Мама стоит на крыльце, прямо возле входной двери. Ее суровый взгляд обещает мне хорошую порку. Видимо, она уже знает о произошедшем. Ну вот, сейчас меня накроет автоматная очередь.
– Колин! – кричит мама. – Что ты сделал с Флойдом Лочем? Ты его избил! Теперь у нас будут очень большие проблемы! Меня исключат из родительского комитета! И как минимум выпишут штраф.
– Правильно сделал, что ударил, – небрежно отвечаю я, проходя мимо мамы. – И если бы не полиция, то врезал бы ему еще разок.
– Как ты можешь! – Она резко схватила меня за руку. – А ну-ка стой!
– Ну уж нет, мама! Хватит меня воспринимать как ребенка. Ты можешь хоть раз побыть мне другом, а не отчитывать? Да, блин, ударил. На виду у всех! А надо было, видимо, как Флойд. Исподтишка за школой или в лесу. Чтобы ты знала, это он мне поджег волосы. Это он издевался надо мной со своей тупой компанией.
Лицо мамы исказилось от злости.
– Что?! И почему ты молчал?! – взорвалась она. – Когда я искала виновных!
– Да потому что ты бы сделал только хуже! Мне вот это выгораживание, какой я маленький и беспомощный, вообще никогда не нужно было! Потому что всех Флойдов не истребишь, у них там целая мафия. Я хотел просто элементарного сочувствия, что да, фигово сложилась жизнь. Раз в таком маленьком городе нет ни одного человека, с которым бы мне удалось найти общий язык. А не эти прикольчики, что Колин только книги читает да сериалы смотрит. Да, блин, смотрю и читаю!
– Колин! Немедленно замолчи!
– Ни на юриста, ни на машиностроителя я не пойду учиться. Это не мое. Работать по восемь-двенадцать часов в день на какого-то дяденьку, чтобы он обогащался и хвастался своими финансами перед друзьями. А потом еще и слушать, что мир держится исключительно на таких добрых дяденьках, которые дают нам работать. Вот это да! Вся эта человеческая иерархия мне в горле стоит и не дает нормально дышать! Не хочу я такой жизни!
Я истерично рассмеялся, взглянув наверх.
– Эй, почему здесь нет возврата средств? Я хочу обменять свою тупую жизнь на что-нибудь получше!
Мама внезапно отвесила мне оплеуху.
– Я не могу, – отрывисто проговорила она. – Больше это слушать! Мы с твоим отцом столько труда вложили. Столько сил. Воспитывали, а ты…
– А я не хочу быть нормальным человеком! Ты это хотела сказать?! Видишь, ты меня совсем не слушаешь! Я очень хочу быть нормальным, но не могу! Только не там, где ты меня родила!
Моя щека вновь встречает горячую оплеуху.
– Замолчи, Колин Вуд! – процедила она. – Замолчи! Ты сам нагородил кучу проблем, а разгребать их нам с отцом. Ты всегда думаешь только о себе. Нам тоже жизнь несладка в Невероне. Но мы живем и надеемся на лучше.
– Я не хочу надеяться на случай, мама! Ну как ты не понимаешь. И разгребать за мной ничего не надо. Сам заварил – сам разберусь.
– Мы несем за тебя ответственность. Вот стукнет тебе восемнадцать, и вали куда хочешь! А пока слушай нас.
– Конечно, мама, слушаю! И очень хочу послушать, что скажет отец. Где он?
– На ненавистной тобой работе, где он зарабатывает деньги, чтобы ты мог купить себе очередную книгу. Или чтобы ты не умер от голода.
Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Да, я полный мудак. Но наконец-то мне хватило смелости признаться в этом родителям! Боже, так хочется вновь истерично рассмеяться и убежать. Хорошо, что в кое-то веки у меня действительно появился выбор. Ну не могу я жить в этом мире. Пытаюсь, но не могу. Внутри меня будто что-то лопнуло несколько лет назад, и все. Нет живого Колина Вуда. Только его тень блуждает по Неверону.
Слишком долго объяснять про мир мертвых. Мне не хватит времени до полуночи, да и какой в этом смысл, если я уже все решил? Мне никто не поверит. Все подумают, что у меня крыша поехала. Виктор Борман меня просто вычеркнет из истории. И дело с концом. Единственное что мне остается – это нормально попрощаться с родителями, ведь я их больше никогда не увижу.
Никогда.
Никогда.
Никогда.
Пугающее слово. И не менее пугающее будущее, которое за ним кроется.
– Да, мама, я не сахар, – сказал я волнительно, пытаясь правильно подбирать слова. – Извини, что не смог оправдать ожидания, которые ты на меня возложила. Не выйдет из меня юриста. Как и нормального человека со здоровой психикой. Наверное, надо было раньше работать с этим. И сразу сказать, что жизнь в Невероне – это сущий ад для меня. Но я все ждал и ждал, когда же наконец можно будет уехать из этого дурацкого города и начать новую жизнь. И так вышло, что сейчас мне уже ничего ждать не нужно. Я вернулся домой только для того, чтобы с вами попрощаться.
– Что значит попрощаться? Ты что, собрался уехать из города? – ужаснулась мама. – Но ты ведь еще даже школу не закончил!
– Можно и так сказать. Да. Уезжаю из города.
– Нет-нет-нет! – быстро приговорила мама. – Мы тебя никуда не отпустим. Разберемся с Флойдом и остальными, кто тебя обижает. Объяснимся с полицией. Скажем, что ты оборонялся. Придумаем что-нибудь! И вообще…почему ты ставишь нас в известность только сейчас?
Она была готова задохнуться от того, что слишком быстро говорила. На нее много сегодня навалилось.
– Мам, я хочу заехать к отцу на работу, чтобы с ним все обсудить. Если к нам заявится следователь, можешь сказать, что я к ним в отдел как-нибудь сам приду? Завтра там или послезавтра.
Она взяла меня за руку, будто ребенка, который собирается выбежать на проезжую часть.
– Так не делается, Колин. С отцом ты поговоришь вечером, когда он вернется с работы. Часов в десять. А пока я звоню адвокату за консультацией. Боже, что творится!
– Мама, позвони отцу. Скажи ему, что это срочно. У меня не останется времени вечером.
– Вот опять ты за свое! Как это не останется времени? Колин Вуд, ты никуда не поедешь! Иди в свою комнату. Будешь сидеть под домашним арестом.
Она забрала домашний телефон, а своего у меня нет. Боже, как это все бессмысленно! Домашний арест. Мама будто не слышала, как я тут распинался и объяснял про рамки. Впрочем, сам виноват, мог ведь и нормально попрощаться, если бы не устроил драку с Флойдом. Только нервы подпортил. Ведь завтра никто ничего не будет помнить обо мне. Но я все же должен увидеть отца. Сердце мое требует этого.
Я поднялся на второй этаж, открыл дверь в свою комнату. Здесь я прожил большую часть своей жизни. Но пришло время открыться другому миру. Да, страшному. Да, неизвестному. Но все-таки новому. И это самое главное.
Дневник Спенсера должен расставить все точки над i. Именно с него началась моя история в мире мертвых. Надеюсь, он поведает мне что-нибудь важное перед тем, как я навсегда расстанусь с родителями.
Воск и пламя
Дневник Спенсера Форда
Впервые я использую бумагу вместо слёз. Оказывается, мана имеет удивительную способность сохранять себя в любой материи. Но об этом чуть ниже. Прошло сорок лет с тех пор, как я покинул дом слёз. В последнее время я нахожу себя отвратительным. Все дело в ужасной силе, которая таится у меня внутри. Из-за нее умирает Дори, моя жена. Год за годом и капля за каплей я неосознанно убиваю ее.
Теплый свет Дори освещает дощатый домик, которому вот-вот стукнет двадцать три года. Двадцать три года любви, уходящих тоненькими досками в землю. Вы бы смогли столько светить?
Всему приходит конец. Дори медленно тает – вся в восковых слезах – прямо у меня в руках. Я обжигаю пальцы об горячий воск, стараясь не задевать угасающее пламя. Я утешаю ее тем, что мне не нужны другие свечки. Она мне верит. Ее света хватило бы на каждую дощечку нашего ветхого домика, будь я более аккуратен с фитилем.
Я виноват в том, что Доли умирает.
– Холодно, – вздрагивает она. Наш дом постоянно сквозит из-за трещин в стенах. На каждое мое маленькое вранье по отверстию, на каждое равнодушие – по целой расщелине.
– Сейчас исправлю. – Я закатываю рукава и обещаю управиться к вечеру. Дори нежно целует меня. Теплый воск застывает на губах.
Я аккуратно провожу шпателем по каждой дощечке, на которой выгравированы отпечатки нашей любви. Стоит только прикоснуться к одной – и сознание тут же улетит в коловращение красок. Самое теплое воспоминание на первой досточке: весеннее утро двадцать восьмого марта, хитрый огонек смотрит на меня, моргая карими искорками.
Второе воспоминание отзывается легкой прохладой на кончиках пальцев. Я расстегиваю звездочки с неба. Любуюсь обнаженной ночью и Дори, вспыхивающей во тьме всеми оттенками страсти (вы бы знали, как этот резвый огонек играет с ночью). Мы веселимся до утра, пока не встречаем восход: Дори будто смотрит в собственное отражение, выглядывающее из-за горизонта. Я смотрю в огненные глаза Дори и понимаю, что влюблен.
В те короткие минуты, когда я находил удовольствие быть рядом с Дори и Джоном, во мне зажигалась новая жизнь. Десять лет назад мы сидели на пляже, любуясь морским закатом. Сгущались теплые сумерки, прохладный ветер теребил темные кудри моей жены, разжигая в ней влажное, холодное, синее пламя. Моя мана непышно проникала в Дори, сквозила ветром сквозь маленькие щелочки ее сознания. И так до тех пор, пока Дори не поддалась моему влиянию. Я хотел взять ее под свою опеку. Полностью и невозвратно. Хотел владеть ей.
И здесь замешано чистое мужское начало – желание защитить маленькую беззащитную девушку (не могу употребить слово «женщина», так как оно грубо звучит) от большого и страшного мира.
Человек открыл атомную энергию, полетел в космос, победил множество болезней. А сила все равно в любви. И пустота царствует там, где ее нет. И пустота царствует во мне – бескрайняя, бездонная – там, где нет моей Дори. Что бы людей вдохновляло на новые открытия, если бы не существовало возвышенных чувств? Человек – это набор элементов. Химический рояль, на котором вечно кто-то играет свою волшебную мелодию. Здесь важно правильно подобрать пианиста, своего партнера.
Должен сообщить, что я был влюблен. До той степени, когда не хочется прикасаться к другим, более красивым и страстным девушкам. Но влюбленность, заигравшись, не страшится наказания. И я заигрался до того, что в какой-то момент перестал обращать внимание на свое солнце. Вовсе не потому, что нашел замену. Это далеко не самый печальный исход, если не быть последним кретином. Самое страшное – это уйти в себя, сжаться темнотой. А потом вернуться и искать свое солнце, когда оно уже зашлось пасмурном воском. Зашлось обидами. Зашлось невниманием. Двадцать три года семейной жизни туманят рассудок, подавляют яркие чувства. Пока ты вновь не превращаешься в мертвого Спенсера. Каждый день чувствуешь разрастающуюся внутри тебя пустоту. И проливаешь-проливаешь-проливаешь сухие слезы, в которых уже совсем не осталось тебя.
Джон повторяет ту же самую судьбу, так как моя мана проникла и в его жизнь. Я ничего не могу предпринять. Уже слишком поздно метаться. Остается только вернуться к Виктору и обменять свою жизнь на жизнь Джона. Но у меня осталось так мало времени в этом мире. Он может не согласиться. Его соратники – эти лампочки – уже шныряют по городу в поисках новой добычи. Возможно, мне удастся договориться с Виктором, если я найду ему подходящую замену. Если я выдам кого-нибудь из знакомых. Завтра же отправлюсь в Удильщик.
Управление маной – невероятно сложная практика, к которой я был не готов. Это невероятная сила, которая (к счастью) недоступна людям, но влияет на них, как дуновение ветра влияет на направление флюгера. Если твоя жизнь со временем превращается в бесформенную жижу, тающий воск, поддается унынию, то превращению не избежать и всему, что с тобой связано нитями маны.
Я виноват в том, что Дори умирает.
– Холодно, – вздрагивает она.
Ветер просачивается через трещины в стенах. Я целый день вожусь со шпатлевкой и известкой, пытаясь все исправить. Кожа высохла на руках: чешется, шелушится. Но за секунду ничего не исправить. За секунду можно разве что умереть, и то должно повезти. Вечер подходит к концу, Дори просит оставить в покое доски и вернуться к ней.
– Почти закончил, – я пытаюсь обнадежить ее. На стене открывается очередная трещина. Дори устало вздыхает, теряя горячие искры.
– Прошу, – тихо говорит она. Голос становится все слабее.
Я опускаюсь к ней на колени. Дори каплей за каплей теряет жар. Вздрагивает от холода. Нужно срочно заделать все дыры в стенах.
– Я сейчас вернусь.
Дори хватает меня за руку и шепчет «останься», растекаясь горячим воском. Ее свет мерцает все слабее. Воск твердеет.
– С тобой все будет в порядке. Ладно?
Она слабо кивает, закрывая глаза.
– Дори?
Ничего не видно в темноте. Ничего не слышно, кроме ветра, проникающего сквозь щели.
– Дори? – тихо шепчу я, прижимая ее к себе.
Но понимаю, что Дори больше нет. Я держу в руках окоченевший воск. Дом наливается тьмой. И монстры просыпаются в Невероне, улавливая мой бесслезный плач.
Прощальный подарок
«Смерть придет. У нее будут твои глаза», – Чезаре Певезе.
Теперь я начал в полной мере осознавать, почему мы представляем опасность для людей. Если кто-то из обитателей дома не способен управлять маной (то есть практически никто), лучше им не появляться в мире живых. Вот так и получается. Попал в дом слёз, значит там же и остался. Навсегда.
Как часто мы думаем, что счастье зависит только от нас самих. А на самом деле оно таится в обыкновенных вещах, которые нас окружают, просто мы не замечаем, как сильно влияем на свое окружение. Наша мана проникает в каждого человека, с которым мы общаемся. И тогда он в какой-то степени становится продолжением нас самих.
Джон Форд стал монстром, повторив судьбу своего отца. Винсент заметил во мне изменения после возвращения из воспоминаний Поли. Тогда я пропитался ее маной, которая содержалась в слезах. Она на меня повлияла.
Все эти монстры, дом слёз, картины художников-изгоев, игральная комната, бесконечный коридор с одинаковыми комнатами, в которых нет выхода, – это всего лишь продолжение меня. Все создала моя проснувшаяся после смерти мана. Целый этаж был в моем распоряжении, а я сидел лишь в одной комнате, потому как не видел различий между ними. Для меня комнаты были одинаковыми.
У Келена этаж кровоточил, у Поли – был весь во льду. Я видел в картинах свое отражение. Дом – это зеркало. Отражение нас самих. Смерть пришла, и у нее были наши глаза. Я все понял!
А сорок лет спокойной жизни – это уловка Виктора Бормана. И сегодня он раскрыл передо мной все свои карты. Я даже знаю для чего. Чтобы я вернулся к Поли. Ведь мана зажигается благодаря эмоциям. В ее воспоминаниях он сказал, что любовь способна разжечь в Поли невероятную силу. И эту силу он хочет забрать себе. Именно для этого я ему и нужен. Именно поэтому я и попал в дом слёз. Именно поэтому и встретил Поли. Мое появление в доме неслучайно. Судьба? Или очередная уловка? После случившегося все это было уже неважно.
Если я вернусь, она погибнет. А если не вернусь, она погибнет в одиночестве.
Теперь моя жизнь – всего лишь фигурка на шахматной доске Виктора Бормана. И вот я встал в позицию, подпертый другими фигурками, когда нет другого выхода, кроме как идти вперед. Когда понимаешь, что рано или поздно всему придет конец. Но все равно борешься. Потому что веришь в лучшее.
На первом этаже послышался мамин голос.
– Он у себя в комнате, – громко сказала она. – Не представляешь, что сегодня произошло, пока ты был на работе.
Пробило десять часов. Наконец-то отец вернулся домой. Бросив дневник Спенсера на стол, я выпрыгиваю из комнаты и быстро спускаюсь на первый этаж.
– А вот и он, – говорит мама. – Полюбуйся.
Отец обвел меня задумчивым взглядом, затем подозвал двумя пальцами. Я послушно двинулся вперед.
– Молодец, Колин, – похвалил он меня, прижав к себе. – Никогда не переносил семейство Лоч. Только зачем ты драку устроил перед одноклассниками? Ты ведь не в цирке выступаешь, чтобы развлекать их.
Ответ отца меня неожиданно и приятно удивил. Но еще больше он удивление вызвал у мамы. Покраснев от возмущения, она молча стояла возле входной двери, видимо, раздумывая, какую тактику выбрать. Так и не проронив ни слова, скрыв обиду, она демонстративно прошла возле нас на кухню и принялась мыть посуду, стуча тарелками и вилками об раковину.
– Ты что, даже не отчитаешь меня? – удивился я.
– Ну почему же. Отчитаю. За глупость.
– За глупость?
– За глупость.
За глупость, повтори это еще раз! А ведь действительно. Слабоумие и отвага – моя краткая характеристика, надо будет написать мелким шрифтом под названием книги.
– Я и сам дрался в школьные годы, – сказал отец. – Это вполне естественно.
– Он мог убить этого Флойда! – не выдержав, крикнула мама с кухни. – А ты ему еще и потакаешь. Да на него дело завтра заведут!
– Он уже большой. Сам накосячил – сам разберется. Да и Флойд не из тех, кто будет заводить дело из-за школьной драки.
– Верно. Они его просто убьют! – продолжала наступать мама. – Ты знал, что это Флойд поджег Колину волосы два года назад!
Отец удивленно поднял вверх одну бровь.
– Интересно, почему ты молчал? – спросил он.
– Потому что, – коротко объяснил я.
– И он хочет уехать из дома! – мама вернулась в коридор, обращаясь к отцу. – Ну же, отговори его от этой глупой затеи!
– Колин? Это правда?
Минутная стрелка упала на цифру шесть. У меня осталось чуть больше часа.
– Мама, папа, слушайте! Мои действия слишком сильно отражаются на вас, а ваши – на меня. Именно поэтому я и хочу уехать. Чтобы нести ответственность только за свою собственно жизнь. Вы даже не представляете, какой обузой я для вас стану, если не покину Неверон. Да что там представлять, давайте все расскажу! У меня никогда не получалось находить общий язык с другими людьми. Мне было страшно, что меня разоблачат, будут осуждать: за дурацкие рыжие волосы, за звонкий голос, за манеру речи, за сомнительные идеалы. Вот вы, например, осуждали отсутствующий интерес к жизни. Одноклассники осуждали за внешность и неуспеваемость. Все мое окружение, пусть и небольшое, твердило, что я – изгой. В конце концов я согласился, принял. Я не такой, как все остальные. И со временем даже начал…гордиться этим что ли. Романтизировать свой образ. Понимаете, как сильно окружение влияет на человека? Неверон у меня ассоциируется только с болью. Поэтому я и должен уехать из этого города. Или он убьет меня.
Они молчали несколько секунд, пережевывая в голове все сказанное мной, пока отец не спросил:
– Куда же ты собрался?
– Я наконец-то нашел человека, который меня понимает, – ответил я. – Я уезжаю к нему.
У мамы в глазах стояли слёзы. Взгляд отца с грустью опустился, хотя он и пытался не подать виду. Я чувствовал маной, что они хотят меня остановить. Но также к ним постепенно приходило понимание, что они не способны ничего предпринять.
– Простите, что ухожу так спонтанно. Не я могу иначе.
– Мы тебе поможем, – сказал отец. – Переберешься в другую школу. Будешь снимать комнату у какой-нибудь старушки.
Мама согласно кивнула.
– Поддержим финансово, – добавила она.
– Спасибо, мама, папа. Но теперь я сам за себя. Это начало взрослой жизни. Поэтому…мне будет очень приятно, если вы просто обнимете меня и пожелаете удачи. Да, пап, я помню наш разговор в мастерской. Ты говорил, что большая рыбка всегда ест маленькую. Что мир – это злое и голодное место. Да, я боюсь неизвестности также, как и вы. Но ведь у нас нет выбора, верно? Только идти вперед и надеяться на лучшее.
– Ты все правильно понял, Колин.
Мы крепко обнялись. Я глубоко вздохнул, готовый расплакаться, задержал дыхание. Было ощущение, что если я выдохну – мир перевернется. Исчезнет все, начиная со старых книг, оставленных на прикроватной тумбочке, заканчивая родным домом на краю Неверона. Я тяжело выдохнул. Прощай, живой мир.
– Но ведь не прямо сейчас ты поедешь, Колин?
– Прямо сейчас, мама.
В коридоре материализовался Джон. Он указал рукой на часы. Без двух минут одиннадцатого.
– Время, Колин, – в голове прозвучал его голос. – Торопись.
«Я все прекрасно помню. У меня еще есть час в запасе».
Одна минута. Так родители и застыли – с закрытыми глазами, в моих объятиях. Когда минутная стрелка слилась с часовой, Джон взял меня за рукав.
Мы неслись сквозь пространство. Ветер, гуляя по крышам Неверона, глухо посвистывал и подкидывал тяжелые снежные комья, дышавшие октябрьской влагой. Облака закрывали одинокую луну, замораживающую город ледяным отсветом. И не было видно ни одной звезды на небе. Даже фонари сегодня не горели. Весь мир будто бы застыл, ожидая моего ухода.
Мы прибыли в Удильщик. Нас встретил Рассел.
– Похоже, вы с-с-сделали правильный выбор, Колин Вуд. Поздравляю.
– Быстрее готовь рояль, – сказал Джон Расселу. – После полуночи дом больше не примет Колина. Он начнет его атаковать. Перемещение тоже займет время.
– Я еще здесь, – напомнил я.
Джон обратил на меня внимание.
– У тебя останется ровно десять минут, чтобы сбежать со своей подружкой в мир мертвых. Или дом вас уничтожит. И еще кое-что…только между нами. Виктор дал указание Винсенту ослабить вас.
– Ослабить?
– Забрать часть маны. Чтобы вы не смогли сразу же переместиться к знакомым, которые бы вам помогли.
– Но у меня нет знакомых…
– У Поли есть. И Виктор это знает.
Рассел сбросил с рояля тканевую накидку. Пыль поднялась в воздух.
– Где остальные монстры? – спросил я. – Когда мы здесь были в прошлый раз, вам проходу не было.
– Некоторые выполняют поручения в мире мертвых, – принялся объяснять Джон. – Некоторые, например мы с Расселом, занимаются делами в мире людей. Не думай, будто сбежав в мир мертвых, ты обезопасишь себя от Виктора. Мы везде. Даже там, где ты не видишь и не чувствуешь.
– Благодарю за предоставленную информацию, – я попытался съязвить. – Постараюсь ей воспользоваться.
– Это еще не все. Ты выиграл у Виктора свое право на жизнь. Теперь ты должен отдать ее другому монстру.
– Только монстру? – уточнил я.
– Именно так. Тому, кто находится в доме слёз.
Я задумался. Поли…нет, после сорока лет ее убьет Винсент. И эта мана, которая вырвется наружу…она опасна для всех. Если так рассудить, то эту жизнь никому нельзя отдавать.
– Я могу отказаться от этого права? – осведомился я. – Никому не отдавать жизнь?
– Нет. Жизнь должна быть отдана до полуночи. Торопись, Колин.
Стоит подумать о Майки…да, он не любит людей и держится от них подальше. Он весь в искусстве. И больше беспокоится о создании картин, чем о семье. Если не ему, то больше некому. Тем более я обязан ему за помощь с Келеном.
– Я отдаю свою жизнь Майки Моррису, – с уверенностью сказал я.
– Хорошо. Одно дело закончили. Как там с порталом?
– С-с-скоро, – отозвался Рассел.
– Что-нибудь еще расскажешь о мире мертвых? – я обратился к Джону. – Пока есть время.
– Юрген Лаос вам не поможем. Мир мертвых огромен, и вы появитесь ровно там, где нужно Виктору, а не королю мертвых. Ты верно подметил про шахматную доску, все фигурки давно расставлены и ждут только вас.
– А вы, Колин Вуд, имеете хотя бы небольшое представление, куда отправляетес-с-сь? – спросил Рассел. – Хочу вам с-с-казать, что мир мертвых опас-с-сен.
– Гораздо опаснее мира живых. Мы еще встретимся, Колин. Как враги. Так что готовься со своей подружкой к войне.
– Готовьтесь! Готовьтесь! А нет…уже в-с-се готово! – воскликнул Рассел, открывая рояль. – Перемещаемся!
Мое тело подлетело в воздух, резко нырнуло в рояль. Темнота залила глаза. И я вновь почувствовал ту же самую боль, когда меня переносил в дом Винсент. Старый ресторан бесследно растаял. На мгновение воцарился мрак. Но в следующую секунду показалась комната Поли…