Смута

Глава III «Царевич Дмитрий»

Часть I

В подвале каменном, сыром,

Накрытый стареньким тряпьём,

Слуга магната умирал,

Казалось, он едва дышал,

Что смерть его вот-вот настигнет,

И мир земной душа покинет.

Но он за жизнь свою сражался,

И за неё, как мог, цеплялся.

Но вскоре в бред опять впадал,

И что-то тихо бормотал,

Царей московских поминая,

Бояр неистово ругая,

Во всех грехах их обвинял,

И в не сознании умолкал.

И через муки все пройдя,

Болезни тяжкой и суровой,

Однажды он, в себя придя,

Через туман в глазах свинцовый,

Увидел друга своего,

Когда он Господу молился.

Больной, решив прервать его,

К нему негромко обратился:

«Пока я жив мой верный друг,

Хочу тебе всё рассказать,

Что, если я скончаюсь вдруг,

Ты будешь мою тайну знать.

Я сын царя Ивана Дмитрий,

Не я был в Угличе убитый,

В тот день, когда народ восстал,

Я вместе с преданным слугою,

Из города тайком бежал.

Хочу, чтоб миру сообщили,

Что, «цесаревичем» был я,

И что б меня похоронили,

Как сына русского царя».

Приятель так и обомлел,

И так бедняга растерялся,

Что на мгновенье онемел,

Но вскоре с мыслями собрался,

Скорей с Отрепьевым простился,

Да из подвала удалился,

Решив хозяина найти,

И всё немедля донести.

Когда же в парке отыскал,

Он Вишневецкого Адама,

Ему подробно всё сказал,

Назвав слугу паршивым хамом.

Князь, выслушав его спокойно,

Сурово приказал молчать,

Дабы ни кто из слуг невольно,

Не смог чего-нибудь узнать:

«Ну а пока пускай «болеет»,

Но только слишком не наглеет,

А то вниманье привлечёт

И дело разом пропадёт».

Князь ни чему не удивился,

Он об Отрепьеве всё знал,

Когда же новость услыхал,

То в парк подальше удалился,

Чтоб подавить в себе тревогу,

Там несколько минут провёл,

И после, выйдя на дорогу,

В свой особняк к себе пошёл.

Князь никогда не торопился,

И всё до мелочей решал,

Когда же суть всю распознал,

В подвал к Отрепьеву спустился.

И сразу разговор завёл:

«Вот что хочу тебе сказать,

Любитель ты с огнём играть,

Но раз ко мне ты сам пришёл,

То должен ясно понимать,

Что если что-нибудь соврёшь,

Иль чепуху мне понесёшь,

Тебе дружок несдобровать.

Ко мне пришел ты не случайно,

Ведь царь Иван родня моя,

И для тебя не будет тайной,

Что наша царская семья,

Ивана Грозного усердьем,

И силы веры православной,

А также Божьим милосердием,

Царям Европы стала равной.

Я Годунова презираю,

Цареубийцу ненавижу,

Ему напастей всех желаю,

И скорый крах его предвижу.

Я знаю, ты меня искал,

И слава Богу что нашёл,

Я о тебе всё разузнал,

Тебя ко мне сам рок привёл.

Ты у Романовых служил,

Мне всё монахи рассказали,

Те самые, что из Москвы с тобой бежали,

я их недавно допросил.

Когда Борис, Романовых сослал,

Ты чтоб от сыщиков укрыться,

В какой-то монастырь бежал,

Решив. в монахи там постричься.

Но вскоре шум вокруг унялся,

Ты в Чудов как-то перебрался,

Там в свите патриарха был,

И даже в думу с ним ходил.

Однажды сыщики узнали,

Что ты «Димитрием» назвался,

Ты понял, что перестарался,

И вы тогда в Литву бежали.

Когда до Киева добрались,

В Печёрский монастырь пробрались,

Не зря же говорит народ,

Язык то Киева любого приведёт.

Ты там как будто простудился,

Ну и когда совсем свалился,

И все твоей кончины ждали,

То исповедаться решил.

Ну а когда игумена позвали,

И ты ему «секрет» открыл,

Во лжи вас тут же обвинили,

И за ворота проводили.

Тогда совет вам кто-то дал,

К Острожскому с мольбой идти,

А заодно вам подсказал,

Как князя в Киеве найти.

Тогда вы от людей узнали,

Что москвитян князь уважает,

Да православным помогает,

Вот вы к нему и прибежали,

Но позабыли вам сказать,

Что князь стоит глухой стеной,

За мирный договор с Москвой,

Который надо разорвать,

Но вам тогда не сообщили,

Что короля князь презирает,

А Годунова обожает,

Понятно у кого вы были.

И вот к нему вы обратились,

Князь вас любовно обласкал,

И в Дермонт в монастырь послал,

Чтоб вы там Господу молились.

Но вскоре он от слуг узнал,

Что ты «Димитрием» назвался,

С тобой он живо разобрался,

И вас немедленно прогнал.

Но ты с судьбой не примерился,

Ещё сильнее обозлился.

С друзьями живо распрощался,

Монашеское платье снял,

Да с православием порвал,

Ну и когда один остался,

То к арианам обратился,

За ними в Гощу поспешил,

Там пану Хойскому служил,

Да всякой ереси учился.

И к запорожским казакам,

Из Гощи ездил ты не зря,

Ведь принимали тебя там,

Как сына русского царя.

Но вот когда в Москве узнали,

Что ты с сектантами связался,

И веры русской отказался,

Тебя немедленно прокляли.

Тогда скорее поспешил,

Ты с арианами порвать,

И с православием решил,

Опять судьбу свою связать.

Ты знал, что я с царём враждую,

Борис мне силой угрожал,

И нёс с собой беду лихую,

Когда мои дома сжигал.

Однажды ты ко мне явился,

Но о тебе я всё узнал,

Когда ж больным ты притворился,

И «Дмитрием» себя назвал,

Я понял ты ко мне пришёл,

Что бы признания добиться.

На это можешь положиться,

Ведь ты союзника нашёл.

Мне о Борисе говорили,

Что был он в детстве сиротой,

И вместе с младшею сестрой,

Они вдвоём у дядьки жили.

Когда ж задумал царь Иван,

Бояр за их строптивось покарать,

То был приказ суровый дан,

Дворян в опричнину набрать,

Из слуг незнатных худородных,

Чтоб царь им всё мог доверять,

Да всех бояр на думе непокорных,

Заставить царские указы исполнять.

И вот после бесед пытливых,

И всех проверок кропотливых,

Однажды Дмитрий Годунов узнал,

Что он к царю в опричники попал.

Тогда ж в Москву он перебрался,

Ну и с собой племянников-сирот забрал

И даже сам не ожидал,

Как в свите царской оказался.

А далее вдруг умирает,

Глава Постельного приказа,

И эту должность доверяет,

Царь Дмитрию своим указом.

Приказ Постельный был обширный,

Не всякий мог им заправлять,

Чтоб царский стол всегда обильный,

Мог чужеземцев восхищать.

И Дмитрий службою гордился,

Ночную стражу проверял,

Ну и когда обход весь завершал,

То сам покоях царских спать ложился.

Вот так в заботах о царе,

Тревожно его годы шли,

А в государевом дворе,

Его племянники росли.

Едва племянник возмужал,

Как сразу место получил,

Когда же он в опричники попал,

Бори себя во всём раскрыл.

Не раз он «правду» добывал,

С Григорием Лукьянычем на пару,

И раздувал побольше жару,

Когда кого-нибудь пытал.

Но большего достиг признания,

Когда с Малютою сроднился,

Исполнив все его желанья,

На дочери его женился.

А через год его тесть погибает,

В Литве, командуя войсками,

Беднягу пуля настигает,

В войне со злейшими врагами,

Но вот московский царь решает,

Опричнину зачем-то распустить,

И всенародно объявляет,

Её «Дворовый думой» заменить,

Но в и «Дворовой думе» заговор открылся,

Раскрыть его усердно Дмитрий помогал,

Тогда он славно потрудился,

Когда изменников искал.

Из всех советников своих,

Что «Двор на думе» возглавляли,

Царь обвинил всего двоих,

Они тогда на эшафот попали.

И вновь опричнину царь Грозный создаёт,

Монарх её «Уделом» называет,

В ней перебор опричников идёт,

Где молодые стариков пытают.

Но и «Удел» правитель отменяет,

И казни вскоре прекратились,

Все злодеяния завершились,

Но «Двор» Иван не распускает.

Немало царь прохвостов перебил,

А хитрецам не верил никогда,

И старую опричнину добил,

Но Годуновы выжили тогда.

И вот царь Фёдора женить повелевает,

И сам блажейнешему сыну,

Подругу жизни выбирает,

Димитрия племянницу – Ирину.

Вот так вот Годуновы породнились,

С великокняжеской семьёй

И многого тогда они добились,

Проделав к власти путь большой.

Боярином тогда Димитрий стал,

В боярство и Бориса царь возвёл,

Димитрий получил, чего желал,

С ним к власти и Борис упорно шёл.

А вскоре царь в запальчивости страшной,

Сноху жестоко избивает,

Остановить кошмар ужасный,

Супруг ее предпринимает.

Тогда царь в ярости безумной,

Тяжёлый посох свой схватил

И в злобе дикой, безрассудной,

Им цесаревича Ивана поразил,

И как лейб-медик не старался,

Так ничего он не добился,

Иван Иванович скончался,

А у несчастной мёртвый сын родился.

Царь был настолько потрясён,

Что чуть рассудка не лишился.

И так душой был поражён,

Что за опальных жертв молился».

Лжедмитрий всё понять пытался,

Что за нелепость он от князя услыхал,

Когда же с мыслями собрался,

То он Адаму Вишневецкому вопрос задал:

«С чего ж ты это князь решил,

Что царь Иван царевича убил?

Кто в заблуждение тебя ввёл,

И чушь тебе подобную наплёл?»

«Поссевино Атоний нунций папский,

Мне о царевиче Иване рассказал,

А он в Москве от свиты царской,

Сам о трагедии ужаснейшей узнал.

И Годунов всё это подтвердил,

Ведь он пытался их разнять,

Да буйство царское унять,

За что его царь посохом избил».

В ответ Лжедмитрий рассмеялся:

«Ну, Годунов совсем заврался,

Его б царь посохом кинжальным не избил,

а как собаку подлую убил.

Я о Поссевино ещё в Москве узнал.

Он Стефану Баторию мир обещал,

С царём Иваном вёл переговоры,

И с ним устраивал бессмысленные споры.

С Ливонией война в то время шла,

За выход в Балтику Москва её вела,

И чтоб Ливонию России не отдать,

Сто тысячную армию Баторий смог нанять.

Тогда царю войну, он объявил,

И Полоцк с Рузой Старой, захватив,

И многие селения разорив,

Псков армией наёмной осадил.

Царь воеводу в Псков надёжного прислал,

Ему Иван Петрович Шуйский клятву дал,

Что он готов за город жизнь отдать,

Но будет на смерть за него стоять.

Четыре месяца Псков захватить они пытались,

Град постоянно ляхи штурмовали,

Но псковичи отважно защищались,

И как скала незыблемо стояли.

Баторий полагал, Псков быстро захватить,

И сразу же с наёмниками рассчитаться,

Но с мыслями подобными пришлось ему расстаться,

И нечем оказалось шляхте заплатить.

Да псковичи им спуску не давали,

За оккупантами умело наблюдая,

Как только ляхи расслаблялись

И ничего не ожидая,

Передохнуть намеревались,

То сразу же на них, тот час же нападали.

В итоге авантюра глупой оказалась,

И армия Батория ругая,

И всё на белом свете проклиная,

Глубокой ночью тихо разбегалась.

Баторий понял, что не сможет город взять.

И сам решил с царём мир подписать,

Для этого Поссевино в Москву отправил,

А чтобы Сейм его не упрекал,

Из армии тихонько в Краков ускакал,

А за себя командовать Замойского оставил.

Ну а пока захватчики ответа выжидали,

То псковичи их вылазками досаждали,

Немало ляхов перебили,

И многих в плен тогда же захватили.

Но вот Замойский армию свою оповестил,

Что их король с царём мир заключил,

Который в Ям-Запольске подписали,

И ляхи сразу же осаду с Пскова сняли.

Героем града Пскова Шуйский стал,

Умело он людьми руководил,

С их помощью атаки все отбил,

И город от поляков отстоял.

Поссевино умело вёл с царём переговоры,

Удачно разрешал волнующие споры,

Ну а когда их мирный договор свершился,

И подписанием мирным завершился.

Посевино как будто понесло,

И что такое в голову ему взбрело,

Вначале он царю Ивану предложил,

Войну турецкую начать,

А далее царю Ивану заявил,

Что надо унию ему принять,

С католиками Русь объединить,

И православных Ватикану подчинить,

Царь глупостью Поссевино был потрясён,

И предложением его настолько удивлён,

Что начал деликатно иноземцу объяснять,

Вопрос об унии он не желает обсуждать,

И далее ему он пояснил:

«Я светскими делами занимаюсь,

И лезть в духовные дела не собираюсь»,

Ичтоб об унии Поссевино дебаты прекратил.

Ну а затем ему сказал: «я все народы уважаю,

Да их в религии не притесняю,

Вон мусульмане на Руси живут без страха,

Да все, в мечетях молятся Аллаху.

Ну а в вашей, Речи Посполитой невесть чего творится,

Все жители не знают где молиться,

Католики все с протестантами воюют,

Да православных притесняют,

Религиозная война у вас в стране бушует,

А люди мирные от этого страдают.

А псковичам я что про унию скажу,

И как я им всё про это доложу,

Когда католики их захватить пытались,

Они, рискуя жизнью, защищались,

И князю Всеволоду Новгородскому молились,

Который Псковским чудотворцем был,

Чьи мощи в Пскове несколько веков хранились,

Да силу псковичам духовную дарил».

Упорно убедить Поссевино царя старался,

И на рассказы римских пап ссылался,

Но царь Евангелие прекрасно знал,

И сам на всё Апостольским ученьем отвечал.

Поссевино пытался подло навязать,

Царю Ивану унию умело принять,

И до того монарха он донял,

Что царь еретика чуть было, не избил,

И выгнать его к чёрту приказал,

да посохом ему железным пригрозил.

Поссевино был жутко возмущён,

И до того ужасно обозлён,

Что грязью стал царя Ивана обливать,

И на него безбожно и коварно врать.

Тогда – то он и сочинить решил,

Что царь Иван царевича убил,

Когда ж царевича Димитрия убили,

В народе прямо говорили,

Что Годунов сие злодейство совершил,

А раньше был Иван царевич им отравлен,

Ну а затем он и царя Ивана погубил,

Вот так народ российский был ограблен.

Ведь царь Иван был для народа как отец,

Умело власть в своих руках держал,

И как правитель величайший был мудрец,

И никому в Боярской думе спуску не давал.

Ведь царя – Батюшку народу потерять,

Что малому ребёнку сиротою стать.

Тогда враньё Поссевино Борису пригодилось,

И Годуновым всенародно подтвердилось,

Да к этому он сочинение своё добавил,

Что будто бы во время ссоры он там был,

И видел, как царь сына поразил,

А далее ещё прибавил,

Что за царевича он будто заступился,

И жизнью чуть своей не поплатился.

Вот так, сей подлый миф образовался.

Народ преступником Бориса называет,

Цареубийцею его считает.

А царь Иван любимым на Руси остался».

Князь призадумался над сказанным надолго,

И Лжедимитрию сказал нестрого:

«Ну, ты меня своим рассказом удивил,

И так толково и подробно объяснил.

Что прежде чем царевича Димитрия убили,

Его отца и брата отравили,

В итоге Русь с больным царём осталась,

И после его смерти Годунову власть досталась,

Ведь Царь Иван за Русь пережевал,

И сам ещё при жизни завещание составил,

Наследника на трон в нём записал,

И в думе завещание своё оставил.

В котором твёрдо заявил,

Всем о желании своём,

Чтобы на троне Фёдор был,

В Москве единственным царём.

А чтобы Русью смог он управлять,

Иван Четвёртый думе наказал,

Четырёх регентов наследнику избрать,

И царь их всех в завещание своё вписал,

Но Годунова не было средь них.

Борис в тот список царский не попал,

Как обойти сумел он четверых,

И как царём он на Руси Московской стал?»

В ответ Отрепьев ухмыльнулся,

Небрежно с лавки, встал,

Зевнул, лениво потянулся,

И вот что князю рассказал:

«Три дня престольная Москва,

О смерти Грозного не знала,

И вот когда уже молва,

Народу тайну рассказала.

Врата кремлёвские закрыли

И москвичам всем сообщили,

Что умер государь Иван,

И что наказ царём был дан,

На трон лишь Фёдора венчать,

России Всей государём,

И должен весь народ признать,

Его единственным царём.

Народу также объявили,

Что все на думе утвердили,

Наказ Ивана исполнять,

И в помощь Фёдору избрать,

Ивана Шуйского, героя града Пскова,

Мстиславского, он Земством управлял

И дядюшку царя родного,

Романова, он Фёдора как сына опекал.

А так же Бельского Богдана,

Любимца Грозного Ивана,

Он «Двор» опричный возглавляет

И править с его помощью желает.

Но Бельского все в думе не любили,

В итоге регенты решили,

Опричный «Двор» весь разогнать

И у Богдана власть отнять.

Сам Головин для этой цели,

Его на местничество вызвал,

И Бельский через две недели,

На тяжбу с казначеем вышел.

Но Бельского лишь поддержали,

Щелкаловы да Годуновы,

Они за «Двор» стеной стояли,

И были вместе с ним готовы,

Хоть душу дьяволу продать,

Но лишь бы власть не потерять.

Головина же защищали,

Опекуны и часть боярства,

Которым страстно помогало,

Пришедшее на спор дворянство.

Бояре долго пререкались,

И меж собой так разругались,

Что на Богдана наскочили,

И до смерти чуть было не прибили.

Богдан с трудом от них отбился,

И где-то во дворце укрылся.

Когда же страсти улеглись,

И все бояре разошлись,

Богдан момент удобный выждал

И полк стрелецкий в Кремль вызвал.

Закрыть врата все приказал,

Сам к Фёдору же прибежал,

И начал страстно убеждать,

«Двор» царский при себе держать.

А регентов всех распустить,

Да самому дела вершить.

Когда Романов всё узнал,

То всем дворянам и холопам,

Вооружиться приказал,

И к Фроловским идти воротам.

Там он с Мстиславским повстречался,

Князь требовал ему ворота отворить

И убедить стрельцов старался,

Его к царевичу по делу пропустить.

Стрельцы вначале растерялись,

На сходку у ворот собрались,

Затем калитку приоткрыли,

И лишь опекунов впустили,

Но следом дворня устремилась,

У входа битва разразилась.

На шум, возникший у ворот,

Стекаться начинал народ.

И вскоре площадь зашумела,

И на вопрос толпы: «В чём дело?»

Дворяне стали объяснять,

Что Бельский хочет власть забрать.

В могилу Фёдора свести,

И вновь опричнину ввести.

От этих слов толпа взревела,

Вся площадь разом закипела.

Гнев дикий градом раскатился,

Послышался бунтарский гул,

Народ к Царь-пушке устремился,

Её на башню развернул,

Желая ворота разбить,

И спор с Богданом разрешить.

Меж тем на башне не дремали,

Стрельцы из бойниц наблюдали,

Что происходит у ворот.

Когда же грозен, стал народ,

Орудия живо зарядили,

И по толпе пальбу открыли.

Гром пушек Фёдор услыхал,

Когда ж он от стрельцов узнал,

Что люд московский взбунтовался,

И Кремль штурмом взять пытался.

И в злобе требует слепой,

Богдана выдать с головой,

А с ним и шурина родного,

Царицы брата Годунова.

Немедленно всех примерил,

И у бояр своих спросил:

«Как бунт в Москве остановить

И беспорядки прекратить».

Тогда Романов предложил,

Богдана в Нижний отослать,

Где б воеводой он служил,

А буйным москвичам сказать,

Что Фёдор Бельского проклял,

Да в Нижний Новгород сослал.

Народу так и объявили.

Когда ж восстание загасили,

Богдан из города бежал,

А следом Фёдор отослал,

В удельный Углич из столицы,

Ногих и Дмитрия с царицей.

Чтоб новый бунт предотвратить,

И все волненья прекратить.

Когда же Дмитрия сослали,

То начали в народе толковать,

Что дьяки в думе предлагали,

Трон у наследника отнять,

Что цесаревич сильно болен,

Как малое дитя безволен,

Не может Русью управлять

И важные дела решать.

Желая толки прекратить,

И Фёдора власть закрепить,

Романов срочно поспешил,

С Борисом дружбу завязать,

И всем боярам предложил,

Его опекуном избрать.

Бояре долго колебались,

Когда ж Борис им клятву дал,

Что с Бельским навсегда порвал,

С ним дружелюбно побратались,

В делах ему успехов пожелали,

И царским регентом избрали.

Тогда Романов в думе предлагает,

Собор всей Земщины собрать,

И на соборе Земщина решает,

На царский трон наследника венчать.

И вскоре под церковный звон,

По всем канонам Византийским,

Царевич Фёдор на Московский трон,

Царём венчался Всероссийским.

И в честь венчания в столице,

Царь Фёдор со своей царицей,

Дворян служилых наградил,

Бояр же златом одарил,

А Годунову передал,

На Волге земли и ему,

Из всех бояр лишь одному,

Чин конюшего знатный дал.

И пожалеть, решив опальных,

Князьям прощенье объявил,

А заключённых и несчастных,

Из казематов отпустил.

И повелел указы дать,

По коим судья не должны,

Без доказательства вины,

Дворян невинных осуждать.

Страной сурово Грозный правил

И умирая, царь больной,

В наследство Фёдору оставил,

Народ, измученный войной,

Опустошённую казну,

Да разорённую страну.

И чтоб дела казны поправить,

И мощь страны восстановить,

Романов должен был заставить,

Бояр тарханы отменить,

Что вызвало в Москве волнение

И в самый кризисный разгар,

Когда по воле всех бояр,

Град был в особом положении,

Романова удар хватил,

Он безнадёжно заболел

И потеряв немало сил,

Был вынужден уйти от дел.

Когда Романов отошёл от власти,

То разом все волнения улеглись,

И загасив остатки страсти,

Все мирно с Богом разошлись.

Вражда в столице прекратилась

И жизнь в Москве восстановилась.

Но в думе не было спокойно,

Все ждали схватки напряжённо,

Между Мстиславским пожилым

И Годуновым молодым.

Столкнувшись с регентом суровым,

Упорным умным Годуновым,

Мстиславский начал замышлять,

Как власть у конюшего вырвать,

И начал казначея убеждать,

На тяжбу местническую Годунова вызвать.

Но Годунов удар сей ждал,

Он, несомненно, понимал,

Что казначею в этой схватке,

На местничестве бы проиграл.

А посему он поспешил,

Удар внезапный нанести,

И думным дьякам предложил,

Казны проверку провести.

Когда же всё пересчитав,

Проверку дьяки завершили

И доказательства собрав,

Царю немедля сообщили,

О крупных денежных хищениях,

То думу в тот же день собрали,

И сразу же под стражу казначея взяли

И суд боярским повелением,

Смертельный вынес приговор,

А чтоб узнал весь люд позор,

Решили палачу отдать,

Чтобы его на Красной площади казнить,

Но Годунов стал хлопотать,

Ему казнь ссылкой заменить.

«За приставы» в Казань сослать,

Куда его и заточили,

И там решив его убрать,

Однажды ночью умертвили.

Убив в Казани казначея,

Борис стал меры принимать,

Дабы Мстиславского скорее,

Из царских регентов изгнать.

И чтобы князя затравить,

Бориса люди поспешили,

Его в злодействе обвинить,

И слух по городу пустили,

Что регент яко бы пытался,

На пир Бориса заманить,

И сам его намеревался,

Смертельным ядом напоить.

И получив удобный повод,

Борис всё это подтвердил

И указав на важный довод,

Тихонько князя убедил,

Оставить Кремль добровольно,

И в Белоозеро отбыть,

Чтоб не пришлось ему невольно,

Туда под стражею прибыть.

И вот когда Борис считал,

Едва расправившись с Мстиславским,

Что высшей властью обладал

И соправителем стал царским,

Как государь внезапно слёг,

Глаза его в глазницы впали,

Когда ж совсем он занемог,

Готовить его к смерти стали.

Ну и встревоженный болезнью царской,

И оппозицией боярской,

Борис посольство собирает,

И срочно в Вену направляет.

Чтоб у Рудольфа разузнать,

Не сможет принца он прислать,

Когда царь с миром распростится,

То, обвенчав его с царицей,

Вдовой Ириной Годуновой,

Царём его Московским объявить,

И властью наделив законной,

Судьбу страны ему вручить.

Но брат царицы просчитался,

Когда царь смерти избежал,

И вскоре на ноги поднялся,

То всё о шурине узнал,

И в думе конюшему предложил,

Во всех в грехах своих сознаться,

И Годунов, как только не хитрил,

Был всё же вынужден, признаться.

Но стоило в Москве узнать,

Что Габсбургам Борис решился,

Трон православный передать,

Как живо слух распространился,

Что ядом он намеревался,

Царя Ивана отравить,

А так же Фёдора пытался,

Неоднократно погубить.

И растревоженный происходящим,

Да наказанием предстоящим,

Борис Горсея в Лондон шлёт,

И указание даёт.

У королевы разузнать.

Захочет ли она его,

Под покровительство своё,

В минуту трудную принять.

А так же заодно спросить,

Не сможет ли она царице,

Прислать весною «дохторицу»,

Чтоб сына ей живым родить.

Болезнь Ирины понимая,

Елизавета посылает,

Ей повитуху с «дохторицей»,

С письмом в престольную столицу.

Свои услуги предлагая,

и цесаревича желая,

Благополучно ей родить,

Да матерью счастливой быть.

Но сына царского рожденье,

Враги Бориса не желали.

Они прекрасно понимали,

Что ищет Годунов решения,

Как у царя прощение получить,

И вновь его доверие заслужить,

А посему они решили.

В Москву британок не пускать,

И с духовенством поспешили,

Их еретичками признать.

И Годунов как не пытался,

Царя в обратном убедить,

Несчастный всё же побоялся,

Врача к Ирине допустить.

И как царица не молилась,

И в помощь Бога не звала,

Когда опять пора пришла,

Вновь неудачно разрешилась.

После того как не смогла,

Ирина Фёдору царевича родить,

Вся дума с трепетом ждала,

Кому же станет Борис мстить.

И вот заметив, что на думе,

Правитель взор свой хитроумный,

С Ивана Шуйского не сводит,

То поняли, что Годунов,

Известному героя Пскова,

Судьбу Мстиславского готовит.

Но Иван Шуйский, Годунова зная,

И всё прекрасно понимая,

За внешним скорбным примирением,

И рабским преданным смирением,

Умело заговор скрывал,

На бунт, в котором призывал,

Гостей и мужиков торговых,

Против засилья Годуновых.

И вот когда он смог настроить,

Против Бориса и дворян,

А так же к бунту подготовить,

Людей посадских и мирян.

Волна народа поднялась,

По всей столице раскатилась,

К воротам живо устремилась,

И в Кремль с ужасным криком ворвалась.

И у палаты Грановитой,

С глазами злобою налитой,

Потребовала от царя сурово,

Народу выдать Годунова.

Дабы его с остервенением,

«Без милости побить каменеем».

Но царь, напуганный размахом,

И ослеплённый диким страхом,

Стал князя слёзно умолять:

«К народу срочно обратиться,

И чтоб бунтовщиков унять,

При всех с Борисом князю помириться».

И хоть не очень – то желал,

Иван Шуйский с Годуновым примирения,

Он всё прекрасно понимал,

Что всенародное волнение,

Страшней правителя любого,

И если им пренебрегать,

То не заставить себя ждать,

И вскоре отомстит сурово.

Поэтому – то он решился,

Народный бунт предотвратить,

И поспешил всем объявить,

Что с Годуновым помирился,

Зла на Бориса не имеет,

И о случившемся жалеет.

В ответ к светлейшему с укором,

Два человека обратились:

«Сегодня снова с Годуновым,

Вы против воли помирились,

А завтра благоверный князь,

Нам от Бориса всем погибнуть,

Да и тебе в темнице сгинуть,

Иль где-нибудь в глуши пропасть».

После чего народ отхлынул,

Когда же Кремль он покинул,

Двор царский стражей окружили,

И все ворота затворили.

Но мир не долгим оказался.

Решив Бориса отстранить,

Князь Шуйский втайне постарался,

Митрополита убедить,

Царю прошение подать,

И всем его сословиям подписать,

Чтоб ради рода продолжения

И сына царского рожденья,

Царицу Фёдор отпустил,

И сам в повторный брак вступил.

Но Шуйский просчитался снова.

Царь лишь Ирине доверял,

И по наказу её брата Годунова,

Понять митрополиту дал.

Что даже царь Иван не смел,

Его в разводе убедить,

А тут монах его посмел,

С женой Ириной разлучить.

И сразу Дионисия за это,

В измене Фёдор обвинив,

И вняв Борисову совету,

Московской кафедры лишив,

Монахом в Новгород сослал,

А кафедру его занял,

Сторонник верный Годунова,

Владыка Иов из Ростова.

Но снова князь не примирился,

И злобу в сердце затаив,

Ещё сильнее обозлился,

И план, с Андреем обсудив.

Решил посад на бунт поднять,

И чтоб разжечь в народе страсть,

Он стал купцов всёх убеждать,

На двор правителя напасть.

Но брат царицы не дремал,

Он от людей своих надёжных,

О плане Шуйских всё узнал,

И слухов не боясь тревожных.

Не стал князей разоблачать,

А двор, свой в крепость превратив,

И дворню всю свою вооружив,

Решил, открытый бой принять.

И вот когда толпа взбешённых,

Торговцев местью ослеплённых,

На Годуновых двор напала.

Вся крепость с яростью суровой,

Как злой дракон многоголовый,

Огнём свинцовым зарыгала.

И нападение отбив,

«Гостей» картечью провожала,

Пока их всех не разогнала,

Народу массу уложив.

И сразу же после событий,

Без шума лишнего правитель,

Сумел опекуна заставить,

Москву престольную оставить.

И чтобы запугать восставших,

Вождей посада допросил,

И шестерых купцов бесстрашных,

На Красной площади казнил.

Но дело волей Годунова,

Доследовать царь приказал,

И розыск начатый им снова,

Подробности такие дал,

Что Шуйский был в Москву доставлен,

И после показаний важных,

В далёкий монастырь отправлен,

Где и удавлен, был однажды.

Покончив, с регентом правитель,

Решил добить врагов своих,

И гнев свой беспощадный мститель,

На головы обрушил их.

И так сумел всех запугать,

Что из врагов его на думе,

Ни кто не смел, даже подумать,

На власть его претендовать.

И вот когда он абсолютной властью обладал,

Послы своим монархам сообщали,

А также всю Европу извещали,

Что Годунов правителем в России стал.

И грамотно страною управляет,

А Фёдор царь на троне, только восседает.

Тогда бояре с грустью понимали,

Что безнадёжно царь больной,

И отведён ему срок жизни небольшой,

И меж собою в думе рассуждали:

«Что если Фёдор неожиданно умрёт,

Царём царевич Дмитрий сможет стать,

За всё, тогда придётся Годуновым отвечать,

И всех их неизбежно плаха ждёт.

Но так как царская жена,

Не может Фёдору наследника родить,

И цесаревича монарху подарить,

То участь Дмитрия была предрешена».

Но прежде чем исполнить приговор,

Борис как настоящий, хитрый вор,

Решил от церкви помощь получить,

А чтоб она ему помощницею стала,

И от врагов Бориса защищала,

Задумал патриаршество в России учредить.