Смута

Что не имеют право они с унией вопрос решать,

И на собор по просьбе братств они решили,

В Брест представителя из Константинополя послать.

И на собор экзарх Никифор был отправлен,

Но, по указу Сигизмунда, на границе в плен попал.

Он был «турецким ставленником» королём объявлен,

Но из тюрьмы Никифор с помощью мирян бежал.

И сам, скрываясь, от поляков в Брест прибыл,

С ним также тайно на собор пробрался,

Экзарх – Александрийский, праведник Кирилл.

И вместе с ним он под защитою казацкой оставался.

Тогда лавиной в Брест все православные стекались,

И братства Львова, Киева, Владимира и Минска,

А также Луцка, Вильно, Полоцка и Пинска,

Со всеми вместе на собор из Западной Руси съезжались.

Но униаты православных на собор не приглашали,

Тогда к Рагозе делегацию они послали,

Чтоб на собор их представителей впустили,

Но от него ответ они не получили.

Тогда экзархи патриаршие к Рагозе обратились,

Чтоб с проведением собора разобраться,

Но ренегаты отвечать не торопились,

И так же без ответа им пришлось остаться.

А на другой день православные узнали,

Что униаты на соборе заседают,

И что с экзархами они общаться не желают.

А узаконить униатство Риму обещали.

Тогда экзархи предложили,

Собор поместный православный свой созвать,

И на собрании единогласно все решили,

Свою оценку униатству на соборе дать.

Но Потий приказал все церкви православные закрыть,

Тогда им протестанты предложили,

Собор в молебном доме протестантов им открыть,

И сразу об открытии собора православного они всем объявили.

И как положено по каноническому праву,

Все на духовную и светскую часть разделились,

Ну и как только, обе группы по соборному уставу,

В своих решениях полностью определились.

Вердикт свой вынес православнейший собор,

Анафеме церковной униатов всех предать,

А также вынес он всем ренегатам приговор,

На суд народа оборотней за предательство отдать.

Когда же униаты поняли, что просчитались,

Завлечь к себе Острожского с архиереями решили,

И в пользу унии их агитировать пытались,

Ну а собор их, «сходкой несогласных» объявили.

Ну и как только Пётр Скарга не старался,

Архиереев с князем в униатстве убедить,

В итоге с носом собственным иезуит остался

И не сумел желаемое получить.

За тем к себе их Радзивил с Сапегой пригласили,

И узаконить унию им предлагали,

Ну а в конце гостям монаршую волю объявили,

Тогда послов от православного собора королю послали.

Когда ж послов на совещанье пригласили,

То их король со злобой укорял,

За то, что на собор они все под охраною прибыли,

И что, собор, «турецкий ставленник» Никифор возглавлял.

А далее король послов стал убеждать,

Что турки Речи Посполитой угрожают,

А православные их «сходкой несогласных» поощряют,

И предложил им, ради мира унию принять.

Но короля шантаж турецкий провалился,

Обычною дешёвкою оказался,

Так ни чего король в итоге не добился,

И с провокацией своею просчитался.

В итоге навязать король им унию не смог,

И получил решение собора от послов в ответ,

Что, исполняя перед Господом свой православный долг.

На унизительное униатство Ватикана – нет.

Тогда Рогозе указания от короля пошли,

Дела все с унией скорее завершать,

Но чтобы все богослужения «за соединения христиан» прошли,

И папе Римскому все стали присягать,

Когда ж собор свой униаты завершили,

То королю на утверждение, его решение подали,

Но к королю и православные своё решение послали,

Чтоб так же и решение православного собора, утвердили.

И вскоре Сигизмунд всем объявил,

Что он решения соборов разобрал,

И то, что он, своим законом униатство утвердил,

Да под защиту королевской власти ренегатов взял.

Так «уния иезуитская» реальной стала,

И принесла с собой лишь ненависть и страх,

Но в ней, «духовного союза» не хватало,

В итоге недоверие и злобу получил монарх.

Поняв, что унию народ не признаёт,

Коварно отомстить экзарху Сигизмунд желает,

Он пропаганду яростно ведёт,

Что будто к бунту всех Никифор подбивает.

Когда экзарх был Сигизмундом арестован,

То в крепость Мальборк был доставлен,

Там сразу был он в кандалы закован,

И сразу акт ему был обвинительный предъявлен.

Но судьи показательно его судить не стали,

А в чепухе нелепейшей пытались обвинять,

Они его врагом католицизма называли,

И нагло начали экзарху заявлять,

Что не экзарх он патриарший, а «шпион турецкий»,

И тайно сведения в Константинополь посылает,

а по деяниям своим он самозванец светский,

И в Польше к бунту православных призывает.

Но за экзарха Константин Острожский заступился,

Тогда все обвинения фальшивыми признали,

Когда же фарс судебный провалился,

И на суде экзарха оправдали.

Как только судья на суде решение объявили,

То сразу же с Никифором Острожский распрощался,

Ну и когда отъезда князя суд дождался,

То сразу же экзарха в замок Мариенбургский заточили.

В тюрьме над ним жестоко издевались,

И в дикой злобе яростно его пытали,

Безбожно, оборотни над экзархом изощрялись,

Ведь получить его раскаянье они любым путём желали,

Но как жестоко над экзархом оборотни не глумились,

Никифор верным православию остался,

Желаемого от него иезуиты не добились,

В итоге он в тюрьме от голода скончался.

Когда о гибели Никифора на Западной Руси узнали,

То весь народ от новости кошмарной ужаснулся,

В церквях экзарха как героя поминали,

А православный мир от шока содрогнулся.

Ведь он, наказы патриарха выполняя,

На Западной Руси смог православие отстоять,

И волю русского народа исполняя,

За веру предков, жизнь свою решил отдать.

А униаты под защитой королевской всё наглели,

И всё имущество церковное у православных отнимали,

И до того, они во время грабежей зверели,

Что прихожан обычных; дико избивали.

И даже лавру Киевскую униаты попытались,

У православных силой захватить,

Но киевляне дружно постарались,

Их нападение подлое отбить.

И в зобе они даже на магнатов православных нападали,

И их имения пытались разорять.

Деревни подло их все ночью поджигали,

И скот крестьянский нагло угонять.

Но русские не думали сдаваться,

И не желали веру предков предавать.

А вынуждены были мужественно защищаться.

И за родную веру православную страдать.

Конечно, силой что-то униатам удалось добиться,

Но православие на Руси им не дано сломить,

Их авантюра будет ещё долго длиться,

Но веру предков папе не удастся подчинить.

Часть III

На этом князь рассказ свой завершил,

И получить ответ от самозванца пожелал,

Насколько действовать серьёзно он решил,

И дальше с ним беседу продолжал:

«Дела с тобой духовные мы разобрали.

И о Борисе удалось мне много от тебя узнать,

Но чтоб мечты твои о троне царском исполняться стали,

Ты должен полностью осознавать.

Чтоб у тебя задуманное получилось,

В своей удаче ты недолжен сомневаться,

И чтобы всё желаемое до конца осуществилось,

Тебе со всеми надо будет соглашаться».

Тогда Лжедмитрий начал князя убеждать,

Что у него должно всё получиться,

Он ради трона, душу дьяволу готов продать,

И будет рад хоть с чёртом обо всём договориться.

На это князь отреагировал невольно,

Неторопливо с лавки встал,

На самозванца посмотрел довольно,

За тем, подумав несколько минут, сказал:

«Противник у тебя серьёзный,

Но стоило б тебе понять,

Пожалуй, только Иван Грозный,

С Борисом мог бы совладать,

А посему друг верный мой,

Тебе в борьбе сей благородной,

Путь предстоит пройти большой,

Чтобы тебе на царский трон взойти достойно.

Бориса разом не сломать,

Нам нужен мощный покровитель,

Могучий сильный повелитель,

Тебя всегда способный поддержать.

Но прежде надо всё осмыслить,

Во всём подробно разобраться,

Необходимо всё предвидеть,

Нельзя нам в этом деле просчитаться.

Тебя в беде мы не оставим,

На днях с друзьями соберусь,

Послание к королю составим,

И к Сигизмунду с ним я обращусь»

От этих княжеских речей,

Лжедмитрий воодушевился,

А чтобы дело прояснить скорей,

Подумав, к князю обратился:

«Я Сигизмунда уважаю,

Захочет ли он мне помочь,

И не погонит меня прочь,

Ведь я его совсем не знаю».

Князь ухмыльнулся удивлённо,

Он всё прекрасно понимал,

И призадумавшись невольно,

Сам про себя так рассуждал:

«Когда Борис власть получить хотел,

Ни с чем не думал он считаться,

Хотя на царский трон он, права не имел,

Сумел, однако, на него взобраться.

Но главные интриги впереди,

Похоже, их недолго ему ждать,

И как сумеет он их обойти,

И трон Московский силой удержать.

Ведь объявился Гришка не случайно,

Его как надо кое – кто настроил.

В Речь Посполитую направил за тем тайно,

Чтоб он здесь смуту подлую готовил.

Что он и делает, «царевичем» назвавшись,

И всем пытается внушить,

Что он, сын Грозного и наглости набравшись,

Себя наследником желает объявить.

Так что Бориса ждут лихие времена,

И за свои позорные деянья,

От жертв казнённых им, получит всё сполна,

Во сне кошмарном он увидит их стенания.

В Московии к тому же третий год,

Свирепствует жестокий голод страшный,

Смерть беспощадно косит весь народ,

Готовя рок ему ужасный.

Треть государства в муках вымирает

И по дорогам, что к Москве ведут,

Мертвечину собаки не съедают,

И люди заморённые бредут.

В такую тяжкую и страшную годину,

В районах разных и украинах Московских,

Слуга, служивший раньше господину,

Теперь участвует в восстаниях холопских.

И чтоб восстанье силой подавить,

Борис стрельцов надёжных посылает,

А чтобы дух мятежников сломить,

Бунтовщиков голодных всех безжалостно карает.

Похоже, время действовать настало.

Сейчас судьба Борису изменяет,

Да и звезда его на небе затухает,

Бездействовать нам явно не пристало».

При этих мыслях князь взбодрился,

И к самозванцу обратился:

«Тебя волнует, что король нам скажет,

Его не сложно заинтриговать,

Что делать нам , он нам сам укажет,

Его не надо долго убеждать.

Ведь Сигизмунд давно мечтает,

Сурово говорить с Москвой,

Но мирный договор мешает,

Ему вступить в смертельный бой,

Сей договор, коварно навязал,

Коронный гетман Ян Замойский,

Тогда ему усердно помогал,

Бориса прихвостень Острожский.

И чтобы договор порвать,

Король на многое пойдёт,

И станет рьяно помогать,

Когда наш замысел поймёт.

Я думаю, волнения напрасны,

И нам с тобой не стоит сомневаться,

И полагаю, всё пойдёт прекрасно,

Пора нам важным делом заниматься.

А чтоб ни кто не смел подозревать,

Что стал ты «Дмитрием» именоваться,

Кого-нибудь нам надо подыскать,

Дабы «Отрепьевым» он пожелал назваться.

Ну а пока разыгрывать больного продолжай,

Когда же дворня вся сюда придет,

То ловко умирающего разыграй,

Она ж тебя в палаты отнесёт.

А для скорейшего «выздоровления»,

К тебе врача я своего приставлю,

Да дело наше так обставлю,

Чтобы ни что не вызывало подозренья.

Ну а пока врач «Дмитрия лечил»,

И все судачили, как бедный он страдает,

В народе кто-то слух распространил,

Что сына Грозного князь у себя скрывает.

Тогда у князя полный был набор,

Один Лжедмитрий – редкостный мерзавец,

Мечтавший выкрасть власть как подлый вор,

Второй «Отрепьев» – Леонид, лжесамозванец.

И окружённый, княжескою свитой,

Лжедмитрий получал, чего хотел,

А слух о нём по Речи Посполитой,

Быстрее ястреба во все концы летел.

Но вскоре самозванец «излечился»,

Его деянья были не напрасны,

Пока, что он не многого добился,

Но будущее виделось ему прекрасным.

Его теперь прислуга окружает,

Расшаркиваясь перед ним пристойно,

Сам князь его везде сопровождает,

и величает «Дмитрием царевичем» достойно.

Такой момент негоже упускать,

И чтоб желанья своего добиться,

Задумал он собрать большую рать,

И с ней войти в престольную столицу.

И вот тогда Лжедмитрий и решил,

В поход свой казаков из Малороссии завлечь,

И к ним он Лжеотрепьева отправить поспешил,

С посланьем «царским» к запорожцам в сечь.

Когда казаки «царского» посла приняли,

И начали послание его читать,

За тем они казачий круг собрали,

И начли его всем кошем обсуждать.

В послании подробно говорилось,

Что он «Димитрий» сын царя Ивана,

Став жертвой подлого обмана,

Восстановить желает справедливость.

И посему «царевич» предлагает,

С ним вместе на Москву идти,

Да с крымским ханом полагает,

Им всем объединиться по пути.

Казаки разом обомлели:

«Негоже нам такое предлагать»,

За тем все вместе зашумели,

И стали возмущённо рассуждать:

«Когда все православные желают,

Скорее от врагов освободиться,

И все на Западной Руси мечтают,

С единоверцами в Москве объединиться,

Нам чёрте – что «царевич» предлагает,

Не будем мы с Москвою воевать,

Да за кого всех нас он принимает,

и как всё это надо понимать?»

Тогда ж ответ гонец и получил,

В нём говорилось, что их атаман,

Ещё три дня назад тому решил,

Отправиться в поход на басурман.

И что «царевичу» они помочь не смогут,

Ну а его письмо они к донцам доставят,

Донские казаки ему помогут,

Они с Борисом уж давно не ладят.

Ну и когда письмо на Дон попало,

То сразу Тихий Дон весь закипел,

Казацкая душа заполыхала,

И дух мятежный, как набат бунтарский загудел.

Во всех станицах люди собирались,

И «цесаревича» послание обсуждали.

Они понять его старательно пытались,

И меж собою бойко рассуждали:

«Когда Ермак Сибирь завоевал,

То батюшка Иван Васильич Грозный,

Стал относиться к казакам серьёзно,

И волю вечную тогда нам обещал.

Но Годунов донцов не любит,

И казакам не доверяет,

Ей Богу он нас всех погубит,

И постоянно жутко притесняет.

Зачем он крепости в казачьих землях строит?

На Северном Донце и на Осколе,

Какой удар нам Годунов готовит?

Видать конец приходит нашей воле.

Зато «царевич» волю обещает,

В свободе вечной казакам клянётся,

И он получит, всё чего желает,

Костьми всё ляжем, ежели придется».

И вот донцы круг войсковой собрали,

На нём решили «Дмитрия царевича» признать,

И в грамоте ответной обещали,

Ему на помощь казаков прислать.

Тогда ж «царевича» все громко стали славить,

Во всех церквях молебен отслужили,

И чтоб письмо «царевичу» доставить,

Они Карелу с Межаковым отрядили.

Но о письме Острожские узнали,

И казаков перехватив,

Послание к «цесаревичу» отняли,

И сразу их с пристрастием допросив,

Острожский с возмущением узнаёт,

Что к самозванцу собираются прийти,

Две тысячи донцов и всякий сброд,

Объединившись с ними по пути.

Князь сразу обомлел,

От новости такой ужасной

И в сих деяньях усмотрел,

Для королевства путь опасный.

Он королю послание срочно шлёт,

И в нём его предупреждает,

Что самозванство к бунту приведёт,

И всем бедой кошмарной угрожает.

Ведь казаки с Лжедмитрием пойдут,

В Московию чтоб смуту там устроить,

И в Западной Руси затеют бунт,

Тогда нам дорого всё это будет стоить.

Ведь русские народ бунташный,

И доверяя извергам безбожным,

Готов идти за ними бесшабашно,

И усмирить их будет невозможно.

Недавно под Москвой бунт подавили,

Его бунтарь Холопко возглавлял,

У нас бунт Наливайко усмирили,

Два года в страхе королевство он держал.

И хоть Холопко был в Москве казнён,

А Наливайко был казнён в Варшаве,

Бунт должен быть в зачатие устранён,

Дабы не мог он угрожать державе.

А посему тебе я предлагаю,

Немедля авантюру запретить,

И дело с самозванством я считаю,

Обязаны мы все остановить.

Но отвечать король не собирался,

И об Отрепьеве он слышать не желал,

Как только мог, хитрил и извинялся,

И Вишневецкому ни что не запрещал.

Тогда Острожский Годунову сообщает,

Что самозванец воровские планы строит,

Для этого злодеев собирает,

Да на Москву большой поход готовит.

Царь к Вишневецкому послание своё шлёт,

Чтоб срочно пограничные дела уладить,

И князю далее совет даёт,

С ним вместе мирный договор составить.

Но князь обязан делом доказать,

Что он ни что против царя не затевает,

И что за выкуп крупный обещает,

Ему Лжедмитрия немедленно отдать.

Князь от такого предложения,

Вначале даже растерялся,

Ну а затем вовсю расхохотался,

И рассуждать стал с возмущением:

«Сам с Польшей договор о мире подписал,

И сам его же нарушает,

И вот теперь Борис желает,

чтоб я ему «царевича» отдал.

Забыл, как мои вотчины он разорял,

И Снетию с Прилуками спалил.

Тогда о мире он не помышлял,

Ведь многих слуг моих тогда он перебил.

Ну а теперь царь вдруг о мире размечтался,

И «Дмитрия» заполучить себе желает,

Но в данном случае он крепко просчитался,

Не зря мне крупный выкуп предлагает.

Он думает, что он как царь Иван,

Желает делать всё, чего захочет.

Ведёт себя как дикий басурман,

И рассчитаться он теперь со мной не сможет».

Царю, князь резко в просьбе отказал,

О чём ему в посланье сообщил.

«Царевича» же охранять усиленно всем приказал,

И переписку с Годуновым прекратил.

Напрасно Самозванец с князем ждали,

Скорейшего ответа от донцов,

Тогда они ещё не полагали,

Что князь Острожский сумел перехватить гонцов.

К тому же гетман Ян Замойский,

Во всех делах ему мешает,

И против провокации Московской,

С сенаторами вместе возражает.

Решив, что казаки не отвечают,

Князь Вишневецкий стал предполагать,

Что им помочь казаки не желают,

И вскоре пыл в нём начал затухать.

Однажды князь Адам был у кузена,

И Константину Вишневецкому сказал,

Что он не ожидал от казаков такой измены,

И все надежды с ними потерял.

Тогда кузен Адаму предлагает,

Ему Лжедмитрия отдать,

Его тесть Юрий Мнишек знает,

Как авантюрами умело заправлять:

«Не думай что мой тесть такой простак,

Он сто очков любому даст вперёд,

За дело не возьмётся просто так,

И выгоду всегда во всём себе найдёт.

Я про него тебе всё расскажу,

Он весь в покойного отца,

И безо всякого, тебе я докажу,

Что лучше Мнишека ты не найдёшь ни где дельца.

Его отец из Чехии бежал к нам в Польшу,

При Сигизмунде Августе Втором.

В Моравии не мог он оставаться больше,

Он был за что – то изгнан королём.

Но вскоре в Польше выгодно женился,

Чем в высшей свет себе дорогу проложил,

Когда же с Каменецким породнился,

то чин коронного подкормья получил.

За тем у Мнишека детишки народились,

Отец их к жизни славно подготовил,

Когда же к королю они с отцом явились,

То сразу сыновей обоих во дворце пристроил.

Но вот жена у Сигизмунда умирает,

Его прекрасная Варвара Радзивил,

Король в неистовом отчаянье страдает,

Ведь он Варвару до безумия любил.

И вновь вдовец семью создать желает,

И всё казалось, славно удаётся,

Но прежняя любовь всё затмевает,

И он с женой последней расстаётся.

Желая боль хоть как-то подавить,

Король предался всяким суевериям.

Стал зелья всякие и колдовские травы пить,

И Мнишеки желая заглушить его смятение,

Монарха стали лестью ублажать,

К нему пиритов с колдунами приглашали,

Ему усердно начали любовниц поставлять,

И все его капризы исполняли.

Тогда у Мнишеков способности проснулись,

Они момента своего дождались,

И так активно развернулись,

Что вскоре до монарших ценностей добрались.

Тогда в монастыре красавица жила,

Её Варварой, как и королеву, звали,

И на неё похожа она слишком уж была.

Ну и когда об этом Мнишеки узнали,

В монашку Юрий Мнишек нарядился,

И тайно в монастырь пробрался,

С ней о страданьях Сигизмунда поделился,

И во дворец её доставить тайно постарался.

Король был столь красавицей пленён,

Ведь он о ней, как только мог, мечтал,

И до того был лестью Мнишеков польщён,

Что вскоре Юрий королевским кравчим стал,

А заодно и управляющим дворцом,

От Сигизмунда должность получил,

И будучи доверенным лицом,

К монарху сам Варвару приводил.

Тогда он с братом делал что хотел,

Перед монархом льстиво расстилался,

Влиять на многие дела в стране умел,

И королевскою казной распоряжался.

Но вот монарх совсем уже больной,

Решил друзей своих литовских навестить,

И с приближённой свитой небольшой,

Кишинский замок вздумал посетить.

Там он увидеть шляхту пожелал,

Им несколько советов важных дал,

Тогда же в замке с ними распрощался,

Он в тот же дань в беспамятстве скончался.

Ну и как только ночи Мнишеки дождались,

Набили сундуки добром,

Одеждой, златом, серебром,

И той же ночью выкрасть сундуки все постарались.

И до того два братца обнаглели,

Что схоронить одежды Сигизмунда не осталось,

Так, в кое-что покойного одели,

Что Мнишекам не нужным оказалось.

Тогда скандал ужасный разразился,

И в Польше шума столько понаделал,

Что сейм весь против братьев ополчился,

И после споров, вывод общий сделал.

Награбленное всё в казну вернуть,

А Мнишеков за воровство под суд отдать,

Но их зятёк сумел так дело развернуть,

Что в сейме постарались всё замять.

И Мнишеки так ничего и не отдали,

Обворовать покойного сумели,

И хоть их все за это презирали,

Они плевать на это всё хотели.

Ну а когда монархом Польши Генрих Третий стал,

То Юрий Мнишек не удел остался,

Ну и когда во Франции король скончался,

То король Польский Генрих Валуа в Париж сбежал.

И вот когда трон королевский снова опустел,

То сейм не зная, что от иноземцев ждать,

собравшись, в Кракове в итоге повелел,

монарха Польши из славян избрать.

Тогда в Москву они своё посольство отправляют,

Считая, что Московский царь захочет, их корону Польскую заполучить,

Поэтому они Российскому царю Ивану предлагают,

Монархом Польским в Речи Посполитой быть.

Но если королём он стать не сможет,

То может цесаревича прислать,

Царевичу Ивану Сейм всегда поможет,

Правителем прекрасным в Польше стать.

Но царь Иван иначе рассуждал.

Ведь государь Всея Руси прекрасно знал.

Что о царе Московском Западня Русь всегда мечтала.

Ведь вся она от иго польского страдала

И Господа Христа молила,

Да русского царя просила:

«Иван Четвёртый, царь Московский,

Великий князь Всея Руси,

От шляхты польской и литовской,

Нас ради Господа спаси».

Народ российский понимал,

Что царь Иван всегда желал,

Русь Малую и Белую освободить,

Чтоб навсегда её с Великою объединить.

Но в Речи Посполитой сейм страною правит,

Монарх же властью слабой обладал,

И Сейм всегда служить себе царя по коституции заставит,

Но царь самих поляков за надменность презирал.

Поэтому царю пришлось полякам отказать.

Тогда по поручению Ивана,

Сенаторы всех стали убеждать,

На трон избрать Максемильана,

Которому Иван Четвёртый предлагал,

Германию объединить с державой Польской,

А Западную Русь царь русский полагал,

Объединить с державою Московской.

Но план царю осуществить не удалось,

Магнаты против немца возражали,

И сейму уступить тогда пришлось,

В итоге Стефана Батория они избрали.

Ну а Баторий Мнишекам ни в чём не доверял,

Как только Юрий не старался,

Монарх его к себе не допускал,

Но через десять лет король скончался.

И Юрий Мнишек разом ободрился,

К монарху новому сумел ключ подобрать,

Ну и когда от Сигизмунда Третьего доверия добился,

То начал должности большие получать.

Вначале Сандомирским воеводой стал,

Да должность старосты во Львове прихватил,

А Самбором так ловко управлял,

Что вскоре экономию всю разорил.

И не смотря на долг большой,

С роскошной жизнью он не расставался,

И вверенной ему от города казной,

Как собственной всегда распоряжался.

И зная, что король желает,

Войну Москве открыто объявить,

А Польский сейм ему мешает,

Его мечту осуществить.

У Мнишека тогда свой план созрел,

Аферу с «Дмитрием» удачно провернуть,

Ведь он при помощи Лжедмитрия хотел,

В войну Речь Посполитую с Москвой втянуть,

А заодно он про себя решил,

«Царевича» с Мариной обручить,

И дочь свою умело убедил,

Царицей на Москве ей русской быть.

И если план его осуществится,

То разом сможет все свои проблемы разрешить,

Тогда сумеет он от короля добиться,

Ему его долги несметные простить».

И Константин Адама убеждает,

Совместно все дела решать,

Для этого Адаму предлагает,

Он Мнишеку Лжедмитрия отдать.

Адам вначале удивился,

Ему план странным показался,

Зато Лжедмитрий согласился,

И срочно к Константину перебрался.

Но порыв князя самозванец оценил,

Ведь он его прекрасно понимал,

С ним нужные вопросы обсудил,

И тут же в обработку его взял.

А чтоб проблем не возникало,

Его князь в дело быстро ввёл,

И с самозванцем с самого начала,

О Сигизмунде Третьем разговор завёл:

«Когда скончался Генрих Ваза,

То без него трон шведский опустел,

Тогда его сын старший Эрих сразу,

Отцовским троном быстро овладел.

За ним внимательно тогда все наблюдали,

И вот когда он управлять страною стал,

Все шведы в ужасе узнали,

Что их король шизофрениею страдал.

Тогда он брата своего Ивана,

В тюрьму в болезненном угаре посадил,

Да в безрассудном подозрительном дурмане,

В нелепостях абсурдных брата обвинил:

«Что на полячке он женился,

И якобы на трон его претендовал,

Ну и тогда же у Ивана сын в тюрьме родился,

И сына Сигизмундом он назвал».

Тогда нелепых действий Эриха боялись,

Его терпеть на троне не желали,

Все от него избавиться пытались.

И королём Ивана видеть все мечтали.

И вот критический момент настал.

Брат короля восстание возглавил,

Он против Эриха всю Швецию поднял

В итоге Эриха, Иван в тюрьму отправил.

Ну и когда по Божьей воле,

Иван корону шведскую одел.

То был Иваном Третьем венчан на престоле,

Народ его в стране благоговел.

Правителем он был как Густав Ваза.

В своих деяниях очень плодовитый.

Дворянству полюбиться сумел сразу,

И как отец его, такой же даровитый.

Ну и когда Иван попал в тюрьму.

Его жена всегда сопровождала.

Екатерина была предана ему.

И вскоре шведской королевой стала.

При этом католичкою осталась.

Ну и когда воспитывала сына своего,

То Сигизмунда убедить всегда старалась,

Что, будучи католиком, добьётся он всего.

Как только Сигизмунд Третий смог корону в Польше получить,

То сразу он решил с соперником Максимилианом разобраться,

Которого сумел Замойский вскоре разгромить,

И вынудил его от трона отказаться.

Но вскоре Сигизмунд стал не скрывая,

Характер свой, своенравный проявлять,

И мнением других пренебрегая,

Себя непогрешимым стал считать.

И неожиданно для всех,

Король к австрийцам потянулся,

И на себя взял столь ужасный грех,

Что от него Замойский даже отвернулся.

Однажды в Ревеле он встретился с отцом,

И заодно с Эрнестом там встречался,

Беседы вёл с австрийским герцогом тайком,

И даже передать корону ему клялся.

Но только если герцог согласится,

Его условия принять,

С ним будет рад король договориться,

И польский трон готов ему отдать.

Когда об этом в Кракове узнали,

То разом все поляки обомлели,

И все они настолько ошалели,

Что больше королю не доверяли.

И даже стали предлагать,

На сейме Сигизмунда допросить,

И все его деяния разобрать,

И всё народу сообщить.

Но шум замять, однако удалось,

Иезуиты Сигизмунда защитили,

Ну и когда на сейме всё в итоге улеглось,

То власть над королём иезуиты захватили.

Поляки поняли, что с Сигизмундом просчитались,

Ему как сыну польки доверяли,

Когда сенаторы с ним в разобрались,

И все его считать германцем в Польше стали.

Ну а когда король Иван скончался,

И вновь трон шведский опустел,

То Сигизмунд наследником законным оказался,

И вскоре шведскою короной овладел.

Тогда он стал в лице одном,

Единственным, в двух разных странах королём.

Но Сигизмунд в Стокгольме не остался,

Он дядьку Карла регентом избрал,

У шведов Карл своим считался,

А сам обратно в Польшу ускакал.

Тогда в Европе шла религиозная война,

Среди католиков она распространилась,

И вскоре протестантская волна,

До Швеции в итоге докатилась.

Протестантизм всех шведов разом охватил,

Тогда и дядя Карл сам протестантом стал,

Ну и когда же Сигизмунд в Стокгольм прибыл,

То всех сторонников своих, он среди шведов растерял.

И сразу же они его от трона отстранили,

Особо его дядя Карл старался,

Как только королевской власти Сигизмунда Третьего лишили,

То его дядя Карл Девятый сразу же на трон венчался.

И Сигизмунд безумно возмущённый,

И местью жуткой воспалённый,

Решил втянуть свою страну,

со Швецией в проклятую войну.

Но Сигизмунда Юрий Мнишек утешает,

И польскому монарху предлагает,

Москву в войну со Швецией втянуть,

А чтоб ему корону шведскую вернуть.

Он Сигизмунда сумел ловко убедить,

Лжедмитрия «Царевичем» признать,

Ну и затем его на трон Московский посадить.

Но перед этим договор с ним подписать,

Чтоб королю Лжедмитрий обещал,

Когда Московский трон он сможет получить,

Что клятву Сигизмунду на Евангелии он дал,

Войну коварным шведом объявить.

В итоге Мнишек с королём так рассудили,

Ведь авантюра может получиться,

А чтоб она могла осуществиться,

Помочь Лжедмитрию в его делах решили.

Тем более Лжедмитрий обещает,

Русь православную католикам отдать,

И короля иезуиты убеждают,

Лжедмитрия «царевичем» признать.

И самозванца поддержать решил,

Прелат архиепископ Ян Терновский,

Которого умело убедил,

Епископ Плоцкий, Барановский.

Их авантюру одобряет Вишневецкий,

И страстно князя поддержал,

Примас и Польский кардинал,

Архиепископ Мациевский.

И Сигизмунд епископами убеждённый,

И страстным их напором воспалённый,

Решил скорей сенаторов собрать

Чтоб о Лжедмитрии их мнение узнать,

И у сената одобрение получить,

Войну царю Борису объявить.

Но вот когда сенаторы собрались,

И всё на встрече с королём им разъяснили,

Зачем в сенат их срочно пригласили,

Они в ответ лишь дружно рассмеялись.

Авантюристом Мнишека назвали,

И самозванцем Лжедимитрия признали,

Король ни с чем в итоге оказался,

И всё пытался что – то доказать,

Но с мнением сената соглашался,

И авантюрой всё это пришлось признать.

Когда же королю в сенате отказали,

И полным бредом это объявили,

Ну а затею глупой посчитали,

О чём монарху прямо заявили.

То короля интрига захватила,

Она его буквально обуяла,

В нём страсть невольно возбудила,

И главною его мечтою стала.

Тогда монарх решил сторонников искать,

Желая мирный договор с Москвою разорвать,

И всех активно убеждал,

Войну начать с державою Московской,

Но королю упорно возражал,

Коронный гетман Ян Замойский.

И Сигизмунду прямо заявил,

Что авантюрой всё это считает,

И воевать с Москвою не желает,

В чём сенат всех убедил.

Но чтобы всё-таки страну в войну втянуть,

И с самозванцем карту разыграть,

Да всех, желая нагло обмануть,

Князь Вишневецкий стал «свидетелей» искать.

Чтоб все они «царевича узнали»

И в нём «наследника законного признали».

Ну и литовский канцлер Лев Сапега,

Решил стать Вишневецкому в его делах коллегой.

«Свидетеля» Петрушку отыскал,

Который перед всеми начал самозванцу клясться,

Что в детстве довелось им якобы встречаться,

И в самозванце сразу же «царевича признал».

Ну а королю Сапега смог прислать,

Дворян Дубенских-Хрипуновых,

Продаться за полушку сатане готовых,

Он их ещё в Московии сумел завербовать.

Они ему за денежки служили,

И канцлеру, что надо доносили.

Когда же об измене их в Москве узнали,

Все братья впятером в Литву сбежали.

А там, у канцлера остановились,

И вот теперь они ему «свидетелями» пригодились.

И стали нагло Сигизмунду врать,

Что «цесаревича» они все вместе с детства знали,

Да сказки всякие монарху сочинять,

И короля признать авантюриста убеждали.

Когда в Москве сумели новость получить,

Что в Польше самозванец был «царевичем» объявлен,

То чтоб племянника во лжи разоблачить,

Смирнов-Отрепьев в Краков был отправлен.

Он о племяннике своём все должен разузнать,

И самозванца перед всеми обличить,

Да в Кракове Отрепьева публично отчитать,

Чтоб этот беспредел абсурдный прекратить.

Но дядю к самозванцу не пустили,

Его там провокатором назвали,