ситуации, ждали ответа: смогу ли я с ребятами поехать в совхоз на уборку картофеля. До отъезда оставалось всего несколько дней, когда врачи сообщили, что угроза миновала – Олежка будет жить, и я дал согласие отправиться с учащимися на уборку урожая.

В помощь мне дали ещё двух человек: женщину по имени Лида, которая готовила маляров, и молодого парня, Володю, недавнего выпускника техникума, мастера по обучению токарей. Как выяснилось позже, руководство училища знало, что делало: мне одному справиться с пятьюдесятью недорослями было бы весьма непросто. Да ещё учитывая специфику контингента: после десятилетки в ПТУ шли троечники да дети из неблагополучных семей, вынужденные сами себя обеспечивать. Все, кто мог себе это позволить, стремились поступать в институты или, на худой конец, в техникумы.

Но это я оценил не сразу…

Направили нас в совхоз Манчажский Красноуфимского района.

В конце семидесятых и в восьмидесятые годы совхоз Манчажский был передовым сельхозпредприятием с развитой инфраструктурой, занимал первые места в области по продуктивности молочного скота, был занесён на Доску Почёта ВДНХ. Свой быткомбинат, новая двухэтажная школа, детские сады, ясли, Дом пионеров, Дом культуры, многопрофильная больница, баня, столовая, дома для работников совхоза, асфальтированные улицы – это далеко не полный перечень того, что было сделано, а затем разбазарено и разрушено в лихие девяностые.