– А то кто же. – ответил хозяин прошагав в комнату за гостем, – присаживайтесь, не стесняйтесь, – он указал на застеленный серым покрывалом диван перед которым располагался журнальный столик с недопитым стаканом воды и свежей газетой «Сегодня». Майор отметил, что двигается старик достаточно бодро, хотя с виду ему было не меньше семидесяти. Возможно ведет здоровый образ жизни, возможно ему и самому бы стоило об этом подумать. Если еще не поздно.

Одна из половиц скрипнула под ногой Куряева, когда тот сделал шаг к дивану. Он в очередной раз подумал про лишний вес и избыток лени в своей жизни, но с превеликим удовольствием примостил зад на мягкую подушку, услышав треск протестующе сжавшихся пружин.

– Кофе будете? – спросил Сычовски.

– Не откажусь, – кивнул Куряев, – Как давно вы знакомы с Владимиром Горшенко? – чтобы не терять времени задал вопрос майор и запустил приложение «Диктофон» на своем телефоне. Что-то о сыскной работе он еще помнил. Про то, что у свидетеля требовалось поинтересоваться не против ли он, чтобы разговор записывался, майор тем не менее решил забыть. Мнение какого-то старика по этому поводу интересовало его крайне мало.

Сычовски не остановился и принялся отвечать, направляясь на кухню.

– Два года уже знаю, я не так давно сюда переехал, – с кухни раздался звон посуды, что-то упало на пол и разбилось, хозяина по-видимому это нисколько не смутило, потому что он не только не выругался, но и продолжал говорить точно тем же спокойным тоном, – Сидел себе в Киеве, в четырехкомнатной квартире, заваленной книгами, да трофеями из многочисленных командировок. На кой, думаю, черт мне такие хоромы? Взял, да и продал ее, купил здесь двушку и вполне доволен. То из вещей, что за экспонаты могло сойти, в музеи отдал, часть книг библиотекам пожертвовал, хлам выкинул, в итоге вышел всего один фургончик имущества. Для человека в этом году справившего восьмой юбилей не так-то и много, а?

– Немного, – согласился Куряев. Восемьдесят, подумал он про себя, а с виду не дашь. Ему самому незнакомые люди обычно накидывали пять-семь лет за потрепанную внешность, – Чего же детям квартирку не переписали?

– Некому переписывать, майор. Пока преподавал – студенты мне за детишек были, но давно уже один остался, теперь разве что по особым случаям обо мне вспоминают. Прихожу на какой-нибудь праздник в очередном вузе, где не забыли еще про старика Леонида Сычовски, говорю пару слов, все хлопают, улыбаются и вроде теплее на душе. Знаю, что почти никто уже не знаком с моими работами, те кому преподавал в основном в Киеве остались, сюда единицы приехали продолжать карьеру. Но вот стоишь на кафедре и как в старые добрые времена… – он замолчал и спустя несколько мгновений появился в комнате с чашкой дымящегося черного напитка. Куряев отметил, что руки старика, несмотря на возраст почти не дрожали. Себе Сычовски кофе не сделал.

– Насколько близко вы общались с покойным? – задал следующий вопрос Куряев.

– Сложно сказать. Пожалуй, близко, – после секундного раздумья ответил старик, – настолько насколько позволяла наша разница в возрасте. Володька, он тоже один жил, ни семьи, ни друзей. Однажды помню, в прошлом году это было, звонок в дверь. Смотрю в глазок, а там он стоит. В одной руке початая бутылка водки, в другой пакет прозрачный с едой какой-то. Гляжу я, морда красная у него, глаза кровью налились, видать бутылка-то не первая, но на ногах ровно стоит. Открыл. «Отец», говорит мне, «сегодня день Пограничника, праздник мой профессиональный. Составишь мне компанию?». Это я потом узнал, что никакой он не пограничник, а только в армии срочную службу в погранвойсках проходил, но тогда попросту ответил, что я уже двадцать лет как не пью. Он начал настаивать, посиди, говорит, со мной просто, колбасы вот поешь с хлебом. И тут ни с того не с сего как брызнули слезы у него из глаз. «Никого найти не смог…», шепчет, голова совсем на плечи свесилась. Ну я его и пустил. Разговорились. С тез пор стал он иногда в гости заходить, да и я у него бывал пару раз. Все он о взводе своем рассказывал. Сейчас, минутку.