Шатер
Рассвет растекался по небесам царственно медленно, словно любуясь собой. Солнечного цвета облака плыли над шатром мертвого предводителя, те же облака видели, как выбрался из воды, рухнул на песок его убийца. Облака цвета пшеницы, то яркие, то укрытые платком туч. Цвета волос Аны, что вились и озорно выбивались из-под покрывала, и спелыми колосьями сыпались на землю, когда она стригла их перед рейдом. Ана умерла в самом расцвете красоты, ее волосы никогда не станут седыми.
Теор смотрел в небо. Живой, хотя меньше всего берег свою жизнь, не надеялся, да и не хотел выжить. Победитель даже там, где победить невозможно. В такие моменты он верил, что Алтимар причастен к его рождению. Или же, в то, что дьявол его бережет, как говорили регинцы.
Карэл Сильвийский не видел, но ощущал рассвет. К утру забытье медленно отпускало его, а боль возвращалась. В шатре было не протолкнуться. Все кричали, обвиняя в чем-то друг друга, и не покрывал этот шум властный голос Гэриха, как обычно бывало. Подле Карэла ни монаха, ни слуг, ни его рыцарей, о нем все забыли, увязнув в сваре. Сильвиец не в силах был кого-то подозвать, потому что голос его умер в Зеленой Долине, убит ударом в шею.
Потом вдруг все затихли, нашли виновного. Женский плач:
– Но я же ничего не сделала… Все время была здесь…
Она забилась в недра шатра от расправы. Островитянка, которая оказалась регинкой, – Карэл ее вспомнил. Та девушка, что все рассказала о Морской Ведьме.
– Я ничего не знала!
Крик Ива:
– Оставьте ее!
И брата Элэза:
– Побойтесь Бога! Она не та, кому должно мстить!
Карэлу видна лишь борьба силуэтов, он не уверен, в бреду это или наяву. Ее хватают за руки, Иву не дают сделать и шага. Она плачет и умоляет, как любая женщина, и отбивается, как любая морская сучка. Выскальзывает из рук человека, державшего ее. Он получил удар между ног, и согнутый пополам, клянет все на свете. Если это бред, он занятней всего, что раньше виделось Карэлу. Девушка прямо перед ним, над ним, понимает, что у нее один миг на раздумье.
– Сжальтесь, господин! Остановите их! – сложно пасть в ноги тому, кто лежит пластом, но Нела попыталась. – Клянусь, господин, я не знала, что он убьет его милость Молодого Герцога!
Словно молния в мутном сознании Карэла Сильвийского:
– Гэрих убит? – шепчет одними губами, приподымает голову, даже боли не чувствует. – Как…?
Над ним лица слуг, рыжий Ив, белокурая островитянка, его поддерживают, десяток голосов хором объясняет, что произошло. И не верится до сих пор, что не в бреду это, – мертв Гэрих Ландский. Меньше всего сейчас Карэла заботит судьба какой-то пленницы, сколько бы ни умолял его Ив.
Нелу вытаскивают из шатра, тащат то ли в петлю, то ли к обрыву – разъяренные воины еще не решили. Не слушают увещевания монаха, Ива сбивают с ног. И внезапно отступают перед Дабертом Вермийским и его людьми. Придушенным голосом он начинает распоряжаться:
– Девицу должно сначала допросить, а не казнить бездумно! – объявляет с ухмылкой. – Я сам ее допрошу. В моем шатре.
– Отец-Старейшина, регинцы стоят на месте уже более суток. Выставили дозоры, но укрепления не строят, да там и негде встать лагерем.
– Мы с Фором подобрались так близко, что слышали разговоры воинов. Смысл не поняли, но они в замешательстве. Их предводители о чем-то спорят…
– …а жрецы молятся. Что-то у регинцев произошло.
– Нужен пленник, который все расскажет, – ответил Арлиг соглядатаем. – Передайте людям: пусть готовятся к новой вылазке.
Больше всего ему хочется добавить: в этот раз сам вас поведу. Но это невозможно. Терий слишком стар. Одним богам известно, когда в такой неразберихе соберется Большой Совет и выберет третьего Старейшину. Потому Арлиг не имеет права рисковать собой и чувствует себя, словно в кандалах.
Самый счастливый человек на Островах – это Даберт Вермийский. Теор его чуть не убил – но не убил же, а глотать позор Даберт умеет, не подавившись. Война, которой он не желал, осуществляла его мечты одну за другой. Луэс Норлитский пал в Зеленой Долине, теперь погиб и Гэрих. Ландом правит старик, готовый отойти в лучший мир, а наследники его – дети. Больше нет крепкой руки, державшей вассалов в подчинении! Никто не помешает Даберту жениться на владениях осиротевшей наследницы, которую он приметил давно, а Герцог прочил в жены другому барону. Никто не помешает Вермии расширить границы, а, может, и вовсе забыть о власти Ланда. Кому нужны проклятые Острова за Морем, когда земли соседей так и просятся в руки? Герцогиня Мада, должно быть, уже созвала всю сильвийскую родню к сокровищнице Герцога поближе! Спасибо разбойникам, ее братец Карэл между жизнью и смертью. Но у нее еще много братьев, и все запляшут от радости, если она станет регентшей при малолетнем сыне. Даберта до глубины души возмущала мысль, что чужаки-сильвийцы разграбят богатства Ланда, которые он сам не прочь разграбить.
– Каждому ясно, что Острова разбиты, – объявил Даберт, провозгласив себя предводителем похода. Он был знатнее, богаче и могущественней других сеньоров – по крайней мере, сам так считал, и готов был оружием убедить несогласных. – Довольно нам гоняться за какими-то шайками разбойников, когда наш старый сеньор остался без нашей защиты и помощи.
В подтверждение своих слов он велел вытащить Нелу из шатра и заставил ее говорить перед всеми.
– Повтори, девица, что рассказывала мне и покойному Гэриху, да пребудет он в раю. Правда ли, что власть ваших Старейшин рухнула? Что твои собратья готовы передраться между собой и не помышляют больше о набегах?
Девушка повторила все, что он хотел услышать. Белокурая, послушная и испуганная – Даберт таких любил. Прежде, чем отпустить, увесисто хлопнул ее по заду, выразив свою милость. Слова пленницы были хлипким доводом, но половина сеньоров, как и Даберт, подсчитывали выгоду от грядущей смуты. Что им до Островов? И пусть Гэриху были преданы многие и многие желали за него отомстить – даже самые безрассудные понимали: самоубийством будет продолжать поход, если армия разделится.
Карэл назвал вермийца предателем, но услышали только лично Карэлу преданные рыцари и слуги. Его слово могло бы что-то значить при дворе его сестры Мады, но не теперь, когда он едва мог поднять голову. Рыжий Ив склонился перед ним и признал:
– Они за день погубят все, чего добился мой господин. Пусть сын Гэриха однажды соберет войско и закончит этот поход.
– …если доживет, – прошептал Карэл.
Каждому было ясно, что не только Вермия бросит вызов Ланду, как только умрет старый Герцог, а может, и раньше. С наследниками Гэриха могло случиться, что угодно.
– Я всем обязан его милости, – продолжал Ив, – я хочу, чтоб его воля исполнилась, и Ландом правил его сын. Позволь служить тебе, господин. Я знаю, ты будешь до конца на стороне юного наследника Ланда.
– …если доживу, – прошептал Карэл. Верные люди ему были нужны, а в рыжем роанце можно было не сомневаться.
И вот один из рыцарей поддерживает Карэла полу-сидя, Ив вкладывает руки в его руку и произносит вассальную клятву. А, когда церемония кончена, Ив, склонив голову, но настойчиво, произносит:
– Теперь выслушай меня, мой сеньор…
В это время брат Элэз преградил дорогу Даберту, обходящему войска, и стал задавать вопросы.
– Можешь ли ты поклясться, сын мой, что девица в твоем шатре еще не опозорена?
Едва не зашипев "Как ты смеешь!", Даберт все же придержал ярость. Многие – и среди людей Даберта тоже – почитали этого монаха как святого. Еще непогрешимее он в глазах людей, когда решается так говорить с могущественным феодалом. Поклясться Даберт мог пока еще честно. Всю ночь и день он спорил, угрожал, склонял на свою сторону колеблющихся. Если б довелось ему сейчас вернуться в шатер – а доведется не скоро – он бы мгновенно уснул.
– Я и наедине с ней не был, – отвечал вермиец, претворяясь удивленным. – Почему тебя, достойнейший святой отче, так беспокоит выкормыш Островов? Не отрывай на нее время от молитв за нас, грешных.
– Тревожусь за твою душу, – произнес монах самым серьезным тоном, но чуть сощурив глаза. Уйти с пути сеньора он не торопился. – Теперь я должен исповедовать девицу и взять и с нее клятву, что не помышляет тебя соблазнить.
Самозваному предводителю регинцев было уже любопытно. "Что же ты задумал, монастырская крыса?" Брат Элэз впрочем походил скорее на огромного охотничьего пса и был выше Даберта. Строгий в аскезе, но не истощенный, мужчина в самом расцвете. Он был бы прославленным воином, если б не принял постриг много лет назад. Сеньор велел привести девушку, позволил монаху кратко поговорить с ней в двадцати шагах от охраны.
Нела отчаянно оглядывалась в поисках Ива или хотя бы Марэта, но их видно не было. Монах громко задал ей какие-то мало понятные вопросы и тихо приказал:
– Выберись из шатра! Мы отвлечем их, мы что-то придумаем, но тебе надо выбраться. У нас только один шанс – иначе тебя увезут в Вермию, как часть добычи. Отпускаю тебе, – сказал он громко и добавил пару фраз на неизвестном Неле языке. И шепотом: – …и этот грех тоже отпускаю заранее. Спрячь кинжал, – прикрывая своим телом от надзора охраны, сунул ей в руки клинок. – Ты умеешь с ним обращаться, хоть это и против замыслов Господа для женщины. Выберись!
Умеет ли она? Она носит кинжал на поясе с десяти лет – не Акулий Зуб, а обычный. Остров Леса научил и ударить исподтишка насмерть, и выбить клинок из рук. Нела давно убедилась, что уметь и справиться – не одно и то же. "Матушка Дельфина", – шепчет она, не зная, кому еще молиться. Только выбраться из шатра – потом пусть все решат за нее. Видят все боги Островов и Регинии, девочка их Нелии безумно хочет туда, где решать будут за нее! Будь у нее выбор, она бы выбрала судьбу жриц Распятого Бога – те, говорят, живут взаперти. Наверное, в безопасности. А у шатра нет замков, только пара стражей, хранящих награбленную добычу Даберта Вермийского. Пленницу, в том числе. Кинжал, конечно, не для них. После Зеленой Долины, после кромешного ужаса, в котором Нела пребывала каждый день, она перестала сомневаться, что способна зарезать человека, глядя ему в глаза. Но за убийства регинца ее повесят. Должен ли кинжал в самом крайнем случае защитить ее от насилия Даберта? Быть может, монах на это надеется – жрецы Распятого, как и Жрицы Островов, ценят невинность девы выше ее жизни. Если Нелу повесят за малейшую царапину на вермийском сеньоре – что ж, брат Элэз будет молиться за ее душу.
"Матушка Дельфина, – шепчет Нела. – Помоги…"
Она дождалась, пока один из стражником отошел поесть или по нужде. Из предметов в шатре выбрала небольшую амфору с резким запахом – наверняка, из Святилища. Что это такое, Нела понятия не имела, как и Даберт, но вещь была явно дорогая. И тяжелая.
Немногим позже Даберт навешивал оплеухи только что пришедшему в себя стражнику:
– По голове она тебя ударила? Вот я тебе голову срублю, чтоб больше никто не бил! Где девчонка?!!
По другую сторону от входа шатер оказался разрезан кинжалом, Нелы нигде не было. Падение оглушенного стража привлекло много внимания, но никто не видел, как девчонка убежала.
– Бестолковые олухи! – взревел Даберт, и свалил стража на землю прежде, чем скрыться в шатре. Слуги пригибались, когда видели его в гневе. Любопытные, что наблюдали издали, были уверены, что вермийский сеньор разнесет все внутри от ярости. Иногда он так действительно поступал, но сейчас он был один в шатре – буйствовать не было необходимости. Кто знал вермийца хорошо – он надеялся, что таких нет – тот знал: головы он не теряет. У него было слишком много забот, чтоб тратить время на поиск пленницы. Да и куда она денется, если бежать ей некуда? И снова ему было любопытно: что же дальше девчонка и ее покровители придумают? Даберт налил себе вина и, посмеиваясь, признал:
– Островитянка островитянкой останется, даже если не здесь родилась. Этих женщин, наверное, кормят мясом морских драконов.
Когда он ушел, Нела, чуть подождав, вылезла из-за сундука, на котором вермиец сидел только что. Усмехнулась: слышал бы Отец-Старейшина Арлиг, как ее называют островитянкой. Теперь, когда за ней не следили, выбраться из шатра стало намного проще.
Мариа из Нелии быстро нашлась. Рыжий Ив в сопровождение монаха и двух рыцарей Карэла Сильвийского сам приблизился к Даберту. Девчонка шла позади них, вместе с конюхом Марэтом, которой, видно, стал бы последней линией ее обороны, если б вермийцы набросились. Волосы она успела заплести в косу и покрыть каким-то тряпьем, явно первым, что попалось под руку.
– Что это ты напялила? – вопросил Даберт. – И как посмела сбежать?
Ясно было, что говорить с ним будет отныне не девчонка. Рыжий Ив произнес как можно громче, чтоб слышало побольше любопытных:
– Даберт Вермийский, хоть ты и забыл клятвы быстрее, чем остыло тело твоего сеньора, – ты и все войско видели, как его милость Молодой Герцог посвятил меня в рыцари. Теперь мы ровня.
Даберт чуть со смеху не покатился. Ровня ему? Какой-то голодранец из Роана?
– Я клянусь, – продолжал Ив, – что Мариа из Нелии – законная жена мне перед людьми и Господом. Я могу поклясться на Святых Дарах, все эти люди, – кивнул он на рыцарей и Марэта, – могут подтвердить, что брат Элэз обвенчал нас. Ты не смеешь оставаться с ней наедине, ты не вправе держать ее силой! Если ты в чем-то обвиняешь эту женщину – я клянусь, что она невиновна и вызываю тебя на поединок. И пусть нас Господь рассудит!
Люди позади перешептывались и явно были не прочь увидеть такое зрелище, как поединок совсем юного Ива с опытным, но трусоватым вермийцем. Но Даберт на происходящее смотрел, как на выступление шутов у себя в замке. Он признавал только силу, а силы не стояло за юношей из Роана. Сеньор усмехнулся почти с жалостью:
– Ну хоть балладу о тебе слагай! Ты кем себя возомнил, мальчишка? – и готов был приказать своим людям увести Нелу. Как вдруг его окликнул властный голос из шатра Молодого Герцога:
– Даберт Вермийский! Подойди!
Он обернулся слишком поспешно, словно застигнутый в амбаре вор. Конечно, это не Гэрих воскрес. Это Карэл Сильвийский нетвердо стоял на пороге шатра, опираясь на двух человек. Голос принадлежал одному из его рыцарей, который громко повторял шепот господина. Даберт вознегодовал – как смеют его подзывать, точно слугу?! – но подойти пришлось. Не ответит же он тяжело раненному человеку, чтоб тот сам преодолел шагов двести между шатрами.
– Говорить я уже не смогу, – произнес сильвиец едва внятно, а рыцарь его повторил так, чтоб слышали все. – Но смогу сражаться через пару месяцев, если будет на то воля Божья. И тогда, Даберт Вермийский, тебе придется принять вызов от меня, если мой вассал не достаточно для тебя знатен.
Воины одобрительно загудели, сравнивая, оценивая не в пользу вермийца. Даберт был не ниже сильвийца ростом, быть может, не слабее, но слишком любил излишества и выглядел тучнее и старше своих тридцати с лишком лет. Даберт смотрел и решал. Карэл Сильвийский был для него голодранцем лишь немногим меньше Ива – шестой по счету сынок Сильвийского герцога, владеющий лишь мельницей и какой-то деревенькой в Сильве. И все же это сын могущественного герцога и герой недавней битвы. В том время, как Даберт – все знают – в битвах себя щадит, и похвастаться ему нечем. Рыцарей с Карэлом было всего пятеро. Шестеро теперь. Конечно, вермийцы легко бы их одолели. Но – признал вермийский сеньор – мальчишка все верно сообразил: он не затеет из-за пленницы кровопролития. Только не сейчас, когда он пытается занять место Гэриха, и армия должна его признать и уважать хоть сколько-нибудь. И отмахнуться от вызова на поединок Даберт не сможет, такой трусости ему не простят его же люди. А Карэл Сильвийский не смог отмахнуться от просьбы своего вассала. И вместо того, чтоб разозлиться, Даберт совершенно искренне рассмеялся: мальчишка его переиграл! Проигрывать Даберт Вермийский умел – быть может, только поэтому и выигрывал достаточно часто у людей смелее и доблестнее себя.
– Что ж, прекрасная курочка, еще встретимся.
После вылазки у островитян снова пленник. Не воин. Человек в грубой долгополой одежде с выбритой головой – по лусинскому походу Дельфина помнила, что этим знаком мечены жрецы Распятого Бога. Оружием он, впрочем, владел отлично – победители вернулись окровавленными и злыми. Тем хуже для регинца.
Дельфина плохо знала науку пыток. Ей доводилось захватывать юношей для Обряда Посвящения, но ломать их волю она оставляла другим. Хвала Алтимару, никогда не видела, как это бывает. “Вот найдут регинцы Морскую Ведьму, тогда и узнаю, больше, чем хочу…”, – мысль, от которой трудно избавиться, когда в соседней роще кричит и стонет пленник.
По лицу Арлига Дельфина угадала, что старались его подручные не зря, выбили из несчастного жреца что-то очень важное.
– Братья! – возвестил Арлиг. – Все мы гадали, почему регинцы стоят лагерем и не двигаются с места. Теперь мы знаем ответ. Слава Инве и Алтимару, их господин убит. Гэрих Ландский мертв, братья! Посреди ликования тэру он незаметно отозвал Дельфину в сторону. Оглушенная радостью, женщина не раздумывала, чего хочет от нее член Совета. Даже не заметила, что идет в рощу, где происходил допрос. Ее мысли прыгали и разбегались, как игривые жеребята. Молодой Герцог мертв! Означает ли это конец регинского похода, избавление? Не будет битвы на реке и последнего разгрома, и того костра, что снился ей ночами? А кто же сумел убить Гэриха Ландского?
В роще остывали угольки, на дереве раскачивались веревки, сделавшие свое дело. Хохот Норвина и еще двух молодчиков, подручных Отца-Старейшины, и едва живой человек у их ног. Дельфина словно с разбега на каменную стену налетела. Вот, значит, как это вершится: подвешивают за руки, поджаривают снизу, полосуют плетью, а, может, и железной цепью. Монах продержался целый день, а она, только увидев веревки, наверное, рассказала бы больше, чем знает. Кто-то должен развязывать языки пленникам – но, боги, неужели можно делать это с улыбкой, как у Норвина?
– Он был очень упрям, – заметил Арлиг, угадав ее мысли. – Тем хуже для него, – и понизив голос, спросил тоном судья: – Кем ты возомнила себя, Дельфина, дочь Цианы и Аквина? Как посмела отпустить девчонку? Не смей оправдываться и отпираться! Я знаю, что эта трусливая дрянь Нела решила уйти, переметнуться, а ты ей позволила.
Говорил он почти шепотом, все еще не решаясь явить на людях свою ненависть к любимице Алтимара. Рукой машинально теребил гладкий черный камень на шее, видно, амулет. Угрожает, но боится сам – может, ей следует рассмеяться в ответ? Спорить она не хотела, но ответить пришлось:
– Настали странные дни, Отец-Старейшина. Многие делают то, на что не имеют права. Разве помощников твоих не должен выбирать Большой Совет? Разве мы выбираем помощниками таких юнцов, как мой племянник Алтим? Я не оспариваю твою власть Арлиг, сын Эльты и Фамунда. Ничего не знаю о власти и не хочу знать. Верю, как нас учили: любое решение Старейшины правильно. Это ведь мудро – держать при себе таких, как Алтим: молодых, удобных, готовых ловить каждое твое слово.
Он улыбнулся:
– Вот значит как. Рад слышать, что ты никогда не оспоришь мою власть.
Арлиг обернулся к тэру, что потешались над пленником, распорядился:
– Нам больше не нужна эта падаль. Тащите его на поляну, чтобы все увидели расправу.
Норвин с удовольствием накинул на шею регинцу веревку и потащил, как козу на привязи. С другой стороны деревьев зазвучали взрывы смеха:
– В таком платье – только дома сидеть и рожать детей!
– Наши женщины в битву одеваются по-мужски, а этот вырядился, как баба!
Кто-то кричит, что регинца надо раздеть и проверить, мужчина ли он, с визгом рвут рясу в разные стороны. Давным-давно Дельфина думала, что ее мир чем-то лучше Побережья, – теперь она знает, что ошибалась. Арлиг предупреждает ее:
– Обряд избрания Мудрых проведут вновь, и проведет его другая Жрица, разумней тебя.
– Покорней меня. Она назовет имена тех, кого ты выбрал. Не тревожься, Отец-Старейшина. Я вовсе не желаю быть на месте Жрицы, которая солжет от имени богов.
– Он был очень упрям, – говорит Арлиг об умирающем монахе, – и поплатился за это. Ненавижу упрямых. И тех, кто бросает мне вызов.
До сих пор у Дельфины не было врагов, регинцы разве что. Разве можно считать врагом Отца-Старейшину, которому она сама же, вместе со другими, вручила власть? С Арлигом она была почти не знакома. На Острове Леса в детстве если и пересеклись, Дельфина была совсем маленькой, а он почти взрослым. Говорили, что Выбранным Главарем он был хорошим. Она не возражала против его избрания в Совет год назад. Все Острова были давно уверены, что Арлигу из Долин быть в Совете – вот Дельфина и последовала за всеми, не задумываясь. Так она поступала слишком часто в жизни. Она всмотрелась в человека перед собой. Обветренное смуглое лицо прорезали морщины, подбородок отмечен шрамом. И по руке, вертящей амулет, толстый шрам уходит под рубаху. Наверняка, и тело исполосовано. Наверняка за последние недели прибавилось вдвое морщин и седины. А в молодости, подумала Дельфина, был жгуче красив, черноволосый и черноглазый. Она печально вспомнила Сильвиру, Рисмару и Эльту – все три были похожи на отца. А невзрачная Има пошла в мать. Дельфина не слушала сплетни, но про жену Арлига судачили все Острова больше, чем лет двадцать пять назад, когда они поженились. Все вдруг вспомнили, что самое привлекательное в ней было – батюшка Старейшина. Верит ли Дельфина этому человеку, который с юности жаждал власти? Намного меньше верит, чем хотела бы. Видит, что он не лучший предводитель, не самый талантливый полководец, – все Острова видят. Он был бесстрашен в рейдах, а теперь вынужден, обязан, беречь свою жизнь, в сражения посылать других, браниться со Жрицей, и запереть на семь замков и горе свое, и жажду мести. Арлиг всей душой предан Островам, а еще любит свои амбиции. И считает Дельфину угрозой. “Что ж с того? Я исполню любой его приказ, потому что Старейшине должно повиноваться. Кроме тех приказов, которые он отдавать не вправе”.
Ни слова не ответив на обвинения, Дельфина задала вопрос:
– Кто убил Молодого Герцога? Пленник, должно быть, рассказал об этом.
– Неизвестно, – коротко ответил Арлиг. – И не важно.
– Неужели…?
– Не важно, – повторил Арлиг. – Лучше пойми меня, Жрица. Сын Герцога мертв, остальное не должно тебя интересовать.