– Не ври мне! Не ври мне, слышишь! Звезда им телефончики оставляет! А Пушкин не оставляет?
–Мне ничего не оставляет.
– Так, поиграли и будет. Хватит вешать лапшу на уши. Говори правду! Кто это был? Правду говори! «Вот и говори после этого правду», – удивленно думала «просто Аня». «Может, это закон жизни такой: говоришь голую правду, а люди не верят. Слишком голая правда невероятна. Что этот баран хочет от меня услышать?»
– Ты меня за барана держишь, да? Это ведь кто-то из местных? Я когда с ним разговаривал, слышал шум, хи-хи, ха-ха там всякие. Фоном. Когда он пожарного из себя строил. А когда я с хоккейным клубом разговаривал ЯКОБЫ, там кто-то рядом песенку пел. Знаешь Анечка песенку про голубой вагон? Голубой вагон бежит-качается. Дальше не помнишь да? Скорый поезд набирает ход. И нынешние дети не помнят, бл…ть, плохо знают классику. Поэтому в основном пел, бл…ть, клоун, с..ка. Аниматор, как их, ёп их, теперь называют. Понимаешь, а-ни-ма-тор! Аниматор из «Игромании» рядом с кинозалами! Я его еще утром грохнуть хотел, мелодию перевирает, мудак. Понимаешь? Ваш дружок где-то рядом шляется! Шляется и чего-то ждет! Поэтому я тебя последний раз спрашиваю: кто это был? Кому бить морду? А? С кем вы у меня за спиной шушукаетесь? Ба! До меня дошло! Да вы не шуры-муры, бл…ть, тут разводите! ВЫ под бизнес мой копаете! Вы под меня копаете! Вас купили! Эти сволочи из «Джинсовой поэмы»? Да? Конкуренты, бл…ть! Поэтому вчера не пришли! Поэтому утром джинсов не было! Ну всё, капут вам всем.
– Эльдар, я не знаю о чем ты. Я те правду говорю, это Стас был.
Шеф молча взял с полки колготки «Грация», молча разорвал пачку, молча начал наматывать черную с искрой ткань на руку. Аня представила, как на нее бешено несется веселый паровозик, с целым составом голубых вагончиков. А из окна локомотива на нее скалится Эльдар в форме машиниста. Она связанная лежит на рельсах. Поезд не остановить. Подзабытые строчки всплыли у нее в голове: «К новым приключения спешим, друзья! Эй, прибавь ка ходу, машинист».
– Хорошо! Хорошо! Сам напросился! Это директор! Это директор, понятно тебе! Клинья подбивал! Ты и ему морду набьешь? Подумай ка хорошенько!
– Какой еще директор?
– Да всего директор! Всего торгового центра! Всего этого дурацкого « Нового света»! Понятно! Пьяный вчера к нам подвалил, – Аня врала самозабвенно, не загадывая вдаль, лишь бы избавиться от сиюминутного кошмара. Она рассчитывала, что только важное имя может остановить спятившего от паранойи шефа. « Найдите авторитет для покупателя и вы сможете управлять его выбором» – вспомнила очередной закон маркетинга начинающий деятель торговли. – Комплименты говорил, жениться обещал. А я отказала. Тогда он твоему менеджеру телефончик на груди и оставил. Понял теперь! Эльдар перестал наматывать колготки на руку и заговорил нежнее:
– Сам Буряк, значит приходил. Феличита… говоришь. Феличита – мужик авторитетный.
Эльдар стал разматывать колготки.
– Ты это, иди в зал работать. Работать, наконец, здесь кто-нибудь будет а?
Аня поднырнула под руку шефа и вышла. «А голубой вагончик остановился прямо перед носом! Смертельный был номер! Все таки законы маркетинга – это вещь! Покупатель уважает авторитеты. Во как сработало!» – Аня поправила футболку на полке.
6
В морге было оживленно. Патологоанатом, старый хрен, строил из себя Харона, расталкивал тележки с покойниками и пытался острить: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Он повторил шутку три раза, но никто не оценил его заплесневелый черный юмор. Тогда он рассердился: «Ну, набежали, как на панихиду! Панихиду, понимаешь, устроили. Нашли, понимаешь, Ильича. Давайте, быстренько опознание, осмотр, и все на выход. Мне еще троих вскрывать». Все подвинулись к покойнику. Заплаканная Надя, зареванная Нина, вечномолодая Зоя Степановна Пункт, но все равно зареванная, начальник ГУВД Серегин, за ним все отделение, соседи по площадке, по гаражу, по даче, дети, внучки. Ну, внучек-то привели зачем? Суровые менты стискивали зубы, чтобы не пустить слезу, и мяли фуражки. За их широкими спинами всхлипывал Копыто. «Ну, – промычал патологоанатом, – Он?» «Да», – сказал Серегин. На тележке лежал Антон Петрович Мотыль. Гордый, мужественный профиль его, крепкий, мускулистый торс так и просились на памятник. Покойники лежали голые, но Патроныч был голым только по пояс. Патологоанатом оставил ему из уважения брюки с лампасами. «Да, могучий был старик», – сказал кто-то из отделения. «Город в узде держал», – ответил ему кто-то другой. «Не город, а район», – возразил кто-то третий. «Цыц, ты. Ничего не понимаешь. На таких вся земля русская держалась», – прикрикнул кто-то четвертый. «Надо мраморную доску на доме повесить». «И улицу в честь него назвать». «Да, надо». Все закивали.
– А помнишь, как Патроныч c нетрудовыми доходами боролся?
– Да, бабки-цветочницы до сих пор площадь перед Стекляшкой и Молочным стороной обходят, как гиблое место.
– Еще бы.Месяц заставлял все цветы к памятнику Ленина складывать.
– А, помнишь, как за призывниками охотился?
– Это, когда он объявление дал, что продает справки от армии?
– Ну, да! А когда салаги приходили, он им повестки вручал.
– А помнишь дело о сумочке с трешкой?
– А газетный ларек, когда вскрыли?
– А помнишь, как он угонщиков ловил?
– Ну! Спрашиваешь!
– Два квартала преследовал. Дольше всех за жигулями бежал. Правда, не догнал.
– А как Вовчика расколол, что тот квартиру на Пургиняна взял?
– Поэма!
– Это, когда тому пива ни в одном ларьке не наливали и водку не продавали?
– Вовчик, через две недели такой пытки квартиру на себя взял. Ха.
– Это, конечно, знатные истории, мужики, но… – Серегин сделал мхатовскую паузу, чтобы все замолчали и обратили на него внимание, – но дело о пропаже певца в торговом центре – вот это шедевр. Как Патроныч его раскрыл – это же гениально. Такое дело войдет в историю криминологии.
– Криминалистики, – поправил кто-то.
– Не перебивай, сам знаю, – продолжил Серегин, – такое дело войдет в историю криминалистики. По нему поколения молодых следователей учиться будут.
– Да, я про него в газете читал.
– А я в журнале.
– А я детектив видел в книжном, так и называется «Последнее дело Патроныча». Интереснее, говорят, чем про комиссара Мегре.
– Это ж Шерлок Холмс бы не додумался.
– Да что твой Холмс, майор Пронин сдался бы на месте Патроныча…
Патроныч засмущался, закряхтел присел на каталке:
– Да, ладно, мужики. Я просто делал свое дело. Чего вы? Не надо так уж. Зачем это? Спасибо, конечно, за теплые слова. Тут просто главное – доверять своему чутью, работать серыми клеточками. Понимаете, в чем было дело…
Патроныч сел на полу, отряхнул муку, попытался стереть варенье и оглянулся по сторонам. Вокруг него стояли охранники, а в выражении их лиц не было и тени восхищения. Даже, наоборот, какие-то улыбочки играли на каких-то лицах. Надо было срочно восстанавливать рухнувший авторитет.
– Ну, что, дармоеды, мне всегда за вас всю работу делать?
Патроныч выбрал ближайшего наглеца с ухмылкой:
– Дай руку! – и протянул к нему свою, измазанную в варенье.
Подчиненный поколебался, но дал, что просили. Шеф схватил руку помощи, встал и тщательно вытер свою правую, свою, так сказать, десницу о фирменную куртку охранника.
– Что стоим, как бараны? По местам, за работу. Приметы этого козла передайте по этажам. Пусть сортиры проверят. Вдруг этот урод не убежал из центра еще.
Патроныч подумал секунду другую и добавил:
– Про певца не забываете. Объявится – телеграфируйте, понятно!
Затем рявкнул на последок: «Ну, где уборщица!» – и двинулся к выходу.
По дороге ему вспомнилась пригрезившаяся сцена в морге. «Как же я нашел этого певца? Как же я раскрыл это дело?» – вопрошал он себя, свои серые клеточки. Но клеточки молчали.
7
Гробницы делятся на два сорта. Первые – древнеегипетские. Их строили, чтобы умерший фараон чувствовал себя на том свете, как дома. Внутри роскошь всякая, посуда из драг металлов, слуги на стенках нарисованы, лодки, лошади, наложницы – все для удобства. А снаружи так не сразу и найдешь. Иногда они даже спрятаны были, замаскированы, как бомбоубежище. Гробницы второго сорта делали для покойников с активной жизненной позицией из Древней Греции или Рима. Как там бедолага на том свете мыкаться будет – неважно. А вот что он натворил при жизни – это тема. Не просто склеп, а памятник, чтоб не забывали. Внутри скромный, снаружи пышный. Щит, шлем, Ника на фасаде, значит, покойник по военной линии успехи имел. Бывало, целые битвы на барельефе изображались, в которых героически сражался и побеждал покойник. А олимпийские чемпионы? О! Тут и венок, и поднятая скала, и брошенное копье, и прочие орудия добычи славы. Статуя непременная. А бывает, ничего не сделал человек, просто взял и утоп. Так и тут, хоть дельфинчика, но нацарапают на могильном камне.
Не то чтобы Патроныч уже задумывался о памятнике, а тем более о целой гробнице, (он даже на похороны еще не откладывал), но смутные мысли о достижениях, которые он может предъявить потомкам, и будут ли его, вообще, вспоминать, невольно приходили к нему. Да, дело о пропаже певца неплохо бы смотрелось в послужном списке. Раскрытое дело.
8
–Что за делааа?! Ты кого решила надуть? Ты, чё, думаешь, я совсем тупой?
–Ты не совсем тупой. Не, не тупой совсем. Почему сразу тупой? Не, ты умный. И я тебя не надувала.
«Просто Аня» быстро подвинулась к проему двери, чтоб ее было лучше видно снаружи. На всякий случай. Мало ли что придет в эту баранью башку. Схватит за шкирку и опять в подсобку. А так при свидетелях не посмеет. Аня уже минут пять ждала, когда Эльдар вырвется из подсобки в зал с воплями, что она наврала про директора-ухажера.
– Если Буряк телефон оставил, тогда кто со мной разговаривал? А ?! Я ж Буряка знаю! Понятно. У нас с ним общее дело было.
Зачем Эльдар соврал? Аня соврала с испугу. А Эльдар? Так для эффекту. Не было у него общих дел с Буряком. Пили как-то вместе, потом пришлось будущего директора транспортировать домой, и тот всю дорогу рассказывал, как наладил производство туалетной бумаги из расформированной заводской библиотеки. Вот и все общее дело.
Пять минут назад Аня не знала, что на это ответить, а теперь знала. Пять минут назад она бы просто хватала ртом воздух, как рыба, и смотрела испуганно на шефа. Но теперь она была спокойна. Она знала, что ответить. И она спокойно, глядя в глаза, ответила взбешенному шефу:
– А я не знаю.
И все. Никаких объяснений, оправданий. «Не знаю» и все. Она была настолько спокойна, что Эльдар смутился.
– Что ты не знаешь?
Странно спрашивать человека о том, что он не знает. Обычно наоборот – спрашивают, что человек знает. В школе так спрашивают, в уголовном розыске. «Что ты не знаешь?» – просто какой-то философский вопрос. Можно порассуждать на эту тему, но «просто Аня» рассуждать не стала: – Ничего не знаю!
Но потом не выдержала и продолжила:
– Я же просто продавец. Дядя, что вчера клеился, сказал, что он хозяин всего. Вот, я и подумала, что он директор. Ну, раз ты говоришь, что это не он, значит, не он. Так, что не знаю, кто это был. Ничего не знаю.
9
« Ах, так! Ах, вот, значит, как! Ах, вот оно что! Ну-ну. Ладно-ладно. Понятно, понятно», – менеджер Анна внимательно разглядывала стразу и бюстгальтер. «Что ж, я умею складывать два плюс два! Все с вами ясно, голубчики!» А ясно менеджеру Анне стало, что страза от джинсов Стаса. Что Стас был на складе. Что его кто-то туда пустил. Что этот кто-то конечно Анечка. «Вот стерва! Прочитала номер на моей футболке и позвонила! Пока я думала, как номер у себя на груди прочитать, «прилично» или «неприлично» сразу звонить, она, на фиг, ничего не думала, взяла и позвонила! И ключ взяла! И его туда заманила… И там с ним… Ну надо же! Он МНЕ телефон оставил! Мне! А эта гадина украла и телефон и Стаса! Мечту украла, причем почти сбывшуюся!» Вверху маячила голова Патроныча. Она помахала рукой и брезгливо понесла брюки этого старого козла и бюстгальтер этой с…учки. А чей еще?
Толпа на входе встретила девушку с брюками и лифчиком недоуменными, косыми, а то и прямыми насмешливыми взглядами. Анна перехватила эти взгляды и в качестве защиты включила свое самое высокомерное, равнодушное выражение лица. Гордо прошла она сквозь толпу, словно ссыльная царица.
В фойе клоун-аниматор учил малышню борьбе за существование. Игра была проста и сурова. Шестеро детенышей кружили под музыку вокруг стула, а когда музыка кончалась, должны были первыми занять это тронное место. Родители весело улыбались, детеныши испуганно оглядывались. Музыка закончилась, началась свара. Самый мелкий карапуз с ревом растянулся на полу. Стул заняла большая девочка, которая была на две головы выше других. Зареванного карапуза унесли с поля битвы. Его место заняла новая претендентка с большими белыми бантиками. Снова заиграла песенка. Претендентка была меньше предыдущей победительницы, но явно обладала музыкальным слухом. Она почуяла конец песенки, замедлила шаг и на последних тактах оказалась ближе к сидению. Финальный аккорд – и бантики взгромоздились на краешек стула. Однако переросток нагло подвинула двух малышей и села. Хоть и второй после бантиков, зато места заняла больше. Клоун не заметил подвоха, и громко объявил ничью. «Дополнительный тайм, чтобы выявить победителя! Играем снова!» Снова зазвучала музыка. Анна как завороженная наблюдала за детской драмой с эскалатора. Пятилетняя дылда опять повторила свой грязный прием. Бантики растерянно смотрели то на родителей, то на клоуна. У клоуна была только одна игрушка для вручения победителю, поэтому он решил продолжать игру до чистой победы. Нажал кнопку «Play» на магнитофоне, и дети снова пошли по кругу. Эскалатор давно кончился, но оторваться от жестокого зрелища Анна не могла. Ее переполняла ненависть к жестокому клоуну, к равнодушным родителям, к коварной дылде, как будто она сама была жертвой этого детского гладиаторского боя. Бантики опять все рассчитали правильно и уже готовы были занять трон единолично, как вдруг дылда выдернула стул в последний моменты из под соперницы и торжествующе взгромоздилась на него сама. Бантики упали, заплакали. Дылда поспешила к клоуну за подарком. Мамаша бантиков растеряно повторяла: « Что за воспитание! Что за воспитание!», но драться за трофей не стала. Папаша дылды довольно отвечал: «Да ладно, это же спорт, игра!» Анна, пылая гневом, удалилась. « Вот и с тобой так же обошлись», – говорила она себе, глядя на отражение в витрине, – « выдернули стул в последний момент и приз украли». «Врешь, меня так просто не со стула не спихнешь! – отвечало ее отражение, – Я тебе не девочка-припевочка какая-нибудь с бантиками. Я еще покажу!» Анна прошла несколько метров по коридору и уже более спокойно подумала: « Я требую мести!» Потом еще прошла несколько метров вдоль витрин и еще более спокойно подумала: «Я требую мести и… тряпочки». Потом прошла еще несколько метров и подумала совсем спокойно: «Нет. Сначала тряпочка, а потом месть!» Гипермаркет модной, но недорогой одежды «Дарси» поставил Анну перед сложной задачей: что подойдет для ее мстительного настроения? Может короткая юбка? Эльдару о себе напомнить, этой сволочи показать, кто прекрасней всех на свете? А вдруг и заблудший Стас ее увидит, поймет, что потерял, раскается… Блин, нет. Тату это дурацкое откроется! Да и в магазине надо только в джинсах ходить. Тогда, может, кожаные, обтягивающие брюки? В голове промелькнуло небольшое кино, так эпизод: она презрительно смотрит этой Аньке в глаза. А в глазах у этой Аньки страх. Следующий кадр она в полете бьет предательницу ногой. Следующий кадр: камера с низкой точки снимает, она стоит такая над дрожащей Анькой, а сзади на нее смотрят в восхищении Стас и Эльдар. Анна посмотрела на ценник у кожаных штанов, присвистнула, и кино в голове закончилось. Может шляпу? Или блузку вот эту сиреневую, она к джинсам подходит. Или купить бикини, бросить все и уехать в отпуск на Канары? Какие тебе Канары? Родительская дача в Канарейкино ждет тебя на отпуск, а не Канары. Канары, придумала еще. Тем более, что значит «бросить все»? У тебя из под носа такую партию увели, а ты бросить все собираешься? На этих словах Анна решительно повесила купальник на место. «Нет, сначала месть, а потом тряпочка!»
10
« Я ей все скажу, всё! Этой твари. А чё я ей скажу? Чё я скажу этой твари? Не, Я Эльдару все скажу! О! я ему все скажу, просто всё! А чё я Эльдару скажу?» Анна пыталась составить речь, которая заставит сгореть со стыда коварную, бесстыжую воровку, а Эльдара заставит уволить эту коварную, бесстыжую воровку, но после слов « Я чё те хочу сказать…» ее отвлекли самым грубым образом.
Ну, не самым грубым. Без насилия. Ну, не то чтобы совсем без насилия. Однако и не так, как можно было подумать. Чья-то рука тихо, осторожно тащила брюки с лифчиком, пока Анна задумчиво стояла у вешалки с купальниками. Она бы и не заметила, если бы не отражение в застекленном плакате с Урсулой Андерс, выходящей из моря. Обморок был бы самым простой реакцией на опасность. Но у менеджера Анны было не то настроение. Она вцепилась в ускользающие от нее вещи и потянула на себя. Вор упорствовал и продолжал тянуть штаны с лифом в свою сторону. Несколько секунд они молча играли в перетягивание каната . Анне вспомнилась физ-ра в школе.
– Отпустите брюки, иначе… иначе я вас сейчас ударю, – прошипел грабитель.
«Какой вежливый, интеллигент наверное, на «вы» обращается», – удивилась про себя менеджер из народа.
– Ты, чё, не слышишь, отпусти, тебе говорю! – тут же испортился интеллигент. В ответ Анна подумала: «Это ж надо же! Рискую своим здоровьем. Защищаю какие-то старые брюки. Отстой. Не фирмУ какую-то, а простые замызганные штаны. Что там на этикетке? Какая-нибудь фабрика «Рассвет» или «Передовица»? Правда, не рвутся, поди ка!» «А что им рваться?» – ответил бы ей Патроныч, если б слышал. «Настоящий импорт! Венгерские, между прочим, брюки. Да я за них 10 лет назад на преступление пошел, протокол оформлять не стал на продавщицу Митрохину, которая их из под полы продавала! Материал то какой! Ему сносу нет. Там прокладка шелковая, шов двойной. А стрелки? песня, а не стрелки! Двойные стрелки-то! На всех наших штанах по одной стрелке было, а то и вовсе без стрелок. А здесь целых две! Мне б такие брюки в молодости, эх, я б весь «бродвей» затмил. Большие, правда, были. Зато сейчас сидят как влитые! Ты уж защити мои родные брюки, дочка, дорогие мне, как память!»Так бы сказал Патроныч, но не сказал. Далеко был Патроныч. Стоял в одних трусах и не ведал, какая битва за его штаны происходит.
– Я сейчас закричу! Это штаны самого начальника охраны. Он тебе за них знаешь, что сделает?
11
Мизулькин быстро пришел в себя. Стряхнул наваждение, удалил из сознания разбойные мысли, снова стал простым растерянным покупателем, у которого борсетку украли. Хоть и в чужих кедах. Он вернулся во «Вселенную обуви» и подошел к охраннику. Всего несколько минут назад он дрожал перед этим человеком, который мог поймать его за руку, а точнее за ногу в ворованном кроссовке. А теперь Мизулькин был полон негодования: «Как же так! Совсем не следит за своими обязанностями, тут воры шастают, а он столбом стоит и в ус не дует». Усов у охранника действительно не было. Внутренне Мизулькин кипел, как котел паровоза, но наружу гнев вырвался тонкой струйкой.
– Я, это, вроде как оставил ее… И ее, вроде, как украли…
Охранник скорее равнодушно, чем вопросительно посмотрел на на него.
– А! Борсетку, борсетку у меня, как бы, вроде, украли, того. Потерпевший – я, понимаете.
Охранник молча, с пониманием, показал пальцем на продавца и отвернулся. Мизулькин рванул к продавцу. Продавец долго ускользал от преследования, но затем был пойман за рукав, молча выслушал тираду Мизулькина и молча указал в сторону прилавка. Потерпевший рванул к кассе. Но раздраженная очередь отпихнула его в самый хвост. Когда очередь подошла, Мизулькин в третий раз стал рассказывать какой он потерпевший, как желает принятия всяческих мер и прочей помощи. Кассирша вяло выслушала его и подвела итог: «А я при чем? Идите к охраннику». Очередь тут же отпихнула потерпевшего, не дав тому даже пискнуть традиционную фразу: «Позовите заведующего!» Так и не пискнув, Мизулькин снова побрел к охраннику. Охранник снова понимающе выслушал его и на этот раз изрек:
– Тогда вам к начальнику охраны. Наверно заявление надо писать. То да се… Вобщем, вам там все скажут. Наверное…
– А где ваш начальник охраны находится?
– На первом этаже. Сейчас спуститесь по эскалатору, потом… Ну, если вы стоите лицом к… Нет, то есть, если справа этот самый, как его… Вобщем, идти надо прямо до… – охранник даже повернулся в сторону гипотетического маршрута, но описать маршрут словами так и не смог, – в общем, спросите там внизу.
– Я это так не оставлю!– сказал Мизулькин и вышел.
« Я это так не оставлю!» – сказал Мизулькин второй раз, когда дверь с надписью «охрана» не открылась после долгой, нарастающей по силе и ярости, дроби. Помахав ушибленным кулаком, потерпевший потащился обратно в магазин закатывать скандал. По лицу его пробегали злобные гримасы, губы то беззвучно шевелились, то выплевывали какие-то неразборчивые гневные тирады. Руки делали какие-то конвульсивные движения, какие-то зачаточные удары по условному противнику. По дороге его привлекли две картины: сцена детского соревнования вокруг стула, та самая, которую видела менеджер Анна и сама менеджер Анна с брюками и бюстгальтером. Но если Анну битва за место на стуле возмутила до глубины души, то Мизулькина она как-то даже мрачно порадовала. «Вот он – естественный отбор в действии. Отобрал – победил. Не пойду клянчить свою борсетку назад. Сам возьму все, что мне нужно». А увидев менеджера Анну, он понял, как будет участвовать в естественном отборе и с кого начнет. «Раз из магазина украсть вещи сложно, то буду брать, то, что другие оставляют, когда вещи меряют. Как со мной поступили, так и я буду!» Когда Анна зашла в «Дарси», начинающий вор окончательно утвердился и в цели и в средствах. «Начну с малого. Потренируюсь. А там возьмусь за дело покрупнее».
Когда жертва нарушила все планы Андрея Афанасьевича и вцепилась в брюки, он понял, что разбой – дело не простое. Когда жертва не отпустила брюки даже после угрозы физической расправы, паника охватила его. Когда же жертва назвала хозяина брюк, Андрей Афанасьевич Мизулькин сам был готов упасть в обморок. «Что я наделал? Я погиб! Где же я оступился? Где же я ошибся и сделал неправильный выбор? Надо было… черные, остроносые покупать или те, коричневые, тупорылые или даже те, немецкие туфли! Ну и пусть дорогие, свобода дороже. Что я наделал! Я пришел сюда ( в торговый центр) в хорошем настроении, полный надежд на место в департаменте, а выведут меня отсюда уголовником, которому место не в департаменте, а в колонии. Моя жизнь сломана!» Андрей Афанасьевич живо представил себе картины заключения. Вот его ведут по коридору в цепях, полосатой робе и кирзовых ботинках на пять размеров больше, грубо подгоняют дубинкой. Вот он сидит в камере, его место у параши. На нарах 10 блатных зеков думают, что с ним такое ужасное сделать. Вот он в красном уголке, на фоне плаката «Чистая совесть – главное богатство» поет хором песню «Летят перелетные утки над родиной малой моей…»
– Простите меня. Простите меня, пожалуйста. Я от отчаяния. Меня самого обокрали. Простите еще раз. Отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду.
Мизулькин опустил руки по швам и жалостливо посмотрел в глаза девушке.
12
Анна глядела на жалкого урода, который вытянулся перед ней по струнке, и в ее голове быстро созревал план мести. Глаза ее потемнели. Волосы растрепались. Грудь вздымалась. Картина, достойная древнегреческой трагедии. Пульс зашумел гекзаметром. «Черные мысли, как тучи в грозу, застилают сознанье. Страшную месть задумала я врагам на погибель. Нет, не могу я смириться, чтоб Стас достался крашеной сучке! Нам в магазине одном вместе работать не можно. Пусть и предатель коварный умоется горем ужасным. Что ж с ними сделать? Острая медь ли проткнет их жирную печень? Иль пропитать их джинсы убийственным ядом? Нет, подобью я трусливого вора на мокрое дело! Стоп! Кому говорю это все, и кто это слышит?»
– Слушай сюда. Замри и не рыпайся, я сказала. Я тебе дам шанс, понятно.
«Ты целиком в моей власти и слушаться должен. Раб недостойный! Тебя я продам на невольничьем рынке, если пойдешь против воли моей. А если послужишь, сделаю равным богам олимпийским. Прочь отгони недостойные страхи и будь мужиком настоящим».
– Смотри сюда. Видишь? – Анна достала из кармана блестящую находку. На лице вора-неудачника выскочило, как прыщ, недоумение. – Это страза. Страза с джинсов. Выражение на лице вора осталось прежним. – Страза непростая, а бриллиантовая.
В сторону: «Да, соврала я про блеск бриллиантов слепЯщий! Вместо алмаза в руках, да простят меня боги, пустая стекляшка. Вор предо мной, обманывать право имею!»
– Таких бриллиантовых страз от Варовски на джинсах Стаса 48 штук! Сечёшь? Это тебе не старые брюки какие-то тырить, это состояние, чувак!
Чувак явно не сёк. Но к недоумению теперь добавилось любопытство.
–Стас? – робко переспросил чувак.
– Стас Атасов – звезда и мудак при том. Слышал небось такого? Так вот, он вчера выступал тут и остался. Ради одной дуры остался. Неважно. Мы его выследим и отнимем джинсы с бриллиантами.
– А как мы его выследим?
– Тебя как звать? – Андрей.
– Так вот, Дюша…У меня есть план.
Анна соврала, не было у нее плана, не дозрел еще план, было только решительное желание действовать.
Раньше Андрея Афанасьевича покоробило бы такое фамильярное отношение. «Дюша! Что еще за Дюша? Какой я вам Дюша?» – так бы он подумал еще утром. Утром бы он еще подумал: «Кто ты такая, чтоб со мной так разговаривать? Те скока лет, девочка?»– подразумевая, что вот он – мужчина в полном расцвете лет, с перспективами. Таких женщины выделяют из толпы. Но теперь он так не думал, самооценка его рухнула, как подрубленное дерево, увяла, как … не важно, как она увяла. Он покорно снес девичью грубость. Как человек разумный, склонный к взвешиванию всех «за» и «против», Андрей Афанасьевич попытался собраться с мыслями.
Анна почуяла неладное: хмырь отвел от нее взгляд, вздохнул, нахмурил задумчиво лоб. Пауза вместо немедленного согласия ей решительно не понравилась.
– Ты чё еще тут думаешь, хмырь? Ты чё тут думаешь, а? Чё тут думать, я не поняла?
Очередь риторических вопросов рассеяла начавшие собираться мысли.
– А ну посмотри мне в глаза! Глаза подыми, Дюша! Подыми глаза, я сказала!
Андрей Афанасьевич медленно поднял взгляд, ненадолго задержавшись на груди захватчицы.
– В глаза, в глаза мне смотри!
Андрей Афанасьевич посмотрел ей в глаза и бесповоротно превратился в Дюшу. Они пошли к выходу. Дюша слегка отставал, но Анна уже не боялась, что он слиняет.
– Дюша, а зачем тебе были старые брюки? – кинула она через плечо.
Говорят, люди не меняются. Мечтают бросить пить, начать бегать, сменить работу, а то и профессию, но продолжают пить, бегают только за уходящим автобусом, ходят на постылую работу, кляня ее и начальство на чем свет стоит. А с другой стороны, сплошь и рядом люди меняются: стареют, спиваются, становятся безработными, одинокими. Только человечек был унылым работягой, безобидным, вечноскулящим, бац – теперь он злой, угрюмый безработный, только и думающий, как всадить ножик кому-нибудь в бок. Хотя у него и ножика-то нет. То есть меняются люди. Но, просто, не так, как им хочется. Как-то пассивно меняются, несамостоятельно. Вот и Дюша, то есть Андрей Афанасьевич, хотел в департамент, к искусству поближе, потом захотел стать лихим вором, а вышло как-то не так. Теперь он – Дюша, тащится за путеводной попой менеджера Анны в сторону складов.
Патроныч даже не сказал «спасибо». Пока он кряхтел, натягивая брюки, менеджер Анна еще раз пыталась его убедить, что Стас где-то в торговом центре, что можно этого Стаса поймать. Но Патроныч был глух к ее призывам. Ворчал, что сыт по горло, что ему некогда, что психов развелось, как тараканов, и один из них сейчас буянит в «Муравейнике». Закрыв дверь, они разбрелись каждый в свою сторону: Патроныч пошел ловить психа, Женек – заедать шок, а Анна спешила к Дюше, которого оставила рядом с кинозалами. План мести вероломной сопернице в голове Анны созрел и расцвел пышным цветом. Она несла его на встречу с Дюшей торжественно, как букет. План был таков: сообщить этой предательнице, перехватчице звездной партии, что начальник охраны вот-вот поймает Стаса и впаяет ему кражу! Стаса надо спасать. Эта дура конечно бросится предупредить этого бабника. Дюша пойдет по следу и … полный триумф! Образ побитого и опозоренного кумира, у которого ослепленный жадностью Дюша отнял штаны, грел ей душу. «Блин! Блин! Блин! А если эта дура-Анечка встретится со Стасом в кафе каком-нибудь или магазине? На людях? Как же мой хмырь побьет негодяя и отнимет у него джинсы? Его же схватят. Да он тогда вообще не полезет драться!» Но на помощь пришла гениальная идея. Я посоветую этой дуре отвести Стаса на склад, спрятать там его, а Дюшу поставлю там в засаде! И все получится! Менеджер Анна была горда собой. Она посмотрела на свое отражение в витрине и увидела там изящную и опасную женщину-кошку, как в фильме про Бэтмена. «Может еще ЖенькА привлечь к делу? А что, я смогу!»
13
«Не, роль случая переоценена», – думал Петровский, одновременно крича:
– Двойной царь-бургер! Двойной, слышишь?
«Что изменитcя, если я брошу салфетку в мусорное ведро и попаду? Или не попаду?»– и Петровский бросил салфетку. Попал. Оглянулся по сторонам – все та же суета. «Ничего не изменилось», -констатировал он философски и крикнул:
– Фитнес-салат с лебедой!
«Сделаю еще бросок для чистоты эксперимента» – снова попал. Петровский кинул салфетку еще раз. Потом еще – все это тайком, когда старший менеджер не смотрел в его сторону. Вдруг с его салфеткой в ведро залетела другая. Нонна, которая редко спускала с Петровского восторженных глаз, подхватила его развлечение.
– Двойной царь-бургер! Кто заказывал?
Философ-метатель-салфеток двинулся к кассе. По дороге сделал баскетбольный бросок из-за спины и снова положил четко в корзину. Нонна подмигнула, скомкала пакет, метнула и промахнулась.
– Я не понял, в чем дело? – тут же взвился бдительный менеджер, – кто тут мусор разбрасывает? Нонна сделала удивленное и невинное лицо, затем этим лицом отрицательно помахала.
–Так, жених, – скривился в сторону Петровского прыщавый надзиратель, – убрал мусор, потом швабру в зубы и в зал, полы драить!