ОРР
Уже много дней Орр жил один. Рядом хозяин, но не было главного – Оры. Он часто поднимался высоко в небо и кружил в надежде увидеть любимую. Пытался звать ее понятными лишь им двоим сигналами, но в ответ – безмолвие. Каждый вечер Орр возвращался домой один, снедаемый грустью, тоской и одиночеством. Даже успокаивающие слова хозяина не приносили облегчения. Орр понимал, что тому не легче – вместе с Орой исчезла и хозяйка. Поздними вечерами он внимательно наблюдал, как хозяин в задумчивости сидел один за столом. Днем приходили люди, и дом наполнялся жизнью, но вместе с темнотой возвращалось отчаяние.
«Надо любыми путями найти Ору и хозяйку», – решил Орр, взмахнул широкими крыльями и исчез в небе. Надвигались сумерки, но орел продолжал парить. И вдруг неожиданно для себя повернул в сторону моря: ему показалось, что он слышит зов подруги. Каким-то невероятным образом Орр чувствовал – Ора совсем рядом. Он кружил в полной темноте над домами. В одном из них зажегся свет, и в этот момент Орр отчетливо услышал призыв орлицы.
«Она там!» – его сердце часто забилось, и он бросился в сторону светящейся точки.
Стекло Орр заметил поздно, успел затормозить, но удара не избежал. Не обращая внимания на боль, он уцепился мощными когтями за раму и стал яростно бить крыльями, надеясь разбить окно и выпустить на свободу подругу. На балкон вышли напуганные его появлением и ударами по стеклу люди. Но Людмилы не было! Затем мужчина попытался его прогнать.
«Значит, Ора в комнате», – решил Орр и, отпустив раму, ринулся в проем. Но дверь балкона захлопнули перед самым его клювом, и он остался один. Прошло какое-то время, разговоры в комнате стихли, свет погас, и воцарилась тишина.
«Что делать?», – Орр пробрался в угол балкона и затих. И вдруг – снова знакомый звук. Он мгновенно уцепился за раму и принялся с новой силой бить по стеклу: «Она – там! Ее нужно освободить любой ценой!».
На балконе опять появился мужчина, который явно пытался его успокоить. Повинуясь убаюкивающей интонации, Орр сложил крылья и заковылял в угол. «Может, и правда дождаться утра?» – подумал он. Ближе к рассвету уснул. Разбудил птицу звук шагов. Орр попытался взмахнуть крыльями и улететь, но ножки кресла, под которое он забрался, не позволили это сделать. Подошел мужчина, взял его на руки и вынес на улицу. Орр не сопротивлялся. Его легонько подбросили, и вот она – свобода!
Сделав несколько кругов над домами, Орр опять услышал призыв Оры и понял, что звук доносится с балкона соседнего дома. Снизившись, он сел на балкон и увидел через стекло подругу. Какое-то время они переговаривались на только им понятном языке, затем Орр уже знакомым приемом уцепился за раму окна и, расправив крылья, резко изо всех сил ударил по стеклу. Стекло не выдержало такого сильного удара и разбилось на мелкие осколки. Ора свободна!
Птицы взмыли в небо и, кружась в радостном танце, полетели в сторону гор, к хозяину.
ЗАГОВОР ОРЛОВ
Орр и Ора вместе уже пятый день, а хозяин мрачнее тучи. Он заметил, что птицы «болтают» о чемто, будто готовят заговор.
– Уж не думаете ли и вы, ребята, улететь от меня? – спросил Рустам.
В ответ – молчание.
– Да нет… Вы у меня умные, не улетите, – успокаивал себя мужчина. – Но что мне делать? Не могу я без Людмилы, пропаду…
В этот момент орлы поднялись в небо и направились в сторону моря, призывая хозяина следовать за ними.
– Нет, ребята! Она сама ушла, сама должна и вернуться.
Покружив над морем, птицы вернулись.
– Вы же возвращаетесь! А Людмилы нет…
Орр сел на руку Рустама и сильно сжал ее когтями, словно говоря: «Ты – мужчина и должен уметь прощать, ты должен спасать свою подругу. Освободи ее и верни домой! Я же сделал это, а ты?..».
Птицы снова улетели, теперь надолго. Перевалило за полдень, а их все не было.
– Неужели они отправились к Людмиле? – подумал Рустам и решился. – Я должен пойти к ней и уговорить вернуться!
Он сел за руль внедорожника и дал газу. Всю дорогу думал: «Где я ошибся? Что я сделал не так? Эх, Людмила, Людмила… Я же люблю тебя! Почему ты меня не понимаешь?».
Людмила увидела парящих в небе птиц, и ее сердце защемило. Она догадалась, кто разбил стекло и увел Ору.
«Какой молодец Орр, – подумала Людмила. – Прилетел и увел любимую. Вот это джигит! Почему же ты не идешь, мой славный Рустам? Но ведь и Ора не молчала, каждый день звала друга, рвалась к нему. И он услышал ее зов. А я, дура, сижу, сложа руки, и жду. Надо немедленно возвращаться!».
Людмила быстро собралась и поехала в горы, вслед за медленно летящей парочкой орлов, к Рустаму.
***
Они целовались на тропинке, ведущей к дому, потом кружили среди цветов на лужайке и снова целовались… И наконец пришли ДОМОЙ!
А высоко в небе над ними парили две великолепные птицы – счастливые Орр и Ора.
ПРЕДСКАЗАНИЯ
Без Веры в сердце ты становишься жесток,
Творя безумные дела и разоряя храмы.
Но помни, зло – плохой урок,
Ведь в душах сыновей ты оставляешь шрамы.
И кара неминуемо найдет тебя, злодей,
Забвение придет суровою расплатой.
Совсем исчезнешь ты из памяти людей,
И будет это небольшой утратой.
Пройдут года, придут другие люди
И восстановят храмы на века.
А с ними вечно наша Вера будет
И снова засияют золотые купола…
В. Заренков
К написанию этой истории меня подтолкнула поездка в белорусский город Толочин с группой моих друзей и сотрудников. В течение последних двух лет мы в качестве благотворительной помощи восстанавливали в этом городке Свято-Покровский монастырь. Самым волнительным событием стала установка новых сияющих золотом куполов с красивейшими и величественными крестами.
Посетив монастырь, побеседовав с матушкой Анфисой и сестрами, отведав монастырской трапезы, я предложил желающим из делегации посетить мою деревню, где я родился и вырос, побывать на кладбище, где похоронены мои родители и родственники, а для остальных был подготовлен экскурсионный автобус по знаковым историческим
местам района. Все дружно решили ехать со мной, чему я был безмерно рад.
***
Приехав в деревню, я в первую очередь показал место, где стояла наша изба, а сейчас были видны только заросшие бурьяном остатки фундамента.
– А где же краник с водой, о котором Вы писали в своем рассказе «Водопровод»? – спросил с улыбкой один из участников нашей группы – композитор Михаил. Он уже был со мной на этом месте в прошлый наш приезд и хорошо знал об этом кранике.
– А вон, видите маленькую избушку-часовню рядом с дорогой? Мы её построили два года назад. Вот туда я и перенес этот краник. Избушка-часовенка для всех всегда открыта. Любой уставший путник может зайти сюда, попить холодной чистейшей водички, отдохнуть в тени и продолжить путь.
Посидев в избушке, побеседовав и выпив воды из того самого краника, мы продолжили путь в сторону кладбища. Постояв у могилы родителей и родственников, возложив цветы и прочитав молитвы (с нами был священник Евгений), группа разбрелась по кладбищу, рассматривая надписи на крестах и памятниках.
– А что это за пирамидка с красной звездой вон над той неухоженной, заросшей могилой? – спросил с интересом писатель Николай.
– О, это долгая и грустная история, – ответил я, задумавшись. Очень не хотелось мне будоражить память и говорить плохое об умерших.
– Нет уж, нет, – начали просить остальные, – расскажите, пожалуйста, нам интересно.
– Хорошо, давайте вернемся в избушку-часовенку, там я вам всё и расскажу, – предложил я группе.
Мы вернулись в избушку, сели за стол, и я начал рассказ.
***
Родился я в небольшой белорусской деревеньке, что недалеко от города Орша и города Толочин, в большой трудолюбивой семье. Семья была дружной – все помогали друг другу. Отец и мать работали с утра до вечера, старшие дети ходили в школу, а нас – младших – воспитывала бабушка Аксинья. Бабушка, несмотря на советскую власть, была истинно верующим человеком. Она без молитвы никогда не садилась за стол.
С детства мне запомнились её рассказы о вере, о Боге, о его Любви к людям. Были и рассказы о тех, кто отошел от веры и перешел в воинствующий атеизм с его варварским разрушением храмов и церквей.
Недалеко от нашего дома жила председатель сельсовета Марья с двумя сыновьями четырех и шести лет. Мне она помнится женщиной, похожей на комиссара. Всегда была одета в черную прямого покроя юбку и комиссарскую кожаную куртку, подпоясанную широким солдатским ремнем с пряжкой и красной звездой. Её строгость по отношению к людям граничила с жестокостью и презрением. А церковь и священников она ненавидела.
Муж, не выдержав её комиссарского, неженского характера, покинул Марью, когда детишкам было два-три года. И больше никогда в селе не показывался.
А мне запомнился и не просто запомнился, а врезался в память случай, когда по её приказу местную церковь в соседнем поселке превращали в картофелехранилище. Теперь-то я понимаю, что никакой необходимости в этом не было. Церковь выстояла под бомбежками в войну, продержалась в оккупацию. Во все времена туда шли люди поклониться Богу, покаяться и попросить помощи.
Построить новое картофелехранилище не составляло никакого труда. Но тупая, наполненная злобой ненависть к религии толкала Марью к разорению церкви. И вот на глазах у собравшихся людей она сама забирается на крышу, цепляет железный трос за золоченый, сияющий красотой крест и дает команду трактористу тянуть трос. Руки у тракториста дрожат от волнения, душа не принимает такую команду, противится, и он весь в холодном поту выскакивает из кабины, восклицая:
– Не могу я это сделать, хоть убейте, не могу… Бог накажет нас всех за такое злодеяние…
Народ, склонив головы, молчит: кто-то стыдливо отворачивается, кто-то несмело пытается сказать:
– Марья, не надо это делать…
Старый священник, печально глядевший на происходящее, пытался образумить людей и Марью:
– Люди, не делайте этого, Бог вас накажет. Марья, ты же человек, образумься…
Но Марья, спускаясь с крыши церкви, кричит громко:
– Трусы вы все, не понимаете политики нашей партии…
И, обращаясь к священнику:
– А ты – рассадник религии – помолчи лучше, покуда мы тебя в тюрьму не посадили…
Затем, расталкивая людей, Марья садится за штурвал трактора, резко нажимает на рычаги, трос натягивается, и крест падает на землю…
Старый священник молча крестится и тихо произносит:
– Марья, ты творишь страшное зло на земле и потому, помянешь мое слово, долго не проживешь на этом свете и скоро умрешь в муках, но самое страшное, что и род твой кончится в муках…
Слова его не звучали проклятием, они звучали как пророчество.
Уже тогда мне, малому подростку, все это казалось противоестественным. Зачем разрушать красоту, зачем рушить веру в Бога, в доброту, в любовь?
Дома, со слезами на глазах, я рассказал об увиденном бабушке. Она молча выслушала и произнесла:
– В своей жизни, внучок, тебе ещё много придется увидеть несправедливости – времена сейчас трудные, люди потеряли веру в Бога. Но пройдет время и всё образуется. А ты, внучок, ещё много церквей восстановишь и много крестов установишь. И даст Бог, еще и новые храмы построишь. Только не теряй веру в Бога.
Прошли годы, и, вспоминая прожитое, я убеждаюсь, что всё в жизни закономерно, и пророчества верующих людей – и старого священника, и моей любимой бабушки – сбываются.
Примерно через год Марья тяжело заболела, у неё обнаружили рак. Она сильно мучилась и через какое-то время умерла. Детей забрали в детский дом. И долго никто не знал, что с ними. И уже через тридцать лет, в очередной мой приезд в деревню, я узнал, что старший попал в тюрьму и там умер, а младший умер от пьянства. Очень жаль их… Ведь ни в чем они не были виноваты, но им пришлось расплачиваться за дела своей матери…
Мне же в своей жизни, как и предсказывала бабушка, довелось восстанавливать много храмов, монастырей и церквей и устанавливать красивейшие купола с золочеными крестами.
И строить новые храмы, церкви и часовни.
Бог даст, и еще удастся построить…
ДОРОЖИ ТЕМИ, КТО РЯДОМ
Простите близких за причиненную Вам боль, и боль отпустит.
Простите себя и отпустите прошлое, чтобы наслаждаться настоящим.
Прощать – это значит помнить без обиды…
Из Интернета
Джона я встретил в Кембридже. Это небольшой, но известный на весь мир университетский городок в Англии. Я приехал туда по совету друзей совершенствовать (как мне казалось!) свой безобразный английский. «Только в Англии и только в Кембридже ты научишься говорить по-английски, – убеждал меня мой друг Михаил и, громко смеясь, добавил: – а еще лучше, если на время учебы найдешь красивую англичанку. В кровати мигом выучишь!». Англичанку, да еще красивую, найти в Кембридже почти невозможно – такое ощущение, что там одни иностранцы. И все разговаривают на своем, понятном лишь им языке.
Учеба давалась тяжело, потому что, обладая логическим мышлением, я не могу механически запоминать незнакомые слова. Но английский был необходим по работе, и я упорно его учил. Судьба распорядилась так, что я познакомился с Джоном. И эта встреча многое изменила.
Джон – добродушный и немного грузноватый мужчина, на вид 43–45 лет – работал учителем в школе английского языка. Уроки у него были веселые: он рассказывал забавные истории, ненавязчиво втягивая учеников в обсуждение интересных тем. Одним словом, «душа-парень». Часто после занятий, а иногда и в выходные дни Джон приглашал меня в музеи и театры. Он был не прочь выпить хорошего вина или виски. Постепенно мы обошли с ним все рестораны Кембриджа и ближайших пригородов. Кроме того, выезжали за город на пикники. Джон прекрасно готовил, особенно хорошо у него получалась рыба на углях. Имелся фирменный способ приготовления: он чистил рыбу (желательно морскую с белым мясом), добавлял мелко нарезанный лук и другие овощи, приправу, лимон, заворачивал тушку в фольгу и жарил ее на углях 20–30 минут.
Нигде и никогда я не ел такой вкусной рыбы!
С Джоном было очень интересно общаться. Через две недели я уже прилично говорил на английском. Думаю, главную роль сыграли не уроки, а личное общение. Во время прогулок мы беседовали о творчестве, искусстве, спорте, увлечениях. Например, Джон обожал скачки. Он знал клички всех лошадей, имена жокеев, тренеров и конезаводчиков. Мы побывали на нескольких английских ипподромах. Великолепное зрелище: красивые и сильные лошади, женщины в разноцветных шляпах, дух соревнования и переживания за фаворита, на которого поставил. Хотя для Джона главным был не выигрыш, а участие и ощущение борьбы.
Я заметил, что мой английский друг упорно избегает разговоров о личной жизни. Я знал, что у него есть сын Николас, которого он воспитывает один, и что уделяет ему много времени. Несколько раз мы ездили втроем на пикник. Николас был энергичным, спортивного телосложения парнем. Он умел разводить костер, чистил рыбу, готовил шашлыки, охотно болтал о футболе, школе и друзьях. Но ни слова не говорил о матери.
Однажды, перед моим отъездом из Кембриджа, мы сидели вдвоем с Джоном в местном пабе и, потягивая пиво, говорили «за жизнь». Я обратил внимание, что Джон очень задумчив: он что-то говорил, но меня словно не замечал. Казалось, мысленно он находится где-то очень далеко, а не рядом со мной.
– Что случилось, старина? – осторожно спросил я.
Сделав нескольких глотков пива, Джон произнес:
– Виктор, я хочу рассказать тебе историю своей жизни. Завтра ты улетаешь, а мне очень нужен твой совет.
И повторил:
– I do really need your advice…
РАССКАЗ ДЖОНА
Это был выходной, и ближе к вечеру я решил прогуляться по улочкам великолепного приморского города. Все улицы были заполнены беззаботными туристами, которые разглядывали витрины, проводили время за чашкой ароматного итальянского кофе, фотографировали местные достопримечательности. Среди них выделялись стайки веселых девушек. В коротких, прозрачных и разноцветных юбочках, таких же интригующих и красиво облегающих фигуру блузках, они привлекали внимание молодых парней, которые пытались с ними познакомиться. Иногда это удавалось, но чаще девушки давали отпор и, весело смеясь, убегали к морю. Парни спокойно продолжали свой путь, останавливались у кафешек и заводили знакомства с более покладистыми барышнями.
Погода стояла великолепная, с моря дул свежий ветер, и все вокруг располагало к отдыху и любви. Я тогда был молод, полон сил, и каждая девушка казалось мне прекрасной. Но врожденная стеснительность мешала мне с кем-нибудь познакомиться.
И вдруг я увидел ЕЁ. Стройная, высокая, в белоснежном фартучке она держала в руке небольшой серебряный поднос с дымящимся ароматным кофе. На ней была голубая коротенькая юбка и под цвет фартука – белоснежная блузка. Стройные, красивые, чуть загорелые ноги, точеная фигура, аристократические руки и шея – все было прекрасно. Я робко взглянул на нее, и она вдруг в ответ улыбнулась. Такой ослепительной и чувственной улыбки я еще не встречал – за все свои 25 лет.
От девушки, как с моря, повеяло свежестью…
Не решаясь подойти, я купил в ближайшем киоске местный журнал и присел в кафе напротив. Заказав кофе, стал листать журнал, краем глаза посматривая на свою «избранницу». Она то появлялась с подносом в руках, то исчезала в глубине ресторана, но почти всегда ловила мой взгляд и одаривала ослепительной улыбкой. После четвертой чашки кофе, в очередной раз поймав мой взгляд, девушка снова улыбнулась и красивым жестом пригласила за столик ресторана, который обслуживала. От неожиданности я вздрогнул, пролил кофе и еще больше сконфузился. Не сдержавшись, она засмеялась. Ее смех звучал, как серебряный колокольчик. К моему удивлению, я тоже засмеялся, робость исчезла, и я пересел за ее столик:
– Здравствуйте! – произнесла она на чистом итальянском. – Меня зовут Карина, и я здесь работаю. Хотите кофе?
– О да, конечно! – пролепетал я, хотя выпил уже четыре чашки, и мое сердце, то ли от крепкого напитка, то ли из-за того, что сильно нервничал, бешено застучало, словно готовясь вырваться наружу…
– Я – Джон. Простите за мой плохой итальянский. Я живу здесь недавно, проходил мимо, купил журнал…
– Знаете, Джон, я сегодня подменяю подругу, скоро она придет, и я освобожусь. Если подождете, можем вместе погулять.
– Конечно, подожду! И буду рад погулять с вами, – не веря своим ушам, проговорил я.
Так я и сидел некоторое время, листая журнал и попивая кофе, в ожидании подруги. Казалось, прошла целая вечность. Наконец из ресторана выпорхнула улыбающаяся Карина. Я даже не заметил, когда пришла ее подруга и Карина успела переодеться. Теперь на ней были короткие джинсовые шортики, удачно облегающие великолепную фигуру, и светлая шелковая блузка, подчеркивающая красивую грудь. На ногах – серебристые босоножки. В черных волосах заколка с большой разноцветной бабочкой. На лице играла улыбка.
– Куда идем, кавалер? – весело спросила Карина и быстро добавила. – Только не в ресторан и не в кафе!
– Идем к морю, – предложил я.
– Замечательно! И подальше от людей.
Она взяла меня за руку. От ее прикосновения потелу пробежала дрожь, будто меня ударило током. Я сжал ее ладошку, и мы пошли, размахивая переплетенными пальцами. По пути болтали обо всем: о погоде, море, Италии, Англии. Она рассказала о себе, я – свою историю, вспомнили новые фильмы, музыкальные альбомы, выставки. Было такое ощущение, что мы знакомы с детства.
Мы бегали по песчаному пляжу, плескались в море, брызгали друг на друга соленой водой и не заметили, как стало темнеть. Стараясь поймать последние лучи солнца, выбежали на лужайку с мелкими белыми ромашками, которые в сумерках горели, будто светлячки. Усталые легли на траву, усыпанную цветами. С моря потянуло прохладой. Чтобы согреться, Карина прижалась ко мне, и я неожиданно для себя впился губами в ее чувственные губы. Время остановилось, мир перестал существовать. Мы безрассудно отдались страсти и не замечали ничего вокруг – только губы и наши тела.
Мы пришли в себя, когда вдали уже светила луна и яркие звезды. Какое-то время мы молча лежали, глядя в ночное небо, затем я аккуратно взял ее на руки и понес к морю. Нагретая солнцем вода окутала нас нежным теплом. Немного поплескавшись, мы снова стали целоваться и снова отдались страсти.
Это был незабываемый вечер…
Затем мы стали встречаться. Обычно я ждал Карину у кафе, и мы шли в наше тайное место. Через три месяца Карина сообщила, что у нас будет ребенок, и мы поженились. Рожать сына решили в Англии. Вскоре переехали в Кембридж, и я устроился учителем в местную школу. Нам выделили квартиру, и семейная жизнь стала приобретать нормальные очертания.
Родился сын, которого назвали в честь моего деда Николасом. Казалось, все хорошо: мы вместе, я работаю, Карина воспитывает сына, по вечерам ходим в театр и кино, а на выходные едем за город. Однако я стал замечать, что Карина скучает, ей хотелось чего-то нового. Она начала писать картины (раньше увлекалась живописью), и у нее неплохо получалось. Но вскоре я услышал:
– Скучно стоять за мольбертом.
– Займись фотографией, – пошутил я и купил ей фотоаппарат.
Неожиданно для меня она действительно увлеклась фотографией, стала выезжать в другие города и страны, встречаться с профессиональными фотографами. Конечно, это плохо сказывалось на воспитании сына и семейном бюджете. Мне приходилось отказываться от поздних уроков, чтобы забирать Николаса из детского сада. Соответственно, уменьшилась и зарплата. Из-за этого у нас начались ссоры. С ее-то итальянским темпераментом! Карина все чаще не приходила домой ночевать, ссылаясь на организацию выставок, поездки и прочее. Возвращалась утром, извинялась и говорила, что всю ночь работала.
И вот в один прекрасный день она ушла, оставив на столе записку:
«Прости меня, Джон! Я больше не могу тебя обманывать… Я влюбилась, влюбилась страстно и не могу без него ни минуты. Ты его знаешь – это Том, фотограф из Америки. Мы улетаем к нему. Николаса я взять не могу – Том возражает… Надеюсь, ты воспитаешь его хорошим человеком. Вы мне родные, но я не могу без Тома, безумно-безумно его люблю. Простите меня! Не судите строго… Ваша Карина».
Для меня это был страшный удар. Карина, которую я страстно любил, которой все прощал и которая, как мне казалось, любила меня и сына, бросила нас и улетела в Америку с тощим, длинноногим и нищим америкашкой-фотографом.
«Такого быть не может! Это недоразумение, злая шутка. Она вернется!» – лелеял я надежду. Но проходили день за днем, а Карина не возвращалась. Я продолжал работать, после работы бежал в садик за сыном, готовил еду, стирал и занимался с Николасом. Пролетели годы, сын пошел в первый класс, и я все время тратил на него: вечером мы вместе делали уроки и готовили. Николас любил играть с друзьями в футбол и часто гонял мяч допоздна. По выходным мы ходили на экскурсии, ездили за город, гуляли в лесу. Николас рос общительным парнем, иногда после его вечеринок весь день приходилось восстанавливать порядок. Правда, он сам активно мне в этом помогал.
Постепенно мы привыкли жить вдвоем, мальчик стал забывать мать. И вдруг, когда он уже перешел во второй класс, пришло письмо из Америки. Без обратного адреса, был только штамп Нью-Йорка.
***
«Дорогой Джон!
Пишет тебе Том, с которым уехала твоя бывшая жена Карина. Хочу сообщить, что мы прожили вместе всего два года, и она ушла от меня к малоизвестному продюсеру по имени Стив, уехала в неизвестном направлении. Однако неделю назад я получил записку от этого Стива, в которой он сообщает, что Карина скончалась от сердечного приступа. Адрес, где она похоронена, Стив не назвал. Примите мои соболезнования.
С уважением, Том».
***
– О, господи! – воскликнул я в ужасе. – Моя Карина скончалась, и я не смог присутствовать на ее похоронах. Ведь ей было всего тридцать лет! Как же так… Эх, Карина, Карина…
С тех пор прошло восемь лет. Все свободное время я посвящал сыну. Он успешно закончил школу и сейчас учится в колледже, хочет стать юристом. Мать он почти не помнит, но часто спрашивает, когда мы съездим на ее могилу. Несмотря на то что прошло много времени с момента расставания, я не смог забыть Карину, она оставалась единственной женщиной, которую я по-настоящему любил. Я отправил несколько запросов в различные службы США с просьбой разыскать могилу бывшей супруги, но приходили лишь отписки. И когда мы потеряли всякую надежду и решили сами отправиться в Америку на поиски, из Нью-Йорка пришло новое письмо… письмо от Карины.
***
«Здравствуйте, мой дорогой Джон и любимый, единственный сын Николас!
Вы, конечно, будете удивлены этому письму. Я бы тоже удивилась, получив его. Ведь вы считаете меня умершей. К счастью или нет, но я жива. Влача нищенское существование в чужой стране, и совсем отчаявшись, я осмелилась вам написать.
Простите меня за все! Но я действительно страдаю – от одиночества, от того, что натворила, от того, что виновата перед вами, мои любимые и самые близкие люди. Находясь вдали от вас, я всегда вспоминала и вспоминаю день нашего знакомства, Джон. Вечер на берегу моря, когда мы, как сумасшедшие, отдавались страсти, купались ночью, а потом, обессиленные, держась за руки, лежали на поляне с цветами и смотрели на яркие звезды. И как ты, Джон, глядя на падающую звезду, задумчиво произнес:
– Вот так, Карина, заканчивается жизнь.
А я ответила:
– Нет, мой любимый Джон! Жизнь только начинается, и я люблю тебя, милый.
Мы молча лежали, думая каждый о своем. Я мечтала о своем домике с садом, о сыне, которого рожу и буду любить, о маленькой дочке, с которой мы будем плести венки из полевых цветов и дарить вам, мальчикам. А вы будете скромно их примерять и отдавать нам, смеясь: «Вам они больше идут! Вы у нас самые красивые». И мы все вместе будем дурачиться и веселиться.
Такие мысли у меня были, Джон, в тот вечер. Лучший вечер моей жизни! Конечно, тогда я была наивной и глупенькой, но искренне верила, что все именно так и будет.
Затем мы поженились, уехали в Англию и вместо домика с садом поселились в тесной квартирке, где начались будни: ты все время на работе, я – по хозяйству. И мне стало скучно. Я пыталась заниматься творчеством, но у меня ничего не вышло. Затем родился Николас. Я видела, как ты любишь сына, как он привязан к тебе, и решила, что ему с тобой лучше. К сожалению, я оказалась плохой матерью и стала обижаться на тебя. Только сейчас поняла, что без причины. Мне хотелось свободы, жизни… Другой жизни – стремительной и бурной. И тут появился Том, фотограф из Америки, и я увлеклась фотографией. Теперь я понимаю, что-то было лишь увлечение, не любовь. Отголоски страсти, которую мы с тобой испытали в тот незабываемый вечер.
Дура, опьяненная новой страстью, я ушла с ним, улетела в Америку. Мне казалось, что с Томом я обрету то, о чем мечтала. Но мечта развеялась, как дым: Том оказался никчемным и безответственным человеком – без работы, без дома, без планов. Он жил сегодняшним днем, ломая жизни других. Отъявленный эгоист! К тому же он много пил и в пьяном угаре становился невыносим. Прожили мы с ним недолго, скитались по дешевым отелям и съемным комнатам, жили на то, что он изредка зарабатывал.
Потом на одной из фотосессий я познакомилась с продюсером Стивом – 43-летним шатеном с изысканными манерами и приятным голосом. Он уговорил меня уехать с ним в Бостон. Том к тому времени окончательно ушел в запой и стал принимать наркотики. Наверное, он делал это и раньше, но тайно и небольшими дозами, а теперь не мог прожить без них и дня. Все заработанные деньги сразу тратились на дозу. Я мечтала вырваться из этого порочного круга, но Том забрал мои документы. К тому же у меня не было средств, чтобы вернуться в Англию. Еще я боялась, Джон, что ты меня не простишь и не примешь обратно. Я чувствовала себя виноватой и очень скучала. Однако ничего не могла сделать без документов и без денег. Предложение Стива оказалось как нельзя кстати. Здесь не шла речь о любви или страсти – он просто стал моим спасителем.
В итоге я уехала со Стивом. Он оказался состоятельным мужчиной, имел хороший дом в Бостоне и недвижимость, которая приносила неплохой доход. Но был страшно скупой, нудный и ревнивый – не разрешал мне выходить из дома одной, бывать на мероприятиях, заводить подруг. Настоящая «золотая клетка», из которой редко выпускали. Через какое-то время я получила письмо от Тома, в котором он просил меня вернуться и угрожал расправой, если я этого не сделаю. Я показала его Стиву, и он предложил написать Тому о моей неожиданной смерти.
Еще через какое-то время мы получили новое письмо от Тома, где он поведал, что сообщил о моей смерти тебе, Джон, и попросил указать место моего захоронения. Я была потрясена. Один обман породил другой. Возвращение домой стало невозможно.
Простите меня, мои дорогие, и за это тоже!
Стив ничего не ответил Тому. Вскоре у него начались проблемы с бизнесом, и мы переехали жить в небольшой городок Норвуд с его нудными провинциальными буднями. Стив все время был в делах, которые не приносили дохода, погряз в долгах, стал продавать недвижимость и, в конце концов, окончательно разорился. Через два года совместного существования мы разошлись. Я вернулась в Бостон и устроилась на работу официанткой в ресторан, где и работаю по сей день.
За это время я поняла, что люблю только тебя, Джон. Мой дорогой и единственный!
И больше всего на свете хочу вернуться к вам, мои милые. Я так скучаю по вам, Джон и Николас!
Простите меня, если сможете, и заберите меня отсюда.
Ваша Карина».
***
Джон закончил читать, аккуратно сложил письмо и сунул его в рюкзак, с которым никогда не расставался. Повисло молчание. Я не знал, что сказать, и чтобы хоть как-то разрядить обстановку, позвал официанта:
– Два пива, пожалуйста.
Пауза затянулась. Мы молча пили пиво. Я пытался представить себя в ситуации Джона. Что бы я сделал, если бы моя жена так поступила? И не находил ответа…
– Что ты мне посоветуешь, Виктор? – наконец тихим голосом спросил Джон.
Я внимательно посмотрел на него и в глазах, полных слез, увидел, какого совета он ждет от меня. Джон до сих пор любил Карину. Ни время, ни обиды, ни её измены не смогли погасить эту любовь… Он застыл в ожидании, луч света упал на его лицо, высветив появившиеся морщины и надежду. Пальцы его рук нервно вздрагивали, словно вспоминали те незабываемые моменты, когда они, скрепив руки, резвились на берегу моря.
Он терпеливо ждал от меня совета.
– Вы должны ехать за ней, Джон, вдвоем с Николасом, – я произнес это, более не сомневаясь в правильности совета. – Она вас любит и ждет. Без вас она погибнет. И вам она нужна. Вы должны быть вместе!
– Но ведь Карина нас предала, бросила. Она жила с другими мужчинами… – еле слышно дрожащим от волнения голосом произнес Джон. Но лицо его при этом озарилось радостью. Глядя на Джона, я убедился, что именно такого ответа он от меня и ждал: