Эпилог, или Не расстраивайся, пушистый кот!
Февраль мало что изменил в жизни кота, разве что питание стало более скудным и редким, а вот Октябрь заставил много от чего отказаться. Кот был слишком толстый и важный, чтобы ужиться с диктатурой пролетариата. В восемнадцатом году он с хозяином бежал в Сибирь, к Колчаку. В Омске хотя бы было сливочное масло, по крайней мере, первое время. А когда пали Белые армии и правительства, положение кота стало по-настоящему затруднительным. Уйти с русскими офицерами в Харбин он не мог, потому что китайцы ели кошек, а оставаться в стремительно краснеющем Омске было решительно невозможно. Оставалось одно – уходить в тайгу.
Говорят, кот обосновался на берегах озера Лабынкыр со святыми отшельниками. Вроде бы в озере обитает чудовище, но оно кажется коту менее страшным, чем большие ослы в кумачовых седлах. Он мечтает куда-нибудь выехать, умные люди советуют – в Сан-Франциско, кот не знает, где это. Он грустит о прошлой своей жизни, но когда особенно подступает тоска, слышит ласковый голос, который будто бы говорит ему: «Не расстраивайся, пушистый кот!». И кот верит, что все пройдет.
2017 г.
Литературные миниатюры
Готическая гостиная
Днем, освещённая яркими лучами милосердного северного солнца, проникающими через узкие стрельчатые окна, или вечером, в мерцающих отблесках мраморного камина, гостиная в готическом стиле, обставленная хозяевами с безупречным вкусом, дремала в спокойствии вечности. Эта высокая просторная полная света и воздуха комната, с потолком, далёким как небо, и прекрасным сверкающим паркетом на полу, каждый час наполнявшаяся глубоким и звучным боем старинных часов, казалась воплощением эстетики и порядка.
Сделанные из благородного дуба изящные книжные шкафы, в которых были собраны лучшие произведения мировой литературы и философской мысли, удобные глубокие кресла, стоящие у камина, резной буфет, хранящий за стеклом фамильное серебро и бокалы тонкого богемского стекла, искрящиеся лёгким, еле заметным, огранением, гобелены, изображающие исторические события давности разных лет, и портреты предков, спокойно смотрящие со стен, воспитали не одно поколение. Так проходили столетия.
Наступил новый век, и в готической гостиной появились новые хозяева, принесенные лихим ветром революций. Все изменилось. Богемские бокалы разбились. Книги и мебель в морозную зиму были сожжены для тепла. Чудом уцелевшие часы молчали, потому что никто не удосуживался завести их. По некогда сверкавшему паркету ходили в грязных сапогах. А в прекрасном мраморном камине варили щи…
Вот и вся история готической гостиной. Грустная история о красивом и романтическом образе, втоптанном в грязь хамством и пошлостью.
Маленькие победы
Когда-то я считал, что жизнь человека имеет смысл лишь в том случае, если потом о нем напишут, хотя бы несколько строк, в учебниках по истории. Мне казалось, что счастлив может быть лишь облеченный властью, занимающий почетное высшее место в общественной иерархии, что самореализоваться можно лишь в великих свершениях, в делах, изменяющих окружающую действительность.
Мечтая об этом, мысленно я создавал империи, вершил судьбы народов, объявлял новые крестовые походы, разделял или сводил Восток с Западом, своей властью превращал ночь в день, возвращая миру справедливость и надежду. Тогда я был великий… Мечтатель.
Мой воображаемый трон возносился все выше. Оглядываясь в прошлое, я видел великих людей и великие свершения, но я был выше их… Мысленно.
И все же мои иллюзии, мои надежды для меня были почти реальны − ведь я верил в них… Вернее, хотел верить.
Так, живя мечтами, я презирал повседневную реальность. Мои амбиции требовали большего, но вокруг была лишь скучная обыденность − мелкая и пустая. Не было в ней полёта, блеска славы, грома небывалых побед. Окружающее казалось мне низким и тесным.
Но я ошибался. Я понял это, встретив однажды обычного человека, вполне довольного своим существованием в настоящий момент. Он был счастлив потому, что ему удалось, наконец-то, починить свою кофеварку. И теперь он пил кофе, гордясь собой и своим небольшим, но важным для него достижением.
− Как можно радоваться такому пустяку? − спросил его я.
− А почему бы и нет, − ответил он, − жизнь складывается из маленьких побед…
Закон горизонта
Вдали я видел горизонт. Я так хотел туда попасть, я мечтал его достичь и разгадать его секрет. Я знать хотел, что он таит и что скрывает от меня. Что там за ним? Что впереди? Я знать хотел, но я не знал.
И странно, ясно видел я – на горизонте человек, стоит и гордо смотрит вдаль. Он впереди, и он велик, сейчас свою достиг он цель и отдыхает от трудов, затраченных на долгий путь. Я думал, что и вправду он догнал бегущий горизонт. И мне казалось, что ему доступно больше, чем другим, и то, что скрыто от меня, легко возможно для него. Так думал я и, может быть, слегка завидовал ему.
И я хотел когда-нибудь достичь заветный горизонт с древнейших лет, зовущий нас вдаль за собой, все дальше в даль.
Вперед! Пред мною долгий путь. Быть может много сил и лет он будет стоить мне, пускай! Я все равно достигну цель, я так решил и будет так.
Я долго шел и наконец я поравнялся с тем, кого я видел много лет назад стоящим впереди себя и покорившим горизонт. Я поравнялся с ним и что ж?! Стоит он там же где стоял, я рядом с ним, но горизонт все так же где-то впереди, и от меня, и от него далек как в первый день пути, на протяжении которого мы все от горизонта одинаково далеки. Я осознал, что горизонт, как и мечта не достижим в реальности, поскольку оба всякий раз отодвигаются от нас на то количество шагов, что совершаем к ним мы.
Еще я долго шел вперед, но оглянувшись как-то раз увидел смутно те края, откуда начал я свой путь, и там был тоже горизонт, а я был здесь, и мир вокруг.
Относительность
Во сне я видел прекрасный дворец, окружённый цветущим садом, а проснулся в убогой хижине посреди выжженной солнцем пустыни. Но какая разница? Ведь и здесь человек может быть счастлив, и там – несчастен.
Истинный мир
Один и тот же мир они видели абсолютно разным. Одному он казался ярким и радостным, другому – унылым и тусклым. Один считал мир привлекательным и дружественным, другой – отталкивающим и враждебным. Так каков же мир на самом деле? Чьи глаза видят его таким, какой он есть? Кто прав из них, кто ближе к истине? Прав тот, кто счастлив, хотя это и эгоистично.
Меланхоличная сентенция
…В то утро старый привратник был сильно пьян.
– Почто пьешь, старина?
– Как не пить, ваша милость, – праздник!
– Праздник? – удивился я. – А какой?
– В старости – проснулся, уже и праздник…
– О чем же тогда ты грустишь? – снова спросил его я.
– Как не грустить, ваша милость… Вот, был я когда-то молод, и хотелось мне славы, любви и шампанского! Но молодость моя прошла… Славы я не достиг, любовь оказалась обманом, шампанское выдохлось, а от водки болит голова… Как же мне не грустить, ваша милость?..
Рыцарский клуб, или Десятый герой
Мне приснился однажды старинный замок, в главном зале которого собрались провозвестники рыцарства и лучшие его представители. Здесь были Владимир Мономах и Ричард Львиное Сердце, Пересвет, Дон Кихот, Александр Невский и многие другие. Шло секретное заседание полного состава рыцарского клуба. Председательствовали девять героев мира2, восседавшие в золотых тронных креслах. Но золотых кресел было десять, и одно было не занято.
Указав на пустующий трон, Готфрид пояснил мне: «Десятое место свободно… – и печально добавил: – уже почти тысячу лет…»
2005 г.
Ночной часовой (художественное размышление)
День догорал в пламени артиллерийских залпов. Подбитое солнце падало за горизонт. Затерянная в войне, моя цитадель за прошедший день выдержала немало атак. И теперь мне предстоит ещё одна – на штурм идет ночь. Сумерки окутывают поля сражений. Над землёй клубится пороховой дым – там ещё стреляют, но в небе уже загораются первые звёзды – души погибших зажигают фонарики. Пехота идет на небо.
Молча заступаю на вахту. Вдалеке слышны глухие разрывы, это стреляют в меня, шрапнель с воем проносится рядом и застревает в рыхлой земле. Кругом опасность, и вроде бы ничто иное не существует, а я между тем успеваю заметить закатное небо и вечерние облака. «Как прекрасно подобраны краски и как искусно смешаны цвета, – искренне восхищаюсь я, и совершенно не своевременная, но отличная мысль приходит вдруг голову: «Бесспорно, небо – лучший в мире художник… И как красиво сверкают звёзды…».
Впрочем, мне сейчас не до этого. На мне большая ответственность: я сторожу жизнь! Не струсить, не отречься, не отступить! И если вверенное моей бдительности просуществует хотя бы ещё один миг – я уже победил! – и с каждой секундой я укрепляюсь в своей победе.
А темнота сгущается. Мрак окружает меня. Я знаю, что сбитое зенитками солнце лежит в траве, там у оврага. И вроде бы можно было пойти и посмотреть, что там с ним, как оно, но почему-то я не решался.
Ищу свет. Вновь смотрю на звёзды. И не вижу их! От того, что всякая война убивает чувство прекрасного. И потому мне нужен мир! За это я и сражаюсь! Я хочу вновь получить право видеть свет, хочу, чтобы звёзды светили и для меня! Но сейчас вокруг так темно… Только бы дождаться утра… Завтра танки пойдут в атаку…
Пристально вглядываюсь в ночь. Вокруг непроницаемая темнота. Земля и небо слились во мраке. Где-то между ними у невидимого сейчас горизонта проходит автотрасса. Изредка, сверкая фарами, по ней проезжает транспорт. Маленькая светящаяся точка проносится сквозь пустоту ночи и исчезает в неизвестности, как падающая звезда. Я знаю, это всего лишь машина, но так похоже на полёт кометы!.. Иной раз и искусственно созданная человеком техника повторяет первозданные формы природы.
А на позиции падают бомбы… Как раненый волк, крепость воет на луну сигналами воздушной тревоги. Сейчас я стóю целой армии. И я один против всех армий противника. И я отвечаю за все, ведь я один не сплю в крепости. И от того на мне тяжёлое бремя – я думаю: каким будет утро? И вдруг начинаю думать о человечестве. Кто сторожит его? Ведь в космосе всегда ночь… Как могут они спать, не выставив часовых?!
Любая жизнь всегда под угрозой. Ведь как не приспособлена к жизни Земля, со всеми своими песчаными и арктическими пустынями и резкими перепадами температур. Но между тем это самая живая из всех планет… И Ей и Спящему Человечеству нужен Мировой Часовой…
…Эту войну я начинал в авиации. Помню, как мне, амбициозному и мечтательному молодому лётчику, сказали тогда:
– Тебя всё равно собьют… Такова статистика…
– Ну что же, – ответил я, – раз так, то пусть собьют над Парижем.
Увы, мне не повезло, меня сбили не над Парижем. Я продолжал витать в облаках, пока разочарование не сбросило меня оттуда и не придавило на грешной земле. И вот в этой маленькой и безнадёжной крепости я веду свою битву, один против ночи и темноты.
– Поднимай пехоту в атаку! Я сам поведу войска в бой! – громко командую я… себе. Ведь я – генерал-лейтенант. Да, не удивляйтесь. Я главнокомандующий. Я отдаю приказания и стою на часах. Это моя крепость и моя война. И кому же ещё быть часовым, как не мне?
Это очень тяжёлая кампания. Иной раз приходит мысль погибнуть, лишь только бы прекратить её, хотя бы для одного себя. Но я не могу этого допустить. Ведь полководец, погибающий на поле боя, не герой, а дезертир. Он бросил свою армию. Так мотивы, не всегда проявляясь в форме, определяют содержание.
…Тыл больше не мог ковать победу (а победа всегда куётся в тылу, боевые действия лишь демонстрация). Часы ударили трижды, и тьма сгустилась сильней всего. Нужно было выстоять ещё сколько-то. Замерло всё, это был момент истины. А потом мы получили вдруг добрую весть: «Тыл снова куёт победу».
И где-то далеко на подёрнутом звёздным флером востоке забрезжил рассвет. И я увидел убитое накануне восходящее воскресшее солнце. И это было почти как Пасха. Война не бывает без жертв. Но от мёртвых не отрекаются. Надо продолжать воплощать погибшие истины, и, быть может, они воскреснут. Пусть это будет холодный рассвет. И может быть, империя будет в руинах. Но за руинами будут видны контуры, руины берегут память… Я сохранил чертежи и воспоминания, по ним я восстановлю храм.
Трудно возвращаться к жизни и созиданию, трудно, но необходимо. Возвращаться к жизни и созиданию. Ведь полная победа может быть только в том случае, если восстановится ситуация, предшествующая началу войны. И я говорю: «Господин генерал, вы ещё хотя бы помните, за что воюете?» Это я обращаюсь к себе. Важно не забывать об этом.
И завтра день снова будет гореть в пламени артиллерии, но им никогда не сбить солнце. Я убедился, что им это не под силу. Теперь я знаю, зачем я стоял эту ночную вахту, и стоял не зря. Я понял: солнце взойдёт снова!..
…А за окном и вправду начинался прекрасный день и заря стремительно охватывала небо. Предельно усталый после тяжёлой бессонной ночи, я наполнил чашку крепким горячим кофе, немного подумал и вылил туда приличную порцию коньяку, чтоб отметить победу. Город медленно просыпался, на улицах показались первые прохожие и автомобили, был вторник, люди, не знавшие обо мне, шли на работу.
А вы неужели и вправду думали, что война – это только там, где стреляют? Сент-Экзюпери когда-то писал, что мир – это определенный порядок, нарушение этого порядка – война. И в жизни каждого живого существа таких войн множество, когда рушится привычная система координат, и эти войны – страшны, и каждый действительно живший человек хотя бы раз стоял свою ночную вахту.
2013 г.
Святая земля (рассказ крестоносца)
Жизнь не бережёт крестоносцев. Но Бог хранит защитников веры. И с Божьей помощью прошёл я нелёгкий путь до самого Иерусалима, сражаясь во славу Христа и Отечества за освобождение Гроба Господня.
Я шел за знаменем, поднятым моим временем. И таких, как я, в ту пору было немало. Многие оставили родные дома и, нашив на одежду кресты, отправились на восток в чужие неведомые страны вслед за великой идеей, за мечтой, властвовавшей над веком, слившись в едином порыве и едином возгласе: «Бог того хочет».
Это были младшие сыновья благородных фамилий, получившие в наследство лишь коня да доспехи, разорившиеся феодалы, знатные сеньоры, жаждавшие вечной славы и королевских корон; много было и простого народа: бедняков, монахов, искателей приключений. Но я…
Я был представителем того редкого романтического типа рыцарства, который в литературе встречается чаще, чем в жизни. Несправедливость и несовершенство, которых было очень много вокруг, огорчали меня сильней, чем других, и вынуждали действовать. Я пытался исправить этот мир, переделать его. К сожалению − безрезультатно. Действительность была сильнее, но я не подчинялся ей. Я был бесстрашен, бескорыстен и независим. Помощи я просил лишь у Христа и лишь пред ним преклонял колени. До королей и епископов мне не было дела. Я верил лишь в честь. Никогда не стремясь стать первым, я не потерпел бы того, чтобы быть вторым. Сам проявляя снисходительность к другим, я не выносил её в отношении себя. Милость задевала не меньше, чем оскорбление, и ни того, ни другого я не прощал. Я был мечтателем и идеалистом. Жажда свершений и ощущение пустоты бытия преследовали меня неотступно.
Я долго бился за чужие мечты, за идеи, в которые не верил, и никогда не достигал целей, которых и не было у меня в ту пору. И на этом поприще я изрядно загубил свою душу и накопил много долгов, да и мне многие задолжали… Но я не платил и не взыскивал.
Я разочаровался в реальности жизни, я устал от Европы. Но я верил в Святую Землю, где все должно быть совсем не так. Я искал рай на земле.
Все крестоносцы стремились к спасению души и богатствам востока. Кто-то больше думал о вечном, кто-то − о земном. Я же просто верил в Землю Обетованную, верил и искал её.
Была осень 1097 года. Чувствуя приближение зимы, птицы с печальным криком поднимались на крыло и покидали родные края, увлекая за собой сердца мечтателей и героев. Вся Европа пришла в движение. С пением гимнов и псалмов, под звуки труб и литавр, неся пред собой распятья, по дорогам шли крестоносцы, уносясь на восток с перелётными птицами и уподобляясь им. Ни позже, ни прежде за всю историю человечества никогда не были люди так похожи на птиц, покидающих дом осенью, в надежде вернуться весной. Пилигримы-крестоносцы, религиозные странники, войны-паломники – перелётные птицы Средних веков! Вернётесь ли вы когда-нибудь? Настанет ли ваша весна?
Я ушел вместе с ними. Был ясный и чистый холодный день, полный света и воздуха, деревья роняли последние листья в пожелтевшую траву, дул ветер, дышалось легко, и каждый звук отдавался в опустевших осенних просторах далёким эхом. Мир был огромен…
Покидая дом, я видел парящего в небесной лазури орла. «Ты летаешь высоко, – крикнул я ему, – видно ли тебе Святую Землю? Далеко ли она?» Быть может, мне показалось, может быть, это ветер шумел… Может быть… но я ясно услышал: «И парю я над грешной землёй, всё вижу. А Святой Земли нет. Некуда спуститься».
Нет Святой Земли – вся грешная.
А поход продолжался и набирал силу. Казалось, весь христианский мир собрался под знаменем Креста. Мы шли все дальше и дальше на восток; и когда позади остался православный Константинополь и не слышно было больше звона византийских колоколов, я ощутил вдруг тоску и усталость.
Был вечер, вокруг расстилалась знойная и враждебная Анатолия. Мы впервые встретились в бою с нашим противником и одержали первую победу над ним. Но настроение было подавленное. Предводитель, укрепляя моральный дух войска, говорил, указывая на закат: «Даже солнце кланяется нам». Но никто не слушал его. Все понимали, что это лишь середина пути и выдержать предстоит ещё многое. И в этой мысли я внезапно обрёл утешение.
«Полдороги пройдено, – сказал я себе. – А кажется, что дом мы покинули лишь вчера. Значит, мы вернёмся завтра».
А поход продолжался. Сражение следовало за сражением, город за городом. Мы страдали от невыносимой жары, царящей в тех далёких краях, от сухих ветров, бьющих в лицо песком и пылью, от жажды и голода, от ранений, полученных в битвах, от непроходящей усталости.
Но даже теперь, израненный и измождённый, я, пока бьётся моё сердце, оставался львом. И по-прежнему шакалы боялись меня и не решались приблизиться. Пока бьётся моё сердце.
А поход продолжался, увлекая нас дальше.
Мы подошли к Антиохии, мощной древней крепости, являвшейся ключом к Сирии. Иерусалим был уже совсем близко, и крестоносцы воспряли духом. Но предстояла долгая и тяжёлая осада, которая продлилась почти год и очень многим стоила жизни.
Не было никакой надежды сходу взять Антиохию. На высотах, находящихся к востоку от города, мы разбили лагерь и приготовились ждать, когда крепость сама откроет перед нами ворота. Но мы просчитались. Продовольствие закончилось у нас раньше, чем у врага. С конца осени установилась дождливая сырая погода – люди начали болеть. Наше положение было по-настоящему тяжёлым. Я не стану омрачать рассказ подробным описанием тех событий, скажу лишь, что это было самое трудное испытание из тех, что выпали на нашу долю, и многие не выдержали его.
Жизнь под Антиохией была беспокойной: сарацины то и дело нападали на нас. Однажды невдалеке от лагеря я и несколько моих товарищей попали в засаду. «Держаться! И строй держать!» – крикнул я, выхватывая меч. Закипела яростная битва. Я сражался один на один с сарацином, который превосходил меня в росте, но уступал мне в мастерстве владения мечом. Ловким ударом я выбил из его рук оружие и собирался пронзить его, но сарацин упал предо мной на колени, взывая к моему милосердию. Занеся над ним меч, я тихо произнес: «Милосердие —добродетель, но я – солдат».
– Ты солдат, но милосердие – добродетель, – остановило меня Провидение…
Я отпустил сарацина.
Дни, полные треволнений, пролетали быстро, но вечера в Антиохии тянулись медленно. Обычно я одиноко стоял на берегу Оронта и либо бросал в воду камешки, либо подолгу смотрел в бездонное небо Сирии.
В конце концов Антиохия была взята в результате удачной ночной атаки. Мы двинулись дальше.
Прошло ещё немного времени, прогремело ещё несколько сражений, и мы подошли к конечной цели нашего пути – к Иерусалиму. Вот он, Святой город! Святая Земля!
В ночь накануне штурма я не мог уснуть. И никто не спал. Крестоносцы готовились к предстоящему бою, проверяли оружие и доспехи, молились и пели. Один гимн я запомнил:
Ночь тиха над Палестиной.
За Спасителя Христа!
С праведною крестной силой,
С силой веры и Креста!
Мы проделали нелёгкий
Путь от дальних берегов,
Принося в Святые Земли
Избавленье от врагов.
Славен наш Господь в Сионе,
Славно воинство креста!
Кто не думает о троне
В древнем городе Христа?
Дуют ветры нам навстречу,
Да с восточной стороны,
Но не гаснут в храмах свечи,
Озаряя мрак войны.
А потом был штурм, стремительный и безжалостный. В конце того долгого дня я стоял посреди освобождённого, но разрушенного города с мечом, обагрённым кровью врагов, и думал, что вот теперь я достоин Царства Божьего. Но вдруг не то произнес, не то услышал: «Вот теперь точно нет».
– Жаль, – сказал я вслух и вложил меч в ножны, бой был завершён.
На потрясённые равнины
С небес спустилась тишина.
Сухое солнце Палестины
Слепило душу и глаза.
Пред мной открылось поле битвы —
Я не могу сдержаться слёз.
Я слышу стоны и молитвы.
Но не оставит нас Христос.
Я поклонился святым местам, зажёг лампадку в храме Гроба Господня и отправился в обратный путь, в Европу, по которой даже успел соскучиться.
«И парю я над грешной землёй… А Святой Земли нет… нет… нет», – слышалось мне.
Шло время, и однажды я увидел вдали родной берег. «Ну, вот и наступило наконец завтра», – подумал я.
Дома меня встретили как героя. А может, я и вправду был им?..
Эти события происходили очень давно, и большей частью далеко отсюда. Сложный узор того противоречивого времени был сплетён из всех человеческих пороков и добродетелей. Это была эпоха контрастов и противоречий, обретений и потерь, надежд и разочарований – эпоха крестовых походов.
Я рассказал историю о мужестве и чести, о жестокости и милосердии, о западе и востоке – историю рыцаря с душой крестоносца и сердцем льва.
2007 г.