Сутки работы, зато комфорт. В тени, я вам доложу, работать намного лучше. Одну сторону оснастили стеной и приспособили для отдыха. Там же сложили небольшую печь для готовки еды. Теперь, в случае необходимости можно и обед приготовить и заночевать. Предполье зачистили полностью, всю растительность за забором свели метров на сто и выжгли. Не думаю, что кто-то из животных к нам сунется, а от человека и дом на дереве не спасёт.
Навесы, правда, уже заканчивали без меня, потому что к этому времени из траншеи вытащили уголь, и я решил использовать её как траншейную печь. Уложив туда свои изделия, начал подготовку к утильному обжигу, после которого далеко не все горшки можно использовать по назначению, поэтому придется провести большую работу по подбору шихты для глазурей и пироскопов, а после этого провести второй обжиг – обливной. Вот тогда дело ускорится, а то столько посуды и деталей без дела стоят! Даже суп толком не сварить. Обжиг дело, конечно, ответственное, но в отличии от угля постоянного присмотра не требует, так что параллельно занялся ковкой инструмента. Горн с мехами перенесли, точнее переложили заново, немного улучшив и сделав тягу побольше, а из уже обожженных кирпичей я сложил небольшую печь для закалки, науглероживания и экспериментов с глазурью и пироскопами. Надо признать, что трофейного железа на этот раз досталось куда как больше! С самих туземцев три топора, несколько наконечников от копий и ножей, но самое интересное то, что они награбили у кевенгов. Полный тубус обломков серпов, мотыг и тяжёленькая связка местных денег, то ли гвоздей, то ли тонких стрел. Не с пустыми руками ребята шли. Килограмм десять наберётся, плюс три отруба той же меди. И где они её берут-то? Дайте две! Но нам столько инструмента требуется, что даже этого количества не хватит, так что даже оставлять себе оружие – непозволительная роскошь. Ничего, каменным обойдемся. Единственное копье отстоял себе Нганго, который как клещ вцепился в него и не в какую не хотел отдавать. Может его? Да фиг с ним пусть таскает. Он же, кстати, и был на мехах. Как ребенок радовался мерному шуму мехов и воздуху, что толчками попадал в горн, мерно подкрашивая угли кровавыми всполохами. Мартин мне такой список нужностей накатал, мама не горюй! Одних лезвий рубанков восемь видов. Под фуганок, зензубель, шпунтубель, шерхебель, цинубель, штабгалтель, и два типоразмера для горбачей. Добавьте к этому стамески, долота, рашпиль, лезвия столярных и разметочных ножей, стрелки компаса, буравчики, свёрла нескольких размеров и небольшая обушковая пила, которую, в отличи от ножовки, можно сделать практически из лезвия ножа, плюс ещё кое-какие мелочи, вроде, стержня для багдадской батарейки7 и тонкой полоски для биметаллического термометра.
***
Три дня как папа Карло пахал у горна. Дневал и ночевал. Многие поковки имели сложные поверхности, выемки, и чтобы их изготовить волей-неволей пришлось делать фасонные молотки и гладилки из базальта и дополнительное зубило с пробойником уже из железа. Откованные элементы прямо с колёс шли в дело. Мартин и Павел приделывали рукояти, комплектовали рубанки и мастерили остальные необходимые для столярного дела рейсмусы, циркули, угольники и линейки. А когда железных лезвий не хватало, в дело шли отщипы кварца, старые заготовки из сланца – не выбрасывали ничего. Ребята не только инструментом занимались, но и нашли время сделать нехитрые детали для гончарного круга, станка для свивания верёвок с катушек и крутильного стана. Для подпрессовки листов они наклепали десяток рычажных прессов с досками под нужный размер и планшеты для песочной и восковых дощечек. Павел Петрович проявил себя столяром от бога. Он страстно отдавался работе и не уходил, не закончив какую-нибудь деталь особо заковыристой формы. Главной его страстью были корабли. Точнее модели кораблей которые он мастерил на пенсии в своём имении, оборудовав там столярную мастерскую. На небольшой крытой верфи он мог разве что собирать шлюпки да небольшие речные баржи, на большее не было средств. Он буквально забрасывал Адмиралтейств-коллегию, а после реформ и Морское министерство, проектами парусных кораблей. Показывал чертежи, и о чудо! Он предложил построить морской парусный катамаран с усиленной палубой, что давало возможность устанавливать восьми и двенадцати фунтовые орудия. Большой оригинал. Работали мы рядом, и как-то у нас возник спор по разверстке, интересный такой инструмент для нарезки резьбы на токарном станке.
– Герр Ярослав мы, конечно, благодарны вам за инструмент, но отчего вы упорно не хотите сковать гребёнку, ведь этот инструмент не представляет большой сложности.
– Потому, Павел Петрович, что железа у нас мало и на всякую ерунду я его тратить не намерен.
– Как это на ерунду?! – Павел тут же взорвался. – Вы же прекрасно понимаете, что нарезка резьбы нам нужна как воздух. Струбцины, тиски винтовые. Без них работа весьма затруднена, а кулачковые мало того, что капризны в работе, так ещё и создают малое давление.
– И не везде их применить можно, громоздки, – добавил Мартин.
– О гребёнке, дорогие слесаря, я представление имею и даже работал с сим инструментом. Однако предлагаю вместо него использовать одно старое доброе изобретение – копир Леонардо. Доработанный. Раритетная вещица, которую уже в ваше время, Павел Петрович, подзабыли. Посмотрите чертёж.
– Хм. По виду – упрощенный вариант винтельмы. И чем он, по-вашему, лучше гребёнки? – спросил Мартин.
– Только тем, что на резец для копира уйдёт на порядок меньше железа, к тому же гребенка – это еще и расчёт, и определение угла зубьев. Точность нарезов у копира выше, так что он выигрывает у гребёнки по всем статьям. Вот вы при нарезке как держите гребёнку?
– Под углом. Точнее, веду от верхнего правого угла проекции винта в левый в нижний, выдерживая уклон, примерно, сорок пять градусов.
– Вот! В том то и дело, что примерно! Угол без специальных приспособлений вы не выдержите, не говоря о крутизне нареза, а значит о стандартизации и взаимозаменяемости мы можем забыть. Павел, Мартин, речь идёт о точных болтах и гайках для мензулы, какая к чертям гребёнка! Мелкую резьбу с ней не нарезать, внутреннюю в узких и глубоких отверстиях тоже.
– Да, может и так. Мне такой точности не нужно. Уделали старика, сдаюсь и посыпаю голову пеплом. Давайте уже сюда схему вашего копира, – Павел смиренно протянул руку.
– Не моего, а Леонардо да Винчи.
Разнообразие инструментов, хорошее питание и работа в тени самым лучшим образом повлияли на производительность и наше дело наконец, сдвинулось с мёртвой точки. Джон тоже не подвел и серьёзно отнесся к делу. Каждый день выдавал на гору план: десяток катушек ниток, двадцать листов папируса и при этом ещё находил время на словарь. Молодец! А ещё Джон выяснил что система счета у дикарей пятиричная. Они считали по руке, что совсем не новость для Африки. При составлении словаря нам здорово помогали картинки и главное, что помогло в составлении словаря – Квеле пришлась по нраву роль учителя. Он, сидя с Джоном, клеящим папирус, порой принимался рисовать какие-то образы, рисунки и показывая их громко проговаривал названия и терпеливо ожидал пока Джон не запишет их.
Получив после утильного обжига нормальных кирпичей, я сделал небольшую печь для проверки качества глазурей и пироскопов. В эту неделю все так или иначе пахали на эти нужды. Работа кипела день и ночь. Из графика никто не выбивался и шли даже с опережением. Ящики, бочонки и другая мелочь росли буквально на глазах. Иван и Нганго заготавливали доски, шлифовали и полировали, помогали сколачивать ящики. При экспериментах, когда случайно неплохо вышло с глазурью, Ивану Сергеевичу от моих щедрот перепала реторта, которую он немедленно использовал по назначению. Сварил столярный клей, а позже очистил там воск, тем самым обеспечив нас восковыми табличками. Сделали много: пружинная дробилка, шаровая и стержневая мельница, барабан для просеивания глины, барабанный же ножной привод для их вращения, бочки для отмучивания, горизонтальную глиномялку, стол для формовки кирпичей. Если добавить к ним валки, горизонтальную центробежную машину для литья, ящики с покатым дном для промывки селитряной земли, кульман, да ещё рамы для изготовления циновок. Работали все от зари до зари. Так что много успели, благодаря железному инструменту, новому верстаку и станкам.
***
– Герр Ярослав, – начал Мартин, – инструментом, славу богу, мы обеспечены, по плану всё сделали и, слава Господу, теперь можем приступать к главной задаче. Хотелось бы определиться, какой конструкции делать крылья мельницы? Вы же понимаете, что ваша идея с тремя пятнадцатиметровыми крыльями, никуда не годится. Я подсчитал, вес такого крыла с учётом лопастей будет больше тонны. Ветер тут не такой силы, чтобы раскрутить столь тяжёлую конструкцию. Мы с отцом делали наборные, коробчатые, лопасти длиной не более пяти метров, к тому же скрепляя их железными штырями.
– Соглашусь, Мартин, тут я дал маху. Но на ваших мельницах лопасти были деревянные?
– Конечно.
– Тяжёлые выйдут, да и не осилим столько досок. Предлагаю другой проект. Используем парусную мельницу с восемнадцатью крыльями и треугольными лопастями, связанными верёвками в жёсткий каркас, по типу паутины и предварительно напряжёнными. Высота крыла восемь метров, а площадь даже несколько увеличится, в сравнении с первоначальным вариантом. Смотрите…
– Герр Ярослав, вы словно привязали чёрта к подушке! Каждый раз выдумываете какую-то ерунду, и что самое удивительное, она работает! Встречал я в Португалии такие мельницы. Встречал. Однако, даже для тканевых лопастей восемь метров слишком много, а циновка потяжелей холстины будет.
– Возможно, Мартин. Надо проверять. Предлагаю изготовить ферму сборно-клееную, но не коробчатую как у мельниц, а каплевидную из восьми клееных реек прямоугольного и треугольного сечения, с жесткими диафрагмами через каждый метр.
– Погодите, Ярослав Александрович, – вставил слово Павел, – то, что вы говорите есть пустотелая корабельная мачта, а сия деталь весьма непроста в устройстве и требовательна к качеству древесины. Одних струбцин два десятка потребно, если не больше. Вытянутая форма, как я понимаю, потребовалась чтобы противостоять ветровым нагрузкам.
– У вас, Павел Петрович, глаз алмаз. Это и есть мачта, я похожую когда-то делал. Если у нас получится, то мы вдвое снизим вес лопасти по сравнению с коробчатой и втрое с цельнодеревянной.
– Когда слепой ведёт слепого, они оба упадут в яму. Слишком много допущений. Надо делать образец крыла в натуральную величину, – заявил Мартин. – Подсчитать вес, да на дерево затащить, посмотреть, как оно под ветровой нагрузкой себя поведёт. Там такие порывы бывают. Ещё лучше построить модель мельницы в масштабе один к пяти. Мы, таким образом, проверим конструкцию барабана для крепления крыльев, да и герру Ивану мешалка нужна. Вы то не сегодня завтра закончите с обжигом и будете глину таскать, а у нас и мельница, и шкивы и станины для приводного вала дожидаются.
– Пожалуй, возьмусь мельницу до ума довести, – заявил Павел Петрович. – Не приходилось, знаете ли, встречать такой хитрой конструкции. Интересно!
Мы ещё долго обсуждали конструкцию барабана, расположение и угол крыльев, в итоге, всё вылилось в ряд чертежей, которые мы делали на уже нормальном кульмане и просохших листах папируса, недавно вытащенных из-под пресса. Всякие сложности прямой вызов столяру, глаза загорелись и ребята начали творить!
Ну а я, как только закончил с глазурями, провел политой обжиг и обеспечил нас глазированной посудой, трубами и всякими бытовыми мелочами типа душа и умывальников. Приготовили суп-пюре из толчёного солероса и побегов баобаба на мясном бульоне. А вареный клубень папируса! Нет, не картошка, конечно, но что-то среднее между репой и бататом. С солью и полоской мяса вкуснота! Всё бегом, да бегом уже позабыл вкус домашней еды. Иван Сергеевич немедленно взялся за химические опыты, а вот для меня и Нганго наступил локальный Армагеддон. Три бесконечные недели каторги под жарким солнцем. Каждый день по две, иногда три ходки в разлом, за глиной и шпатом.
Оценив объём глины, что мы притащили за день, стало ясно как божий день – все наши планы летят в тартарары. Нужно кардинально увеличить вес. Сделать арбу? Не вариант. Дорога до разлома идёт через высокий кустарник и поле слоновьей травы, а значит на арбе, пусть с огромными колесами, мы ничего не увезём. Если же делать больше… После мозгового штурма я с трудом продавил проект изготовления дикого гибрида колёсного портального крана и колёсного же буера. Текущие работы были отложены и титаническими усилиями, всего за неделю мы изготовили чудо инженерной мысли – буер, а в придачу небольшую тележку для мяльного круга, я бы сказал, ящик на колёсах похожий на лафет пушки.
Буер показал себе неплохо на относительно ровной местности, однако, в густой траве и кустарнике он всё же завязал и нам приходилось вдвоём тащить его. За день мы совершали в зависимости от маршрута одну, две или три поездки. Тащили всё подряд – сухой молочай, акации, перлит, ольгдамит и змеевик. В пути постоянно приходилось работать с парусом, а при сильном ветре и вовсе его снимать, я постоянно находился на раме-палубе. Работа бурлаком полностью выматывала, и несмотря на то, что кушали мы за троих, я сильно потерял в весе.
Каждый вечер Нганго, взяв копьё и бумеранг, отправлялся на охоту. Возвращался обычно ближе к ночи, да не с пустыми руками. Охотник от бога, не поспоришь. То дрофу, то долгопята притащит, а как-то раз лесной свиньёй всех порадовал. Добычу мы обычно мариновали для шашлыка, а вчера вот соорудили лавовый гриль, чтобы готовить вкусные и ароматные блюда без использования жира. Гриль имел решётку и поддон с пемзой, она же вулканическая лава. Пемза равномерно распределяла тепло по поверхности и впитывала жир, который стекал с решётки. Попадая на раскаленные камни, он начинал дымиться и придавал блюду изумительный аромат. Сам гриль был разборный, из лёгких в изготовлении поддонов и пластин с ручками. Нижний поддон имел высокие стенки, а в углах отверстия под штыри, в него для жара засыпаются раскаленные угли. Затем, на штыри одевается второй контейнер с пемзой, и пластина с решёткой. В случае, если нам надо поджарить мясо с двух сторон – мы продолжаем составлять бутерброд и надеваем верхний контейнер с оребрением для углей. Замыкает всё плоская, тяжёлая пластина, обеспечивающая необходимое давление на мясо. Не спорю, неудобно против электрического. Но мясо выходит не хуже.
***
Нанго испытывал мистический ужас и ни за что не хотел спускаться в разлом духов. Он на полном серьёзе считал, что в разломе жилище злых низших духов-ньялу, и спустись он вниз, те обязательно заберут его мужскую силу. Пришлось давать взятку Квеле, чтобы он поехал с нами и провёл обряд усмирения духов. К сожалению, большого успеха процедура не имела. Всего что я смог добиться – Нганго уже не боялся разлома и самостоятельно крутил ворот поднимая и опускал биг-бег. Так намного быстрей, чем цепляясь словно обезьяна и рискуя сорваться в любой момент, поднимать мешок на своём горбу.
Буер подгоняли к краю разлома, крепили растяжками к колышкам и Нганго прямо в мешке опускал меня вниз. В разломе я проводил по пол дня, пока Нганго самым нахальным образом дрых в тени.
В стенах разлома, со временем образовались длинные ходы и лазы. Прослойка глины при детальном обследовании оказалась неоднородной. Обычное дело для делювиальных глин – смешанный гранулометрический состав, изменчивость, неправильная слоистость. Помимо кремнезёма, в ней находится два глинистых минерала монтмориллонит и каолинит. Оба в основе имеют оксид алюминия. Однако первый предпочтительней, у него в составе масса плавней: оксиды, магния, кальция, калия. Каолин, он разный. Чем оксида алюминия больше, тем выше температура плавления глины и выше огнеупорность. У чистого оксида она вообще две тысячи пятьдесят градусов. Из такой глины обычным обжигом кирпичей не сделаешь, они не спекутся и рассыплются. Так что копаюсь, выискиваю как землеройка подходящий слой. Позже, как только построю полноценную печь, мы сможем, получив шамот, делать огнеупоры.
По ходу работ мы усовершенствовали обвязку буера и выявили оптимальный вес груза – тысяча двести килограмм. Можно и до полутора тонн нагрузить, с хорошим запасом прочности буер делали. Но тогда и скорость резко падала, и усталость опять же.
Глина, скопившаяся за несколько дней, подсыхала на солнце, и мы просеивали её через сито, после чего, добавив дроблёной пемзы, укладывали в яму, сверху делали лунки и проливали водой до тех пор, пока глина не приобретала нужную влажность. Выдержав глиняное тесто двое суток, мы брались за рычаг-водило и подцепляли к нему тележку, нагруженную до самого верха камнями, и несколько часов катали по кругу, периодически переставляя её на новую колею чтобы равномерно размять глину во всей яме. Полученное тесто складировали в узкой траншее, накрытой сверху влажными травяными матами. Затем глина должна отлежаться двое суток, а уже потом Иван Сергеевич, словно блины, штамповал кирпичи. Иногда в этом деле ему помогали Мартин и Павел Петрович.
***
Пришел в себя Меринго. Старик постоянно поддерживал его в бессознательном состоянии, подпаивая своими отварами. Оказалось, что это племянник вождя и очень большой человек. Всю медицину оставил на Джона, он делает перевязки, кипятит бинты, следит за раной. Как он с папирусом закончил, только нитями и занимается, ему ещё и старик Квеле по мере сил помогает. Верёвки расходуются со страшной силой, а на нём ещё и ткань. Не знаю как он справится с планом, пускай больных запрягает.
Недостаток трудовых ресурсов дикий, а вроде не Днепрогэс строим. Поддержание режимов обжига в печи перекладывал на Ивана, но вечерами всё равно приходилось заниматься второй частью «Мерлезонского балета», стал пробовать плавить стекло и подбирал шихты для фарфорового шликера. И эти задачи, доложу вам, оказались посложней, чем недавняя возня с глазурью.
***
Сегодня, с раннего утра отправились за вулканическими бомбами, туфа для шликера нема, а шамота мало. Затея на весь день. До дальних холмов, где я обнаружил эти образования ещё в первый день, не меньше семнадцати километров. На обратном пути взяли немного западней, в надежде приметить сухой молочай и собрать смолы. Там во время очередного перерыва Нганго заприметил какую-то живность и умчался, а я решил провести сьёмку местности. Наловчился уже разговаривать на местном, во всяком случае, с Нганго мы отлично понимали друг, друга с полуслова.
Слышу кричит:
– Ярунго, Ярунго! Помоги!
Сбегаю вниз и вижу картину маслом: здоровенный страус бежит за Нганго, шипит, поднимает крылья и пытается наскочить. Здоровяк едва успевает отбиваться от разъярённой птицы обломком копья. И смех, и грех! В саванне, естественных врагов у страусов нет, а вот он ударом ноги может легко убить человека. Если удар копытом лошади оценивается в двадцать кило на квадратный сантиметр, то удар лапы страуса – тридцать! Такой и железный прут согнёт, и череп льву проломит, куда там костям человека! Бегу, бегу на перерез, на ходу достаю из-за спины бумеранг. Птица заметила меня и развернулась к новой опасности. Размахиваюсь и запускаю аппарат, наловчился уже. Рассчитывал я попасть по ногам, но так вышло, что тяжёлый лиль-лиль, разогнавшись, буквально оторвал птичке голову. Аааа! Готово! А страус этот необычный, так вышло, сразу не понял. Во-первых, размер – настоящий гигант метра под три в высоту, да весом по виду за двести килограмм. Удивительно другое, лапы у него красные, с толстенными, толще чем у человека берцовыми костями, от такой птички если прилетит, то сразу к праотцам отправишься. Цвет крыльев не бело-черный, а бурый. Что-то я слышал про таких ископаемых страусов – дманисский называется, вроде. На этой планете, видимо, по каким-то причинам не состоялось масштабное вымирание магафауны в плейстоцене, и вот они – реликты бегают и прыгают.
Не успел я как следует рассмотреть страуса, как Нганго схватил меня за руку и куда-то потащил. А ларчик-то, просто открывался. Этот жук нашёл кладку и попытался украсть яйцо, был замечен и жёстко побит этим гигантом. Самки страуса откладывают свои яйца в общую гнездовую ямку, которую самец выскрёбывает в земле или в песке, он же и охраняет. Яма была довольно приличная: больше полуметра глубиной и яиц в ней не меньше пяти десятков. Страусы живут гаремом, самка доминирует, а самец – на подхвате. И яйца тут не такие как у обычного страуса, одним таким яйцом можно всю нашу компанию накормить! Ополовинив кладку, мы шустро ретировались с места, пока не вернулись самки, боюсь, атака нескольких птиц для нас закончится фатально.
Вот так-то и разжились центнером диетического мяса и яйцами вдобавок.
– Герр Ярослав! Какой гигант! Вот это туша, должно быть весит не меньше трёхсот фунтов! Да ещё и яйца! Нет, сегодня точно устроим пир. Герр Иван вчера очищал спирт… Но сначала нужно засушить не меньше половины туши. Всего не осилим. Кожу, кожу не забудьте замочить я знаю фирменный бурский рецепт, что самым лучшим образом подойдёт для обуви! – Мартин суетился вокруг добычи.
Вот так и живём. Иван Сергеевич разогнался не на шутку, и уже к концу третей недели, оказывая мне всяческое содействие в подборе шихты для шликера и оптимальных составов для флотации, получил практически весь спектр нужной нам химии. От очищенного гипса и соды до скипидара, канифоли, туши и цветных восковых карандашей. В последние дни перед установкой ветряка, он занимался исключительно выделкой и сшиванием приводных ремней и кож для нашего разросшегося хозяйства.
Вечерами мы собирались у очага под навесом. Заваривали кофе из семян баобаба, ели индийские финики. Нганго как-то притащил стручки рожкового дерева с очень сладкой и сочной мякотью и с чрезвычайно твердыми семенами. Стручки мы высушили на солнце, семена растёрли в порошок, очень похожий на какао. Только вкусом он обладал более насыщенным, да и ароматом более ярким. В Древней Греции плоды рожкового дерева были известны под названием «египетских фиг». Семена имеют совершенно идентичную форму и вес, благодаря чему в древности они служили мерой массы, под арабским названием «карат», да-да, тот самый ювелирный, в котором алмазы оценивают. Один карат – ровно двести миллиграмм. Вот и эталон для весов, как раз то, что доктор прописал!
Порошка из плодов мы наделали не так много, килограмма три. Сегодня из него я и приготовил напиток, по вкусу похожий на какао, точнее, гораздо вкуснее какао, а в прикуску с дикой хурмой, с мёдом… У-у-у! Пальчики оближешь! Ещё нечто похожее на шоколад сделали – кэроб, мёд, масло солероса, сухой порошок баобаба, вместо наполнителя – кусочки дикой, с кислинкой хурмы и плоды дум. Топим масло на водяной бане, при непрерывном помешивании добавляем кэроб. В «шоколадную» массу добавляем наполнитель и ещё раз размешиваем на водяной бане, затем всё в формы из папируса, смазанные маслом и в холодок остывать. Шоколад не хуже, чем швейцарский! Это не я, Мартин сказал.
Так появилась у нас традиция: сидели возле костра, кто-то плёл циновки, кто-то допивал кофе, кто-то вытачивал что-нибудь ножичком и рассказывали интереснейшие истории из разных эпох. Я чаще про чудеса технического прогресса двадцать первого века: пилотируемые полёты, межпланетные аппараты, невиданный прогресс вычислительной техники, электромобили и чудеса генетики, про небоскребы и гигантские экскаваторы. Иван – больше про индустриализацию и Гражданскую войну, про свою учёбу в лицее. Мартин – не менее интересные истории про приключения в Голландии, приведшие его на другой конец Земли. Однако, без всякого сомнения, самым интересным рассказчиком оказался Павел Петрович Арбузов. Его рассказы о службе в голландской ост-индской компании, войне 1812 года и первом русском кругосветном путешествии неизменно вызывали у всех большой интерес. Даже Джон в эти дни спускался вниз и ковылял на костылях чтобы его послушать.
– Значится, – подкручивая роскошные усы, начал Павел, – в сентябре тысяча восемьсот четвёртого года встали мы у берегов Аляски, возвращаясь на родину из первой русской кругосветки. Я был капитаном шлюпа Нева. Три года длилось это опасное и трудное путешествие и с конца лета мы исследовали южную часть побережья Аляски. В первую очередь нас интересовали все имеющиеся сведения о весьма удивительном народе, эдаких викингах Северной Америки – индейцах тлинкитах. Сбором сведений о них я занимался по просьбе начальника экспедиции Юрия Фёдоровича Лисянского и весьма преуспел в этом. Встали у побережья Аляски в пяти милях северней острова Ситка, планировали в Михайловской крепости пополнить запасы воды, но на подходе к крепости вместо хлеба да соли шлюп угостили пушечными да ружейными залпами. В некотором недоумении мы отошли в сторону, а к вечеру заметили боевое каноэ, пытавшееся скрыться от нас. Я приказал спустить баркас и преследовать индейцев. Во время перестрелки раздался взрыв, индейцев разбросало во все стороны. Оказалось, на лодке был запас пороха. Часть беглецов мы всё же выловили. Я немного владел дикарским языком и смог выяснить, что тлинкиты ожидают большой отряд русских, а этих послали за порохом в селение Хуцнуву на соседнем острове, куда давеча доставили его американские торговцы. Тогда мы и узнали, что тлинкиты захватили нашу факторию ещё два года назад. Война там шла. Война, второй год уже, а в Петербурге то ни сном, ни духом.
В тех краях заправляла русско-американская компания, и главным там был Александр Александрович Баранов, которого величали губернатором. Человек он был предприимчивый и отчаянный, шестой десяток разменял, а всё с ружьём как молодой носился. Аляска то у нас немалая, а островов и того больше – тьма тьмущая. За всеми и не усмотришь, тем более не часто он на Ситке бывал. Вот и попустил, индейцев против русских заготовщиков каланов настроили, да остальные с ними под раздачу попали. Тлинкиты эти весьма свирепые воины, я вам доложу. Никогда я за всё время странствий не встречал более отчаянных дикарей. Обида у них давно копилась. Купцы калан за копейки скупали, потом казачки убили семью одного из тлинкитских вождей, многих индейцев почём зря в кандалах держали. Распустил Александр Александрович купцов, распустил. Ну а как самого главного шамана в тюрьму посадили, восстание и началось. Сразу несколько ранее враждовавших между собой индейских родов сошлись. Мало того, что тлинкиты населявшие и материк, и весь архипелаг собрались, чего отродясь не было, так к ним ещё и другие племена, жившие южней, присоединились. Сила. Большая сила. Конечно, без американских торговцев, точивших на наши колонии зуб, там дело не обошлось. Много позже узнали, что они индейцам и ружья, и порох и даже небольшие пушки за копейки продавали. Тьфу! Лишь бы нам насолить. Так больше тысячи индейцев напало на поселение под предводительством тех же американских матросов. Мутная история. Наших там всего несколько человек спаслось, а погибло двадцать два поселенца, больше двух сотен алеутов. А тем временем индейцы выстроили неподалёку крепостицу, где и засели.
На следующий день мы встретили алеутов, через которых вышли на отряд Баранова, собранный чтобы отбить крепость. Сто пятьдесят промысловиков и немного солдат на кораблях «Ермак», «Александр», «Екатерина» и «Ростислав» и две сотни алеутов на байдарках. Пушек, правда, у него было мало, все же промысловые корабли. Баранов сразу же обратился к нам, за помощью. Всё-таки у нас на борту четырнадцать пушек, против его четырёх. Поначалу Юрий Федорович совершенно не хотел учувствовать в штурме крепости, а предлагал лишь помочь артиллерийским огнём.
Три дня шли переговоры с местным вождём Катлианом, где я принимал участие от команды шлюпа. Тлинкиты не освобождали томившихся с момента штурма крепости пленных кадьякцев, не выдавали аманатов-заложников и отказывались сдать свою крепость. Переговоры зашли в тупик, и Баранов на совете офицеров решительно настоял на штурме. Лисянский категорически отказывался передать матросов в помощь, и мне больших трудов стоило уговорить его дать разрешение на участие в деле небольшого отряда из двадцати матросов.
Утром с «Невы» провели бомбардировку крепости из корабельных орудий. К большому сожалению, она не имела большого успеха, поскольку наши ядра почти не пробивали толстый частокол индейской крепости, а сами тлинкиты укрылись в глубоких ямах и подземных ходах, соединявших дома внутри укрепления. Решили атаковать ранним утром двумя колоннами. С севера – десант с «Невы» под моим командованием, а с юга – Баранов и лейтенант Повалишин с казаками, промысловиками, алеутами и четырьмя единорогами.
Сначала штурм не задался. Алеуты сильно шумели и криками своими привлекли внимание тлинкитов. На огонь пушек индейцы ответили сильнейшей стрельбой из ружей и фальконетов. Несмотря на вражеский огонь и отчаянное сопротивление, наши орудия были подтянуты к воротам крепости и начался штурм. Мой замысел был прост, отвлечь внимание тлинкитов штурмом со стороны ворот, а с другой стороны подобраться к стене с пороховой миной. К моему сожалению, промысловики и кадьякцы-алеуты оказались негодными солдатами и не имели никакого понятия о дисциплине. Как только они подступили к воротам, противник усилил стрельбу, кадьякцы обратились в бегство… Ну как так можно?! Тлинкиты, заметив это, немедлено открыли ворота и ринулись в атаку во главе с вождём Катлианом. Этот громадного роста индеец был одет в деревянные доспехи и возвышался над всеми, словно средневековый рыцарь. Голова его закрыта деревянным шлемом в форме клюва ворона, сильно выступающим вперёд. Лицо и доспехи – покрыты боевыми татуировками из крови, а сам он издавал ужасающие выкрики, чем вгонял алеутов в совершеннейший ужас. Учитывая, что индейцев в крепости было не менее восьми сотен, они вчетверо превосходили промысловиков по численности. Алеутов можно не считать, как бойцы они слабы в коленках против тлинкитов. Вылазка индейцев грозила обернуться крупным поражением и резнёй. Чтобы спасти положение, я приказал своему отряду идти на помощь Баранову, который был уже тяжело ранен в руку копьём и тем не менее пытался прекратить паническое бегство своего горе-войска. К тому же, дело усугубилось тем, что тлинкиты отбили запасы пороха для пушек и ружей, а имевшиеся при себе заряды мы истратили. Положение стало отчаянным. Тогда я приказал десяти матросам прикрывать фланги, а с остальными, умевшими орудовать палашами и ранее служившими на военном флоте, ринулся на тлинкитов. Прежде всего нужно было сразить вождя, он имел особо толстые доспехи и пули попросту отскакивали от них. Прежде, чем я схватился с вождём, мне удалось убить двух тлинкитов. Сам Катлиан оказался умелым бойцом и ловко отбивал мои удары окованной медью палицей из китовой кости. Перерубить её мне не удавалось, так же, как и пробить его доспех. Однако, я насколько раз всё же его достал. В ходе боя я не заметил, как врубился в самую гущу врагов и в какой-то момент оказался отрезан от своих матросов. Сильнейшая боль пронзила плечо, и я уже было попрощался с жизнью, как Лисовский, видя наше положение, открыл по тлинкитам ураганный огонь со всех орудий правого борта, чем спас весь наш отряд от неминуемой гибели. Меня успели отбить… Для нашей команды потери были велики – ранены почти все матросы, многие, как и я тяжело, трое убитых. Жаль, не могу показать вам тот шрам, что мне оставил вождь в подарочек. Из-за ранения я после окончания экспедиции был вынужден оставить военную службу… Вот такие дела. Потрепали меня знатно, доктор вырезал семь костяных наконечников стрел из тела.