Очень медленно, жестами показывая, что сдается, Дельфина потянулась за рубахой.
Дельфина не знала, и регинец никому не рассказал: заглянул в синь ее глаз, и показалось, что не женщина просит пощады, а само Море. Вспомнил, что бесконечный синий простор отделяют его от родины, синяя пучина поджидает его, как хищник в засаде. Ведь Море не умеет просить.
Ночь прошлась кровавым серпом. Регинцы до конца выжимали удачу из внезапности. Прибрежная линия Большего, Святилище и Гавань изведали регинскую ярость. Еще одно судно выпотрошило сокровищницу на Острове Совета.
Ярче всего в памяти Жрицы осталось небо: Дэя, добрая матушка всего живого, смотрит в ужасе, окно девы Нат настежь. Небо светлое, Море темное, темно-синее, как глаза Дельфины. Дельфина живая, все еще живая, потому что обещала Марку.
Монладец выволок ее за волосы на улицу прежде, чем поджечь дом, швырнул на землю и всего пару раз пнул ногами, вымещая злобу. То есть обошелся с ней милостиво, даже рубаху натянуть позволил – других женщин вытаскивали раздетыми, насиловали и убивали на месте. Зачем регинец ее пощадил, Дельфина не поняла, но точно знала – не из жалости. И, если он еще не решил, как поступить с добычей, то островитянка соображала быстрее. Инстинкт выживания все сделал за нее. Сама не помня как, она отползла в сторону, потом вскочила. Никто не преследовал. Привычная деревенская дорога стала полем битвы, а Дельфина – одной из многих мечущихся фигур.
Ее крик: “Дэльфа!!!” затерялся среди сотни голосов.
Ни старейшины, ни Выбранного Главаря, каждый сражается в одиночку и за себя, потому что некому отдать приказ. Не бой, а бойня. Позади все горит, впереди проклятья, мольбы, молитвы, хлопают двери домов – где распахнуты настежь, где заперты в тщетной попытке преградить врагам путь. Не удалось выбить дверь – поджигают дом, и пусть хозяева жарятся внутри или бегут на копья. Островитяне сами так поступали, и тысячи регинцев явились отплатить им той же монетой, методично спалить все – жилища, лодки, сараи с припасами, людей, землю Островов, небо над Островами. Восточная окраина деревни была почти вырезана, там и тут догорало беспорядочное сопротивление. Люди бежали к Морю или к Холму, но чаще всего нарывались на регинцев, которые были повсюду. Дома, что ближе к реке, доставались захватчикам труднее. Босые ноги Дельфины скользили на камнях. Она выбралась на поляну, задыхаясь от дыма, бега, страха ухватилась за Малого Каэ, прилипла к идолу, моля сделать ее невидимкой. Луна была не на ее стороне. Грызущий ужас внушал, что ее все равно убьют, чтобы она ни делала. Не убили до сих пор лишь потому, что регинцы в первую очередь расправляются с мужчинами. Привыкли к войнам на своей родине, где несчастные крестьянки способны лишь молить о пощаде! На самом деле, регинцы правы. Дельфина отлично знала предел своих сил, а большинство ее соседок давным-давно не сражались.
Ее дом меж тем быстро превращался в печь. В огне исчезли ее меч, лук, Акулий Кинжал и веретено, синее платье Жрицы, колыбель с младенцем, тела Дэлады и Аква поверх тел их детей и внуков. А где дочь? Где Мар, и что творится сейчас на Острове Леса? Отсветы пламени мечутся в синих глаза Дельфины, словно ответ. Ругаясь и заметно хромая, спотыкаясь о тела, через поляну идет воин, тот, что тащил Дэльфу. Он довольно молод, голова защищена шлемом, но кольчуги нет – видимо, не достаточно богат, и на одежде багрово красуются пятна крови. Одними губами женщина задала вопрос: “Где Дэльфа?…”
Наверное, именно так ощущается ненависть – Дельфина не знала ее за столько походов. В ушах, причиняя физическую боль, звенели последние вскрики мальчиков Дэлы, телом, казалось, завладел кто-то другой. Руками Дельфины он подобрал меч мертвого воина и кинулся вперед, как одержимый. Что угодно – лишь бы умолк в памяти детский плач.
Мгновение спустя Дельфина и ее противник оба оседают на землю, она – по инерции, он – потому что клинок чуть не по рукоять вошел в легкие.
– Где Дэльфа? – трясет его островитянка. – Где моя Дэльфа?
Регинец хрипит и хлебает кровь, ответить он не смог бы, даже если б хотел. Женщина задает вопрос уже не ему, а самой Маре:
– Где моя Дэльфа?
Дымная темнота тянет ее за плечи и срывающимся голосом отвечает:
– Она выскочила в дверь… я видел…, – перед разбойницей паренек семнадцати лет. – Она убежала…, – убеждает он больше себя, чем Дельфину.
Лица почти не видно под запекшейся маской, из плеча сочится кровь, волосы подпалены. Алтим, сын Дэлады и Аква. Кажется, и вправду он, а не его призрак, хотя Дельфина не представляет, как мог ее племянник выбраться из дома. Они цепляются друг за друга, как за обломки посреди кораблекрушения.
– Бежим…
Только прорубиться через бесконечных регинцев. Алтим, не смотря на раны, сражаться еще способен, Жрица совсем не удивлена, видя при нем Меч Волн. Выкованный Аквином, хранивший ее, пленный лантисом и вернувшийся назад – меч уже пять лет лежит без дела, ожидая, когда подрастет Мар. Семья Аква на оружие, побывавшее в руках врага, смотрела брезгливо, но сегодня юноше не пришлось выбирать. Дельфина с трудом выдернула клинок из мертвого тела. Она не помнила, как справилась с этим малым, должно быть, просто забыла, насколько неравны шансы. Регинцы прикрыты щитами и шлемами, а многие и кольчугой, на ней только изорванная рубаха до земли. Силы ее иссякали, а мужество давным-давно закончилось – на сколько же ее хватит?
Женщина пробежала за Алтимом шагов двадцать – и повстречала наяву свое видение.
Теор прорубал дорогу, легко сметая бывших тэру. Если б с ненавистью – нет, с безразличием привычного палача. В одной руке копье, в другой факел. Не помня себя, Дельфина, замерла у него на пути, встретилась взглядом.
– Теор! Брат! – и вдруг поняла, что стоит перед врагом, растерянная, глупо подставив себя под удар. Вспомнились детские страшилки: в Ланде есть то ли пытка, то ли казнь, когда преступнику поджигают волосы. Ее смоляные, роскошные, ниже пояса прекрасно подойдут. Предатель отшвырнул ее с дороги, вроде крикнул: "Спрячься!". Бросил огонь в открытую дверь дома Меды и Кэва и двинулся дальше. Дельфина ошарашено смотрела вслед. Ведь был же день, когда безутешно рыдал над убитым противником! Неужели слишком давно был тот день? Из горящего дома выскочил живой костер, покатился по траве, заливаясь истошным криком, и прошло бесконечно много времени, прежде, чем на руках у Дельфины затихла рыжеволосая девочка, одна из многих жертв этой ночи. Алтим звал тетку, но был уже далеко от нее, она отчаянно замахала ему:
– Не смей думать обо мне! Беги!
Потом Дельфина увидела Кэва – он рвался к Теору, чтобы убить, но рухнул, пронзенный копьем. Потом Меду – та с распущенными волосами бежала сквозь битву, не замечая регинцев, без единого звука припала к обгоревшему телу и замерла рядом с ним. И тогда Жрица узнала мертвую девочку – Фемину, дочь Меды и Кэва.
Наэв, полуодетый, с мечом в руках, замер на пороге. Повторил мысленно, осознавая: регинцы во главе с Теором идут к его дому. Другой решил бы, что это страшный сон, а Наэв годам к десяти уже понял свою судьбу: представь худшее, что может случиться, помножь на десять, и знай, что это и есть твое будущее. Но его воображения не хватило бы, чтоб такое представить! Теор привел на Острова врагов! Идет растерзать. Словно восставший мертвец, который приходит в мир живых чудовищем, а не тем, кем был при жизни.
К Наэву жалась Тэрэсса с младшим сыном на руках, двухлетний малыш цеплялся за ее подол. Старшие, Наэв и Сагитт, были на Острове Леса, но Ана была уже достаточно большой – как и Дельфину, ее отпустили погулять на свадьбе. Сам себя не слыша, Наэв еще повторял Тэрэссе, что все будет хорошо, и отчаянно соображал, что может сделать. Возле реки островитяне смогли организовать сопротивление, мужчины и многие женщины выстроились стеной, и захватчикам пока не удалось их опрокинуть. У чьих-то детей будет время убежать. Тэру, что жили ближе к берегу, успели столкнуть в Море лодки. Авмита и Авнора могут спастись, если Господин Морской их сохранит. Дом Наэва стоял ровно посередине и был окружен со всех сторон – его обычное везение. Человек двадцать регинцев против него одного – даже на миг не задержит, а мертвым уже никого не защитит.
Наэв бросил меч, тихо, уверено сказал Тэрэссе:
– Идите назад в дом.
Один шанс из тысячи лучше, чем ни одного. Пусть все будет, как Теор хочет.
Не оборачиваясь, он слышал, как Ана подхватила на руки двухлетнего братишку, ровный девичий голос повторил: “Идемте. Вы же слышали – все хорошо”.
– Зажила ли твоя рука, бывший брат?
Наэв невольно отметил, что даже с ним изгнанник говорит на регинском. Видно, отвык от родного языка.
Теор не убил его мгновенно, приставил меч, заставляя его, безоружного, отступать назад, к дверям. Хочет поиграть, как кошка с мышкой, насладиться местью – слава богам за этот шанс. Регинцы уже хозяйничали в доме, шарили в сундуках, ссорились из-за золотого браслета. Семью Наэва пока не трогали, отчасти потому, что те сжались в углу и почти не бросались в глаза. Отчасти же, потому, что Теор предупредил: эти – мои, этот дом – не жечь. Спесивого островитянина ненавидели все, но регинские воины смутно знали, что даже Герцог лишний раз с ним не спорит. Есть в этом человеке что-то, заставляющее подчиняться.
Взгляд изгнанника скользнул по женщине и выводку детей, и он усмехнулся, словно говоря: так и знал. Их, насколько возможно, прикрывала собой девочка лет двенадцати. Регинцы, наверное, принимали ее за мальчика – стриженную и в мужской одежде. Она что-то шептала маленькому и довольно ловко делала вид, что не обращает на захватчиков внимания. Но не спускала с Теора черных глаз, как кошка, готовая к защите. Он даже присвистнул от внешнего сходства – ну словно перед ним Наэв, такой, каким был двадцать лет назад, только в девичьем облике!
Он обернулся к Наэву:
– Вот и свиделись. Вспоминал обо мне, бывший брат? Или тебе слишком хорошо жилось и с Аной, и без нее? – подступил вплотную. – Был ли ты на Берегу Зубов, когда ее убили? Отвечай!
Наэв ответил:
– Я был Выбранным Главарем в тот рейд. Я видел, как ее убивали. Я был там, на расстоянии чуть больше полета стрелы от нее. Ты это хотел услышать?
В светлых, нечеловеческих глазах полыхнул и погас огонь, Теор произнес тихо:
– Да как же ты жив до сих пор? – глаза снова вспыхнули, уже не болью, а звериной ненавистью, он рассмеялся. – Как ты думаешь, бывший брат, что я теперь могу сделать?
– Все, что угодно, – ответил Наэв.
– Боишься меня?
Наэв не опустил взгляд:
– Да.
– Хорошенькая у тебя монландка. А детишки, неужели, все твои? С Аной у тебя мало что получалось, – не то разрешил, не то приказал: – Подними меч, ничтожество. Кого из своих детей ты больше любишь? Я предлагаю поединок, бывший брат. Однажды я именно так избежал казни. Если победишь меня, получишь жизнь, – не свою, конечно, а кого-то из них. Одного! – рассмеялся, потирая руки, предвкушая. – Хватит тебе смелости сразиться или сразу на колени встанешь?
Лучшему из лучших не интересно было убивать главного своего врага безоружным. Сразить подлеца в битве, да не насмерть, чтоб еще увидел, как перережут детей и жену, еще напомнить напоследок: их гибель – твоя вина. И действительно пощадить одного, дать ему самому выбрать. За столько лет растравленное воображение Теора какой только мести не изобрело.
Все, что он представлял себе, разбилось со звоном, когда Наэв рухнул на колени. Не поднимая головы, спросил:
– А что ты мне приготовил, если проиграю? Мне не справиться с тобой, и ты это знаешь.
– Ты… отказываешься? – мало кто мог заставить Теора растеряться, но Наэву удалось сбить его с толку. – Ты не смеешь!
Наэв в душе даже усмехнулся: сын Алтимара только в бою непобедим, в остальном всегда был предсказуем. Тэрэсса и дети интересует этого безумца лишь пока он, Наэв, жив, покончив с ним, Теор о них забудет. Приходится верить этой надежде, раз другой нет.
Бой на улице между тем догорал, а вместе с рассветом занималось еще одно издали видное пламя. Регинцы встретили его ликующим ревом, островитяне – воплем ужаса, что пронесся над разоренными деревнями Большего:
– Корабли! Наши корабли горят!
Сотни регинцев благословили небеса и Молодого Герцога. Последние сражавшиеся мечи рухнули на землю. “Великан”, “Острие”, “Удача” – горела вся Гавань, регинцы позаботились, чтобы не на чем больше было разорять их страну. Теор даже про Наэва на миг забыл, выбежал на дорогу, чтоб лучше видеть. Потому что свершилось: в самое сердце Островов вонзилась его месть. Тэру – кого свалили и связали и те, кому удалось бежать из разоренных деревень – поверили, как и он: Островам конец без флота.
В Гавани бой был давно проигран. Регинцы хватали людей и отрезали им уши и пальцы, спрашивая: "Где ваши Старейшины?". Пленники указывали на дряхлого старика, что стоял почти в огне, прощаясь с умирающими кораблями: "Это Отец-Старейшина Терий". Он сам сказал регинцам: "Я Терий, Старейшина Островов. Я перед вами. Теперь подарите пленным легкую смерть". Ему накинули веревку на шею и потащили с собой.
На Берегу Чаек Наэв опомнился раньше всех. Ему повезло в кои-то веки – всего-то понадобилось сжечь корабли и надежду его народа. Метнувшись в дом, Наэв жестом подозвал к себе Тэрэссу, огляделся. Захватчики пинками гнали пленников к центральной поляне, а, впрочем, сейчас всех занимало только зарево. Он понимал, что Тэрэсса и малыши сбежать не смогут, в его силах лишь выиграть время. Наэв тихонько подтолкнул ее: “Идем”. Лучше уж регинцы, чем Теор.
Жители Большего не знали еще, что Остров Кораблей в эту страшную ночь проснулся вовремя. Защитники Гавани стояли насмерть, удерживая регинцев, пока другие тэру сталкивали корабли в воду. Два десятка судов избежали расправы и во главе с “Плясуньей” удрали в Море.
Утро
Небо серое, земля красная, Море синее – бесконечно синее, сколько бы крови не смыл прилив. Море не изменить никому, Дельфина похожа на это Море – и потому еще жива. Меч она бросила, и при свете дня старалась выглядеть беззащитной женщиной – авось, не вспомнят, что ночью она сражалась и даже убила. Берег Чаек не узнать, он не похож на разоренные регинские деревушки. Островитяне ведь являлись грабить, а не истреблять. Земля просто усеяна неподвижными и еще шевелящимися. И что толку гадать, скольких Жрица могла бы спасти, если б только подойти, перевязать.
“Алтимар, где же твои волны?…”
Островитяне не выставляли дозоров, не следили за горизонтом – слишком привыкли себя считать единственными хозяевами Моря. Веками смеяться над безрассудной храбростью регинцев и не обезопасить собственный дом! Южная и северная окраины деревни дымились, но дома в центре регинцы пощадили. “Надо же где-то нас запереть”. По разговорам Дельфина поняла, что захватчикам нужны пленники. Очевидно, чтобы выбить из них все, чего Теор не знает. А может, к деревьям привяжут, как мишени? Ее мысли начинали путаться.
Раненых добивали, мертвых оттащили в сторону и свалили в канаву. Дельфина глазами поискала тело Кэва, но не нашла. А Меда так и не оторвалась от малютки Фемины, и регинцы бросили в канаву обеих, сочтя рыжую женщину убитой. Но Жрица знала, что та даже не ранена, а от горя все-таки не умирают. Не считая детей, на берегу осталось человек пятнадцать, живых, не успевших бежать. Женщин больше, чем мужчин. Их сгоняли к Малому Каэ – от идола впрочем осталась дымящаяся жердь – пред очи какого-то сеньора. Позже Дельфина услышала его имя, ничего ей не сказавшее – Эдар Монвульский. Она безвольно подчинилась толчкам и пинкам. Каждого выжившего спросила о Дэльфе. Все опускали глаза, разводили руками и спрашивали о своих детях, родителях, мужьях и женах. По крайней мере, мертвой дочь Дельфины никто не видел. Среди пленников нашлись соседка Урса, Олеар и его жена Ора, Санда с младшей дочкой, и… (“Ах, Мара, не поступай так жестоко! Всего два дня назад мы на свадьбе гуляли…”) безжизненная Ивира на руках Лана. Юноша сжимал ее в объятьях, убито повторяя “Нет…”, залитый всеми оттенками алого – багровым, запекшимся давно, свежим ярким, струящимся из ноги Ивиры. Взмолился, глядя на Дельфину, как на саму матерь Дэю:
– Сделай что-нибудь, Жрица! Пожалуйста…
Регинцы приволокли отчаянно отбивающуюся коротышку.
– Взгляните, господин, эта карга дралась, как бешеная, ранила одного из наших.
Оружие у нее отобрали, но это ей не мешало осыпать врагов замысловатыми проклятьями. Матушка Теора давно утратила непревзойденную скорость, теперь она просто миниатюрная старушка. Но не та, которую можно швырнуть в ноги победителю. Ее не застали врасплох, не вытащили спящей из постели. Прежде, чем схватиться с регинцами, Тина как-то успела полностью одеться в мужское и даже кольчугу натянуть. Словом, встретила врагов так, будто всю жизнь их ждала. Кольчугу, конечно, отняли. Но встрепанная, полу-седая и босяком Тина выглядела менее помятой, чем ее победители. От удивления ее даже оставили пока в живых.
– Господин, не эта ли – Морская Ведьма?
Барон покачал головой: Морская Ведьма, как он слышал, много моложе. А, впрочем, ведьмам свойственно менять облик. Герцог смеялся над россказнями о колдовстве Островов, но Эдар был более суеверен. В сеньоре-победителе чувствовалась неуверенность, если не страх. Его люди – да и сам он, если честно – нуждались в отдыхе после битвы с удивительно стойкой деревенькой. Но об отдыхе на чужой земле не могло быть и речи, пока не сооружен укрепленный лагерь, не выставлены дозорные.
– Чего вы возитесь! – рявкнул он на воинов, которые уже делили между собой захваченных женщин. – Запереть их, жеребцы безмозглые! Ну, живо!
Низкорослая старуха подхватила, будто только ее приказа и ждали:
– Давай, подойди по мне! Отправлю к Маре не жеребцом, а мерином! Зубы вы обломаете о наши Острова!
Мист, Кэмора и еще несколько горячих голов присоединились, пророча регинцам гибель, а на Теора призывая все кары богов. Ровный голос позади как-то сумел заглушить всех:
– А я могу приказать вам заткнуться? И тебе тоже, Тина.
Наэв! Живой, слава богам. Он был старейшиной деревни, ему подчинились моментально.
Желтая трава под Ивирой окрасилась густо-красным, а Ивира казалась прозрачной, словно лед, готовый растаять. Дельфина перевязывала, даже не проверив, дышит ли она. И не могла удержать хлещущую кровь. Как не смог и Лан – одна только Мара знает, сколько времени назад. Рубаха, туника и чулки молодой женщины пропитались насквозь, как и льняные рукава Жрицы. По голени пришелся удар меча, несомненно перебил какую-то крупную жилу, вошел в кость – повезло, что ногу не отрубил. Наконец, Мара насытилась, а заклинания Дельфины обрели силу. Струя превратилась в ручеек, потом и ручеек иссяк, затерявшись в слоях повязок. Лан, белый, как смерть, держал жену за руку, что-то нашептывая. Поднял глаза на Дельфину и еле выговорил:
– Пульс не могу нащупать… Она умерла…
Человек пятнадцать вокруг застыли в отчаяние и надежде, когда Дельфина припала ухом к груди Ивиры. Так много горя за одну ночь – неужели не достаточно? Дельфина слышала, как Мист, Кэмора, Санда шепчут молитвы. Казалось, слышала, как колотится сердце Лана. И целую вечность не могла понять, замерло сердце его жены или трепещет очень тихо.
“…возьми все мои силы, девочка. Не уходи. Я так хочу!” – не от Мудрых она научилась этой магии и никогда не говорила о ней вслух.
Ивира застонала. Лан пошатнулся и явно последним усилием держался, чтоб не зарыдать.
– Да хранят тебя боги, Жрица! Ты и вправду амулет наш и чудо!
– Амулет…? – оглянулась Дельфина вокруг. Ее и за Ивиру благодарить рано, Госпожа Смерть еще и не думает отступать. Лану она, конечно, сказала другое, устало оставив молодую женщину на его руках. – Обними ее. Говори с ней. Ничем больше ей сейчас не помочь.
“Одежду надо отстирать в Море, – думала островитянка, глядя на тэру и себя. – Непременно отдать кровь Маре… Но регинцы ведь не дадут мне подойти к линии прибоя! Регинцы… враги… будут приказывать мне на Берегу Чаек! Отцы и прадеды не могли подумать о таком. Мы, засыпая вчера, не могли представить…”
Почувствовала на плече руку Наэва, и захотелось разрыдаться от сознания, что он здесь.
– Как ты, сестренка?
– Аква и Дэладу убили, и Дэлу с ребятишками. И ее мужа. Кэва и Фемину тоже убили…, – она резко оборвала себя. Не ей сейчас хуже всех – какой смысл жаловаться? Тряхнула головой: – Я нормально, не тронули меня.
Издали женщина снова увидела Теора – тому что-то выговаривал монвульский барон. Судя по лицу сеньора, разбойник в ответ послал его к Маре или к дьяволу, как принято на Побережье. Наэв чуть улыбнулся:
– Неудобного выбрали регинцы предателя, – притянул Дельфину к себе, чтобы слышала только она, не Тэрэсса. – Женщин с детьми, думаю, запрут отдельно от мужчин, меня не будет с вами. Тэрэсса и дети… Ночью он только милостью Ариды не убил их. Он безумен и на все способен. Когда он придет за ними – останови его, сестренка, пожалуйста! Может, хоть на тебя у него рука не поднимется.
Дельфина склонила голову, обещая, но не представляя, что теперь сможет остановить Теора.
– Пусть брат Элэз отслужит благодарственный молебен, – распорядился Гэрих Ландский. – О прошедшей ночи мы будем рассказывать своим детям.
В сопровождении Эдара Монвульского и двух оруженосцев он обходил захваченный Берег Чаек. Сын Герцога не забыл Рогатую Бухту. Шлем с глубокой вмятиной, похожей на шрам, хранил до сих пор. Урок Гэрих Ландский тогда усвоил: знал, чего стоят воины Островов, и как дорого обходится даже один неосторожный шаг. За его неполные тридцать лет эта военная компания была самой опасной и непредсказуемой. Но поход начался так, как он просил в молитвах. Ночь принесла сразу несколько побед, уничтожение вражеского флота и полное смятение на Островах.
– Пусть будут награждены Ирэм из Орива, Большой Корэд и тот, одноглазый – не знаю имени, – перечислил Гэрих наиболее отличившихся воинов. – И те, из твоих людей, что заслуживают награды, – невесело признал: – У нас много героев, потому что разбойники дрались, как черти.
Не стал говорить, что и убитых много. Гэрих обернулся к рыжему юноше, своему новому оруженосцу – во время битвы в Гавани тот верно прикрывал спину господина, а после первым прорвался к кораблям.
– Ив из Роана, – произнес он громко, чтоб люди знали щедрость своего сеньора, – я видел тебя в деле в Левонии и сделал оруженосцем. Я ценю, когда мое доверие оправдывают. Из добычи сегодня выберешь награду, какую пожелаешь.
Загорелое лицо юноши от похвалы вспыхнуло под цвет волос, Гэрих едва расслышал слова благодарности. Второй его оруженосец, Рэн, посерел от зависти – эти двое друг друга не выносили с первой встречи. Рэн был сыном давно погибшего от гангрены воина – того, что потерял руку в Рогатой Бухте, но господина из воды вытащил. Ив же попросился в гарнизон Нового Замка чуть больше года назад, явившись Бог весть откуда. Если начинали расспрашивать, он называл себя сыном роанского барона – впрочем, неохотно и явно родством не хвастал. В Ланде он появился верхом и с не плохим оружием – кольчугой, мечом, копьем – но в потрепанном плаще, залатанной тунике и без единой монеты. Было ясно, что конь и оружие составляют все его имущество. С ним был всего один человек – его ровесник Марэт – вроде бы конюх. Но обращался с ним Ив, как с другом и родственником, а не слугой. Гэрих умел распознавать хороших и преданных воинов, и в юноше не ошибся.
Молодой Герцог остановился перед уцелевшим домом. В воздухе расплывался тяжелый запах смерти, впереди были пытки и допросы. Гэрих Ландский готов был применить столько жестокости, сколько потребуется, но он был не из тех, кто наслаждается мучениями врага. Корабли ландского флота постепенно собирались у Берега Чаек. Круглые гиганты, построенные для перевозки как можно большего числа людей и лошадей, были лишены весел, кроме рулевых. Они шли под парусами и неловко маневрировали, обходя мель. Были у регинцев и огромные галеры. Капитаны Герцога отлично понимали, почему Гавань разбойников располагалась в месте получше. Но разбивать лагерь следовало на самом крупном и густонаселенном острове. Усталые регинцы выводили лошадей, ошалевших от качки, спешно рыли ров и строили укрепления. Одновременно готовились отразить вылазку тех разбойников, что удрали вглубь Большего, и тех, что могут прийти на сбежавших кораблях, и тех, что откуда-нибудь возникнут во главе с Морской Ведьмой. Ждали нападения отовсюду, даже со дна Моря. Тем охотнее регинцы пинали мертвые тела врагов, тем восторженнее приветствовали Гэриха. Сам он лучше всех понимал, как нескоро еще будет рассказывать сыновьям о походе.
Теора Молодой Герцог увидел возле реки. Даже спрашивать не стал, почему тот стоит без дела, когда все заняты строительством укреплений. Никто еще не сумел заставить морского дьявола работать. Гэриху рассказали, что ночью островитянин мертвыми телами устилал себе дорогу, обходясь без кольчуги и щита. И даже усталым не кажется! Что за человек!
Приволокли старика, которого захватили в Гавани, показали его Теору – бывший тэру покатился со смеху:
– Вам этого выдали за Старейшину?? Хорошо, что дворового пса! Это же дэрэ Ульнмар. Он лет шестьдесят живет при Гавани, ест объедки и строит Общине корабли.
Гэрих слышал, как поступают Острова с проигравшими Посвящение. Рассмотрел получше корабельного мастера – обветренный и закопченный солнцем старик выглядел старше скал. Волосы у него были снежные, но еще густые, в спешке обрезаны до ушей. Гэриху было неведомо, что Ульнмар, словно женщина, лет шестьдесят носил космы ниже талии, и только сегодня заслужил право состричь знак своего позора.
– Ты мог бы спрятаться в глубине острова, – сказал Молодой Герцог. – Тебе ваш настоящий повелитель велел обмануть нас?
– Отец-Старейшина позволил мне это сделать, – ответил Ульнмар.
– Для своих ты был не лучше собаки. А теперь ты за них умрешь.
Ульнмар что-то ответил на языке Остров.
– Благодарит, – перевел Теор, – что дашь ему искупить проигранное Посвящение.
Гэриху Ландскому Острова нравились все меньше.
В других деревнях регинцам подсунули еще десяток ложных Старейшин, и все оказалась дэрэ.
Наэв оказался прав. Лана оторвали от Ивиры, Олеара от Оры. Мужчин куда-то увели, Дельфину с другими женщинами и детьми поместили в доме, который она уже с сомнением называла домом Наэва. Это строение, ставшее невообразимо тесным, походило на плот посреди шторма. Сломанную скамью, развороченные бочки регинцы унесли – пойдут на дрова, да и по голове доской можно получить от отчаянной островитянки. Разумеется, исчезло оружие, топор и все железное. Повсюду валялись щепки от деревянной посуды и обрывки одежды, слишком ветхой, чтоб захватчики на нее позарились. Хорошую одежду забрали. Пара воинов, опоздавших к разграблению, бесцеремонно переворачивали все, что еще не было перевернуто. На выпотрошенном сундуке воцарилась Тина и оттуда бормотала самое разное о регинцах и их матерях. Ее не поколотили лишь потому, что захватчики плохо понимали язык Островов. Женщины жались по углам, прикрывая детей, взглядом ища все, что можно взять в руки для защиты. Наконец, мародеры оставили их одних, и первой встала маленькая Ана. Молча начала прибирать разгромленный дом. Ивиру устроили на вспоротом матрасе. Дельфина крикнула сестрам принести воды и полотен. Или хоть что-нибудь! За окном, режа слух, звучала чужая речь, возгласы удивления – кажется, там происходило что-то важное. Жрица вспоминала потом, что, занятая Ивирой, не заметила, как кто-то на улице крикнул: “…в амбаре… идите взгляните”.
Первый раз она увидела господина захватчиков, когда он зашел посмотреть на пленных. Гэрих не обратил на нее внимания. Дельфина, мельком взглянув, только удивилась, что сын старого Герцога – вечного Герцога! – моложе нее. С ним явились монвульский сеньор, несколько воинов и Теор. Встретился с ней взглядом, и – кто бы мог подумать? – опустил глаза, отвернулся. Фемине было лет девять, Меда и Кэв ничего плохого изгнаннику не сделали. Знает ли Теор о смерти маленькой девочки? Хотел ли как можно больше смертей, когда поджигал ее дом, или же ему было все равно? Дельфина рада была бы забыть, что звала этого человека братом. Признать, что нет больше мальчика, которого выкормила ее мать, и возненавидеть, как ненавидели все Острова.
“Боги, но не бывает же бывших братьев…”
– А теперь отвечайте, где женщина, которую называют Морской Ведьмой?
Дельфина пониже опустила голову, проклиная свой лусинский трюк. Но Эдар указал не на нее, а на Тину:
– Не ты ли, старуха?
Та вызывающе поднялась с сундука. Медовым голосом, что когда-то зачаровывал мужчин, ответила:
– Была бы я ведьмой, ты, тварь регинская, давно стал бы жабой! – перевела взгляд на Теора. Если Тина и была потрясена, увидев его через столько лет, то ничем того не выдала. Гордо вскинув голову, предложила: – Ну, подойди ко мне, если не боишься, сынок. Жаль, стара я стала, чтобы встретить тебя стрелой.
Дельфина была уверена, что под одеждой коротышка прячет кинжал. Только о том и думает, чтобы не в одиночку отправиться к Маре. И Теора прихватит, если сумеет. Пленницы смотрели на нее с гордостью, но не Дельфина – та отвела глаза. Боги не создали Тину быть матерью, боги не ошибаются. Дельфина точно знала: ее дети не услышат от нее таких слов, что бы ни натворили.
Гэрих потребовал от пленниц назвать имена членов Совета, и Санда с Урсой наперебой выкрикнули три придуманных имени. Предатель, изгнанный много лет назад, не мог уличить их во лжи.
– Мой сеньор, вели прижечь им пятки, – подал совет барон Эдар. – Горячие угли отбивают охоту хитрить.
Теор шагнул вперед раньше, чем был отдан приказ, поманил к себе четырехлетнюю дочь Санды:
– Подойди, девочка, не бойся.
Та крепче прижалась к матери, а воины дали женщине понять: любое сопротивление будет концом для нее и для ребенка. Санда вынуждена была держаться спокойно, глядя на нее, успокоилась и девочка. Теор заговорил на языке Островов, который Гэрих, к своему огромному сожалению, почти не понимал. Он разобрал лишь отдельные фразы вроде “совсем взрослая”, “уже брали на Большой Совет”. Один дьявол знает, почему маленьким детям Теор нравился. Сыновья Герцога липли к нему, как привороженные, несмотря на запреты и наказания. Тиба охотно закивала:
– Терий с Острова Леса. Сангмар…, – оглянулась на мать, словно забыв урок, потом все же сообразила: – Сангмар, сын Ларвы и Ирида! И Арлиг из Долины Быка.
Потрепав ее по голове, Теор победно обернулся к сеньорам:
– Ребенок хитрить не станет. Терий был Отцом-Старейшиной еще при мне, удивительно, что он до сих пор не умер. Сангмар наверняка убит – в его деревне вырезали всех. А вот Арлиг жив.