Татьяна подошла к столу и взялась за скатерть. Ольга с изумлением украдкой наблюдала за действиями Татьяны. Скатерть она складывала по какой-то, незнакомой Ольге, технологии. Татьяна тщательно выводила равенство углов и толщину каждого слоя складываемой ею скатерти. Ольга подумала, что тёте Ане будет приятно взглянуть и оценить завтра этот безупречный образец прилежности. Наконец, они перенесли стол и уселись на диване. Ольга повернулась к Татьяне с готовностью выслушать её. Ну, хотя бы, в эту минуту могла бы обойтись без улыбки? Нет.

– Оля, я к вам приехала неслучайно. Вы помните почерк своего деда? – Татьяна достала конверт. – Это его письмо к художнику Сереброву. Прочтите его. Вот эту копию я сделала для вас.

Ольга сразу признала знакомый почерк. Она даже вспомнила, как дед писал это письмо. В письме Дмитрий Алексеевич просил своего однополчанина разыскать в Москве Андрееву Аллу Александровну. Ольгин дед писал художнику, что хотел бы с ней встретиться, для того чтобы вручить ей один листок бумаги с текстом написанным рукой Даниила Андреева во Владимирской тюрьме. Если Андреева посчитает такую встречу не обязательной, он готов выслать этот листок по адресу, который она укажет.

– Это письмо попало к нам случайно, – продолжила Татьяна, внимательно наблюдая за реакцией Ольги. – Оля, а вы не можете мне сказать, о каком листке писал Дмитрий Алексеевич?

– К сожалению, нет, – ответила Ольга. – Писал это письмо он при мне, я помню. А вот содержанием того листка, я не поинтересовалась. Помню только, что этот листок Андреева случайно затерялся среди других бумаг деда. А когда он его обнаружил, решил вернуть его Алле Александровне. Больше ничего не могу сказать.

– Жалко, ах, как жалко, – чуть не простонала Татьяна. – А Николаю Ивановичу он мог рассказать о содержании письма или листка?

– Конечно, ему в первую очередь. У них все дела были общие.

– Жалко, что я не успела его ни о чём сегодня расспросить, – продолжила сокрушаться Татьяна, – ну, ничего, я его завтра спрошу.

– Дядя Коля с удовольствием с вами поговорит, – заверила Ольга.

Хотя, Ольга сказала эту фразу совершенно искренне, без каких-либо подтекстов, в этом я могу вас уверить, Татьяне вновь послышалась некая двусмысленность Ольгиных слов. Но Татьяна не обиделась, не насторожилась, как могло бы быть. К сердцу её, в этот момент, доплелись, наконец-то, и заявили о себе новые впечатления и эмоции, родившиеся за прошедший вечер. Она призналась себе, что никогда у неё не было такого лёгкого сближения с незнакомыми людьми. А ведь такой компанией они собрались в этом доме впервые. В отношениях дяди Коли, тёти Ани и Ольги, Татьяна разглядела любовь и заботу друг о друге. При этом она была уверена, что никто из них никогда не говорил другому о морали и нравственном долге. И как же это легко, наверное, жить, если знать точно, что тебя любят, и всегда будут любить. Так любить, что об этом даже можно не говорить. Так, что об этом можно даже не задумываться, и в то же время, помнить об этом всегда. Для Татьяны это стало её открытием. Приятным открытием, вдохновляющим. Татьяне захотелось, чтобы и её здесь полюбили. Потому, что она уже сама была готова полюбить этих людей.

– Я вам сейчас расскажу об этом письме и для чего я к вам приехала, – Татьяна решилась говорить открыто. – Дело в том, что любой попавший к нам в редакцию документ проходит экспертизу.

Я, вместо Татьяны, хочу вам рассказать, что это была за экспертиза. Проводилась она только по распоряжению главного редактора. Документ, который заинтересовал Игоря Борисовича, копировала и отсылала по нужным адресам, ответственная за это Аллочка. Документ изучали графологи, нумерологии, психологи, астрологи, историки, колдуны, шаманы и экстрасенсы. В общем, кто кем сам себя считал. Правда, попадались в редакционной почте и такие документы, которые Игорь Борисович отправлял только по одному особому адресу. Лично, специальным курьером. Игорь Борисович сортировал получаемую информацию, руководствуясь не своими предпочтениями, а чётко следуя инструкциям, полученным от своих работодателей. Игорь Борисович никогда не забывал о могуществе своих хозяев и нарушать данные ему наставления никогда бы не решился. Даже в те моменты, когда изнутри он был изрядно заполнен виски. Сам Игорь Борисович, считал эту ораву экспертов, которую приходилось содержать на редакционном пайке, дармоедами и шарлатанами. Но, когда кто-нибудь из этих экспертов заваливался без предупреждения в редакцию, в лице Игоря Борисовича он сразу находил внимательного и участливого слушателя и почитателя. Просто саму любезность источал Игорь Борисович при этих встречах. И не напрасно. Ходоки выходили от него в твёрдой уверенности, что общались они с лучшим главным редактором, которого только можно было наблюдать на издательской поляне. И когда эти их отзывы о нём, стороной доходили до Игоря Борисовича, он бывал тронут. «Вот ведь, – думал он, – вроде и дураки, и лентяи, и шельмы – а всё равно, приятно слышать».

– Позавчера днём я дала вам телеграмму о встрече с вами, которую я давно запланировала, – продолжила Татьяна. – А вечером того же дня влетает в редакцию один из наших лучших экспертов, очень сильный медиум, и выкладывает нам свои результаты. Во-первых, он сразу сказал, что человека, написавшего это письмо уже нет в живых. Извините. Во-вторых, он заявил, что тот листок, о котором говорил ваш дед, находится пока ещё у вас, но завтра, в субботу, листок проявит себя, и возможно, снова будет скрыт от нас уже на долгое время. А содержит этот листок очень важную информацию. Настолько важную, что это может изменить весь мир. Это уже не просто листок бумаги. Понимаете? Оля нам с вами надо найти его. И ещё. Наш эксперт утверждает, что из всей нашей редакции, шанс прикоснуться к этому листку, есть только у меня. Вы мне поможете?

– Хорошо, Таня, я вижу, что для вас это очень важно. Все бумаги в этом доме в вашем распоряжении.

– Спасибо, Оля! Я вам так признательна, – у Татьяны подступили к глазам слёзы благодарности. Чего вообще у неё ни разу в жизни не было.

– Для начала, предлагаю перейти на «ты». Будем друзьями. Идёт? – спросила Ольга.

– Идёт, – радостно закивала Татьяна.

– Тогда вперёд, на поиски… – Ольга задумалась, можно ли назвать листок бумаги «сокровищем», и решила: – на поиски истины. Можно так сказать?

– Только так и можно, – поддержала Татьяна свою первую в жизни подругу.

Ольга с Татьяной прошли в кабинет деда, и работа закипела. Ольга давно уже навела порядок в бумагах деда, и поэтому предоставить их Татьяне не отняло много времени. Татьяна отбирала некоторые из бумаг и снимала их специальной камерой. Хорошо, что эту камеру не видел Евгений. Уж он-то позабавился бы с этой техникой от души. После документов перешли к письмам и фотографиям. Поиски затрудняло то, что ничего, кроме того, что это листок бумаги, Татьяна не обозначила. Хотя у неё были свои предположения о том, какая информация содержалась на этом листке. Но сказать Ольге о своих догадках она не могла по многим причинам.

Когда разобрались с письмами, уже начало светать. Тут Ольга вспомнила, что дед имел привычку оставлять некоторые бумаги в книгах, которые читал на тот момент. Они перешли к проверке книг. Библиотека, какую собрал Дмитрий Алексеевич, нельзя было назвать худенькой. Книги перебирали вместе. Татьяна снимала всё найденное в книгах и пометки на полях, оставленные дедом. Надо вам доложить, что обнаружено в книгах было немало. Там были найдены: ещё письма, открытки, билеты в театр, в кино, даже два билета в цирк, записки от сослуживцев по госпиталю, от пациентов, вырезки из журналов и газет, пара инструкций на бытовую технику на немецком языке, квитанции и прочее.

Было уже около семи утра. Ольга предложила сделать перерыв на кофе. Она принесла на подносе сваренный кофе и бутерброды и поставила на письменный стол, который одной стороной примыкал к стоявшему вдоль стены дивану. На нем, в своё время, спал дед. Ольга и Татьяна расположились на диване. Кофе и бутерброды подруги смели мгновенно.

Как только Ольга ушла с подносом на кухню, Татьяна попыталась встать и добраться до своей сумочки, но не смогла. Вся накопившаяся за последние дни усталость удерживала её на диване. Она машинально сунула руку между боковиной дивана и сидением, и коснулась какого-то предмета. Татьяна достала его. Это был сложенный вчетверо листок бумаги. Сердце Татьяны учащённо забилось. Понимая, что это может быть тот самый листок, она боялась его развернуть. Она взглянула на часы и автоматически зафиксировала время эпохального момента. На часах было семь часов двадцать три минуты. Первой её мыслью было позвать Ольгу, чтобы она тоже смогла присутствовать при этом историческом событии, но у неё пропал голос. Наконец, она медленно, непослушными пальцами, сумела развернуть листок. Взгляд её поплыл. Она видела всё, как сквозь пелену. Собрав все свои остатки сил, Татьяна вгляделась в текст на листке. В нем, кандидат в депутаты Законодательного собрания Владимирской области Кукольник А. А. приглашал всех ветеранов Великой Отечественной войны посетить сеть его магазинов, где, в честь предстоящего Дня Победы, им будет предоставлена значительная скидка на все товары. Сеть магазинов называлась «Элитные меха». Татьяна, уже близкая к апоплексическому удару, разочарованно выдохнула. Она откинулась на спинку дивана, запрокинула вверх голову и крепко зажмурила глаза, чтобы не заплакать. Плакать ей раньше тоже запрещали.

Из кухни вернулась Ольга. Не открывая глаз, Татьяна обратилась к ней:

– Оля, я забыла вам… я забыла тебе сказать. Этот листок должен проявить себя сегодня около полудня. Если учесть, что у нас разница с астрономическим временем два часа, и с запасом прибавить по часу в ту и другую сторону, то, скорее всего, это произойдёт с одиннадцати до трех дня. Нам нельзя пропустить этот момент. Нам надо продержаться, – последние слова прозвучали как-то глухо и скомкано. Ольга поняла, что Татьяна заснула.

Ольга достала подушку и приложила её к боковине дивана. Как только Ольга прикоснулась к спящей Татьяне, та сползла на подушку. Ольга закинула ноги Татьяны на диван и укрыла её слетевшим со спинки дивана покрывалом. Сама она села рядом, раздумывая, чем бы себя занять до одиннадцати часов. «Надо как-то продержаться» – повторила она призыв своей гостьи, на мгновение закрыла глаза, заснула и завалилась на спящую Татьяну.

Доброе утро

Около девяти часов Евгений проснулся от странного тревожно-приятного чувства. Поразмыслив, что бы это такое могло быть, Евгений понял, что его, ни с того, ни с другого, посетило ощущение незавершённости какого-то дела. А никакие дела он на дух не переносил. На это субботнее утро он точно ничего не планировал и ничего никому не обещал. Вот нашлось ещё одно характерное для друзей качество. Оба были лентяи. В общепринятом значении, конечно же. Только Александр считал, что примитивный физический труд, уводит от философских размышлений и снижает умственный тонус. А Евгений не прятался ни от какой работы, и знали его, как мастера на все руки. Если уж он за что брался, то отдавался работе с бесконтрольным энтузиазмом. Но при определённых условиях. Только если это было ему интересно и только если это занятие можно было превратить в игру. В крайнем случае, если это было кому-нибудь очень нужно.

Евгений сладко потянулся, и несколько суставов громко отсалютовали щелчками, приветствуя его пробуждение. Евгений догадался, что именно заставило его проснуться. Ему не терпелось увидеться с Ольгой. Просто увидеться и просто поговорить. Всё равно о чём. Вот оно что. Для него такое желание было необычным. Надо будет сообщить Ольге этот удивительный факт. Подумав об Ольге, Евгений улыбнулся. И Ольга, в его воображении, тоже улыбалась. Интересно, доставалось ей в детстве за её улыбку, как доставалось ему? Евгению частенько попадало и от родителей, и от учителей, за неизменную улыбку на его физиономии. Это происходило оттого, что каждый читал, в этом выражении его лица, что-то своё. Чаще всего Евгения подозревали в насмешке или готовящейся шалости. И если кто-нибудь из преподавателей начинал говорить ему о своих подозрениях по поводу его улыбки, Евгению становилось по-настоящему весело. А когда учитель предлагал ему принять благообразный вид и утверждал, что знает все извилины изворотливой души Евгения, Евгений еле сдерживал смех, выслушивая эти домыслы. А порой и не сдерживал. Иногда его можно было унять, только выставив за дверь класса. С теми учителями, кого его улыбка не раздражала, а в его лице не усматривали коварства, Евгений остался в самых тёплых отношениях и после окончания школы. И друзья, и недруги Евгения отмечали его недюжинные умственные способности. Первые с радостью, вторые вынужденно. Правда, его живость ума часто мешала ему сосредоточиться на конкретных злободневных делах.

Он хотел попробовать всё и научиться всему. Отслужив в армии, Евгений поступил и сразу же бросил институт и сменил кучу профессий. Сначала он наблюдал за работой настоящих мастеров, потом использовал их опыт, со своими поправками. Когда он добивался достойных результатов в каком-то ремесле, он начинал подыскивать новые занятия. К тому же, некоторые руководители были рады от него избавиться. Они, как и когда-то учителя в школе, усматривали в выражении лица Евгения неприятные для них сигналы. Ещё Евгений не считал чем-то особенным проявить свою находчивость и смекалку в экстремальных ситуациях. Случалось, что это происходило в присутствии начальства всех рангов. А кому из руководителей понравится, что его подчинённый выглядит сообразительней и решительней, чем руководство. Ведь могут возникнуть нежелательные вопросы. Это бывает обидно, в конце концов. Ведь оно всё-таки начальство, и не зря здесь, и вообще.

Весь необходимый утренний ритуал Евгений прошёл на максимальных скоростях и, не сбавляя оборотов, вылетел из дома в направлении места жительства Александра. Дверь ему открыла обеспокоенная чем-то Анастасия Сергеевна.

– Не спит! – шёпотом воскликнула Анастасия Сергеевна, глазами показывая на дверь комнаты Александра.

– Быть не может! – искренне удивился Евгений. – Фантастика!

В этом доме такое событие действительно было в диковинку. По субботам застать Александра, проснувшимся раньше полудня, ещё никому не удавалось. Узнать, что думает об этом, взволнованная этим обстоятельством, Анастасия Сергеевна, Евгений не успел, из своей комнаты вышел Александр. Выглядел он довольно энергичным, собранным, но с налётом какой-то угрюмости. Друзья поздоровались, и Александр жестом пригласил Евгения пройти к нему в комнату.

– Саша, вы, может, позавтракаете? Что приготовить? – осторожно поинтересовалась Анастасия Сергеевна.

– Ни-ни-ни. Только чаю попьём, – ответил за Александра Евгений и, подумав, прибавил, – с этими, вашими знаменитыми горячими бутербродами, если можно.

– Сделаю, чего ж нет, – согласилась Анастасия Сергеевна.

Друзья зашли в комнату. Евгений сразу понял, что было причиной бессонницы Александра. На его диване веером были разложены журналы «Алконост», а рядом с подушкой лежала открытая «Роза мира» с карандашом для заметок, между страниц.

– Ну? Отыскал что-нибудь интересное? – спросил Евгений.

– Так, кое-что, – уклончиво ответил Александр.

– Вот и хорошо. Будет нам о чём сегодня в гостях поговорить.

– Мы сейчас опять туда?

– Да. Хочу взглянуть на тёти Анин сад. Как он выглядит солнечным днём, – заявил Евгений и приготовился к тому, что Александр начнёт отказываться, и его придётся уговаривать.

– Хорошо. Минут пятнадцать подождёшь? – удивительно спокойно согласился Александр.

Евгений прошёл на кухню. Не за бутербродами, как вы могли подумать, а только чтобы успокоить нервы бедной Анастасии Сергеевны. Её тяжёлые вздохи были слышны даже в комнате Александра при закрытой двери. Ну, ладно, и за бутербродами, чего уж там. Одно другому не помеха.

Продолжая стряпать, Анастасия Сергеевна вся обратилась во внимание, в ожидании чего расскажет ей Евгений. На Евгения запахи приготовляемого завтрака произвели впечатление, и он очень живо ознакомил Анастасию Сергеевну со своей версией вчерашнего вечера. По его словам, они, с Александром, были приняты в одном замечательном доме, хозяйкой которого была внучка знаменитого профессора медицины. Компания собралась чрезвычайно интеллигентная и просвещённая. Присутствовали даже иностранные гости. Одна немка. Но главной героиней вечера была известная московская журналистка. Так что бы вы думали? Эта самая журналистка, просто голову потеряла, после того, как удостоилась пообщаться с Александром. Он долго молчал сначала. Анастасия Сергеевна знает же, какой он скромник. Но, как только он заговорил, все сразу поняли, а люди собрались образованнейшие, что в лице Александра, они имеют дело с невероятно интересной и незаурядной личностью. Все были настолько потрясены. А московская журналистка так и вовсе лишилась чувств. Думали, даже, «скорую» вызывать.

Рассказ Евгения привёл Анастасию Сергеевну в восторг. От внутреннего радужного трепета, все свои движения она стала проделывать, как бы пританцовывая. Она, конечно, и так знала, что её Саша неординарный человек, и вот об этом узнали и поняли другие. Это была восхитительная новость. Теперь и ей будет, что рассказать на работе.

На кухне появился Александр. Он, конечно, догадался, что в его отсутствии речь шла о нём. Он посмотрел в лучистые глаза матери и устыдил самого себя, что не так уж часто он даёт им повод сиять.

Проводив друзей после завтрака, Анастасия Сергеевна присела на минутку, перед уборкой. Из закоулков памяти выскочили и увлекли её воспоминания о прожитом. Она родила Александра в своём родном посёлке не будучи замужем. Это стало причиной затяжного разлада с родителями, которых она безумно любила. Она, конечно, понимала, что заслуживала гневного порицания и приняла бы любое наказание безропотно. Но услышать те страшные слова – слова проклятия и слова отречения от дочери и внука из уст своей матери, она не ожидала. По сути своей, это было предательство, но почему-то в предательстве, обвиняли её саму. Анастасия Сергеевна уехала из ставшего чужим отчего дома в город. Во Владимире, на первое время поселилась у тётки, которая была одинокая и бездетная. Да так и осталась на долгие тринадцать лет, пока не получила свою квартиру.

Тётка поддерживала Настю во всём, и прежде всего, одобряла её решение родить сына. Тётя Люба работала на швейном производстве и, когда пришло время отдать Сашу в ясли, взяла Анастасию к себе в бригаду. С приездом племянницы, с ребёнком на руках, бездетная тётя Люба, по большому счёту, получила на воспитание сразу двоих. Потому, что и сама Анастасия была, по сути своей, изнеженным подростком. Мать Анастасии готовила её для выгодного замужества. И требовалось от дочери только одно – чтобы она была душкой. Тётя Люба считала отца и мать Насти кулаками и мироедами и что, если бы не Советская власть, они бы полдеревни со свету сжили. Тётка была убеждённая коммунистка Сталинского набора. Она считала, что долг каждого человека перед своей страной – быть честным, здоровым и образованным. Так она и старалась воспитывать Настю и Александра. На самообразование денег в этом доме не жалели. Одних только журналов выписывали не меньше восьми наименований на год. На поездки по стране, тоже, не скупились.

Тётка одобряла желание Анастасии найти себе пару и создать семью. Она сама частенько выгоняла свою подопечную то в кино, то на танцы, то в театр, чуть ли не веником. Но выбор Анастасии ей никогда не нравился. «Что-то ты всё, Настасья, каких-то недомерков, да недоумков находишь. Ты хоть по какой системе таких выуживаешь?» Анастасия сначала обижалась, но в скором времени убеждалась в тёткиной правоте. «Обабились мужики» – с горечью заявляла тётка. Неудивительно, что в воспитание Александра, тётка старалась привнести те качества, какие считала необходимыми для мужчины. Но поскольку её представления об идеальном мужчине, как ни крути, были женские, очень уж она, кажется, перегнула с благородством. И то, что повзрослев, Александр накидывался на опечаленных, по разным причинам, женщин, как степной орёл на сусликов, была заслуга тётки.

Между прочим, свои первые литературные дебаты Александр начал ещё в детстве с тётей Любой. Они обсуждали с ней всё подряд: книги, фильмы, телепередачи, учебники, газетные и журнальные статьи. Ей доставляло удовольствие, когда Саша начинал спорить с ней, приводя свои доводы, к которым он пришёл собственным путём. Частенько, она, для того чтобы спор проходил энергичней, перевирала факты и приводила фальшивые доказательства в своих речах. А потом, втайне торжествуя, выслушивала резкие и хлёсткие возражения Александра. Для неё было отрадно видеть, что человек умеет отстаивать своё мнение. А вот Анастасия Сергеевна пугалась таких словесных баталий. Не вникая в суть, она всегда старалась примирить спорящих. Ей всегда хотелось умиротворения во всём. О несправедливости и безумии в этом мире, она предпочла бы не знать.

Когда Анастасия Сергеевна с сыном переехали в свою квартиру, её родители решили возобновить своё общение с дочерью. Они приехали в город с дорогими подарками для дочери и внука. Анастасия Сергеевна радовалась до слёз их приезду. За накрытым по такому случаю столом просидели до самой ночи, рассказывая друг другу о своей жизни. Сошлись на том, что нет ничего на свете важнее, чем родственные узы и не по-людски ими пренебрегать. Правда, когда вновь обретённая бабушка нелицеприятно высказалась в адрес тёти Любы, от юного Александра она получила такую отповедь, что это чуть было не разрушило восстановленный мир. Анастасия Сергеевна, после того дня, срывалась при первой возможности в деревню к родителям. Тётя Люба отнеслась к этому воссоединению семьи спокойно. Александр к бабушке с дедушкой никогда не стремился, зато чаще стал наведываться к тёте Любе, обсуждая с ней всё происходящее в мире. У Анастасии Сергеевны это вызывало лёгкую ревность. Ей казалось, что Александр более откровенен с тётей Любой, чем с ней. Но теперь, она точно знала, кому она сразу должна сообщить о вчерашнем вечере её сына. Она покажет тётке, что и она кое-что узнаёт первой. В голове Анастасии Сергеевны уже сложился предстоящий рассказ для тёти Любы, и этот рассказ сумел обрасти такими деталями, о каких Евгений не упоминал даже намёками, но которые были так приятны материнскому сердцу. Анастасия Сергеевна блаженно улыбнулась и вдруг подскочила, как будто вспомнила о забытом включённом утюге, поставленном на кружевное платье. Она влетела в свою комнату с извинениями перед иконой Николая-Чудотворца за то, что чуть не забыла его поблагодарить за вчерашнее событие с её сыном. Она не сомневалась, что без помощи святого угодника там не обошлось. Эту икону она получила от своей прабабушки. Ни одно серьёзное дело Анастасия Сергеевна не начинала без обращения к Святому. В этот раз она попросила, чтобы начавшаяся вчера история, имела бы счастливое продолжение. Потом просила Святого Николая не оставлять их без его помощи. Она перечислила всех, кто, по её мнению, нуждался в небесном покровительстве: сына, родителей, тётю Любу, Евгения, незнакомую ей пока известную журналистку, и бо́льшую часть бригады, в которой трудилась. После недолгих колебаний, она испросила у святого подмоги для Ферузы и Гюльнары, двух таджичек, которые появились в их бригаде недавно.

Друзья, тем временем, направлялись к Ольге. На этот раз они шли через Военный городок. Путь был несколько длиннее, чем вчерашний, но, не сговариваясь, они выбрали этот маршрут. Каждый хотел до прихода в гости успеть поделиться своими мыслями о вчерашнем вечере.

– Мы, может, сначала у тёти Ани посидим? – спросил Александр.

– Вот ещё. Сразу к Ольге.

– Так может, эта Татьяна ещё не всё обыскала. Если, конечно, осталась жива, после твоего зелья.

– И что? Я теперь из-за какой-то москвички хитровыглянувше, должен отложить встречу с любимым человеком? – возмутился Евгений.

– Евге-е-ний, что я слышу? – насмешливо изумился Александр. – С «любимым человеком». Ну, вы подумайте. Всё так серьёзно?

– Серьёзно, серьёзно, нечего ухмыляться.

– Странно, Евгений, у вас – и вдруг, серьёзно, – продолжил изумляться Александр. – У неё улыбка с лица не сходит, а палец покажешь, наверное, со смеху помрёт. Да и ты, того же поля ягодка. И на тебе – серьёзно.

– Улыбается и смеётся – прям беда, – согласно закивал Евгении и продолжил, – не плачет, не рвёт на себе волосы, не корчится в муках, не ходит с перекошенным от горя лицом – да это же просто ужас какой-то, а не девушка. Только это на твой декадентский взгляд. А для меня, она и есть тот самый человек, с которым мне легко и приятно быть рядом.

– Ты путаешь «любовь» и «комфорт». Тебе просто с ней удобно, – не унимался Александр.

– Да, Саня, да. И я готов делать всё для неё, чтобы и ей было со мной удобно. Любую глупость, – решительно заявил Евгений.

– Глупость? Это что же, стихи начнёшь писать?

– Легко.

– Ну-ка, изобрази, – предложил Александр.

Евгений почесал затылок, забежал вперёд Александра на три шага, развернулся, заложил левую руку в карман, а правую вытянул в сторону солнца. Насколько я могу судить, это была инсценировка под Маяковского:

Ольга! Увидел, и сразу – бац! – влюбился!

Куда ж теперь деться?

И пусть даже ноги пойдут за вином в магазин,

С нею – оставлю своё сердце!

– Ну, как? – Евгений принял нормальный вид.

– Гениально, – еле вытянул из себя Александр. – А вот, кстати, о вине. Опять мы с собою ничего не взяли. Что скажет на это дядя Коля?

– Не беда. Знаешь, сколько у Ольги дедушкиной настойки осталось. Я такой коктейль замучу, – пообещал Евгений.

– Вот только не это. Реакцию на твой коктейль мы все вчера видели. Может, как средство выведения противника из строя, он великолепен, но я-то, что тебе плохого сделал?

– Шампанское осталось! – вспомнил Евгений.

– Сам его пей, – недовольно поморщился Александр.

– Да тебе, с твоей Татьяной Гамаюновной, алкоголь даже в гомеопатических дозах противопоказан. Опять свару начнёте, – отреагировал Евгений на капризы друга.

– С чего это она вдруг «моей» стала? – вспыхнул Александр.

– Здрасьте-пожалуйста, а то мы вчера не видели, как она весь вечер на тебя глазела. Брось прикидываться! И тебя я сразу раскусил. Это же твой метод: довести девушку до истерики, а потом утешать в интимной обстановке. И если бы вчера Ольга не успела спрятать Татьяну в комнате, я даже боюсь подумать, каким изощрённым способом ты бы её утешал.

– Не ерунди, Женёк! – попытался уйти от этой темы Александр. – Даже рядом в мыслях не пробегало.

– Ага! Ты сам себе боишься признаться, – определил Евгений, – значит, скорее всего, ты действовал неосознанно, подсознательно. А это, я тебе скажу, ещё серьёзней. Что, как женщина она тебя не заинтересовала, хочешь сказать?

– Заинтересовала, – признался Александр, – но по-другому. Скорее, как другая форма жизни что ли.

– Это как это? – опешил Евгений.

Судя по тому, как Александр взглянул на Евгения перед ответом, эта тема была важной для него. А значит, в своих размышлениях, Александр уже успел подготовить какие-то выводы.

– Эта Татьяна – редкий типаж в наши дни. Напоминает барышню-революционерку начала ХХ-го века. Такие живут не для себя, а для какой-то великой, как им кажется, цели. И в будущее царство света верят искренне, без оглядки. И пойдут на всё, во имя своей веры – и на подвиг, и на преступление. – Александр посмотрел на Евгения, и печально спросил, – а мы? Женёк! Да мы с тобой о добре и зле понимаем больше, чем вся их шайка-лейка, а что мы с тобой сделали во имя наших убеждений?

Александр в этот момент подумал о тёте Любе. Она была живым воплощением несгибаемой революционерки. Она, сколько он помнил, и при коммунистах, и при демократах повторяла одно и то же – власть должна быть народной! Чтобы она не узнавала из газет, журналов, из телепередач, её взгляды, не сдвинулись ни на миллиметр в сторону. И Александр, на которого и газеты, и журналы, и телепередачи очень влияли, всегда злился на тётку именно за эту её непреклонность. Таких, как она, пресса единодушно заклеймила «ортодоксальными сталинистами». И иногда Александр с такими оценками соглашался. Хотя признание этого факта тяготило его сердце. Но удивительней для Александра было то, что интеллектуально тётка оставалась выше всех идейных противников. Все прогнозы о предстоящих событиях в дальнейшей жизни страны, какие выдавала тётка, сбывались полностью. Когда, возмущённый очередным сбывшимся прогнозом по поводу очередной реформы, Александр спросил её, как ей это удаётся, тётя Люба, посмеиваясь, призналась, что узнаёт обо всём от являющегося ей во снах Иосифа Виссарионовича. Потом, вдоволь насмеявшись над раздражённостью Александра, она сообщила ему немудрёный секрет. Если в центр мировоззрения ставятся деньги, развитие общества идти по-другому не может. Но это приманка для дураков. Деньги сами по себе править не могут. Миром управляют идеи. А главная идея, тех, кто владеет деньгами – сохранить власть для себя, и рабство, в разнообразных формах, для всех остальных. И всё это давно уже описано в мировой литературе. Александр согласился с этим, когда, вернувшись домой, прочитал наугад один из рассказов Марка Твена о нравах, царивших в капиталистической Америке, который не раз уже читал до этого. Рассказ, действительно, не потерял своей актуальности. К тому же, Александр лишний раз убедился в правоте тёткиных слов, что «знать» и «понимать» это разные вещи. И сейчас, Александру вдруг ужасно захотелось, чтобы тётя Люба смогла встретится с Татьяной и поговорить с ней на вчерашнею тему. Ему было бы очень интересно присутствовать при этом разговоре.

Александр взглянул на Евгения. Тот был очевидно озадачен словами Александра о гражданской ответственности и обдумывал свой ответ.

– Знаешь, Саня, – неуверенно начал он, – на первый взгляд, ты прав, конечно. Ни партии, ни секты какой завалящей, мы с тобой не создали и, надеюсь, уже не создадим. С плакатами вокруг Кремля не бегали, открытые письма с призывами чего-нибудь остановить тоже вроде не писали. Про голодовку я даже не заикаюсь потому, что не выдержу и суток. Но я думаю так. Вот помогаем мы друг другу, родным, нашим знакомым, пускай в мелочах, пускай в ерунде – это уже не мало. Даже просто любим их, – так этим мы уже гораздо большее дело делаем, чем она, со своими вселенскими лозунгами о Веке златом. Ведь у них задача не любить, а возглавить. Хотя я не думаю, что сама Татьяна об этом задумывалась. И знаешь что? Вот будет у неё кого любить, о ком заботиться, вся эта дурь из неё выветриться.