Роза – стервоза. Повесть

Как-то раз Альбина Марченко, вспоминая последние свои года в школе на излёте советского времени, рассказывала, что у них был факультатив «Этика и психология семейной жизни». Предмет был занимательным до икоты, а учебник очень веселил старшеклассников своей напыщенной сдержанностью и параграфами ни о чём. Одним из таких параграфов была «Культура поведения влюблённых». Урок превратился в вечер юмора посреди белого дня сразу же.

– Они бы ещё о культуре поведения людей в состоянии аффекта написали! – Смеялась Альбина, сверкая ровными, беленькими зубками.

– Или для шизиков! – Вторил ей Женька, покатываясь.

Тогда я смеялась над рассказами Альбинки вместе с ними обоими и ещё парочкой знакомых, а теперь неожиданно подумала, что тот параграф неплохо бы прочесть вслух Катюне, усадив её предварительно в мягкое, глубокое кресло и вручив большой леденец на палочке.

Григорий посмотрел на меня многозначительным взглядом.

– Ему нельзя спиртного. Там серьёзные проблемы с пищеварением, – ответила я после достаточно долгой паузы.

– Так, вот, почему он за последний год так похудел! – Всплеснула Катюня своими полными ручками. – Я-то думала, это Альбина Николаевна его худеть заставляет, чтобы он тоже, как и она, стал похож на тощую козу. Пухленьким он мне больше нравился!

Мы с Гришкой переглянулись, и он покачал головой. «Как же всё далеко зашло!» – Буквально кричали его глаза.

– Вряд ли Евгений Александрович будет ещё когда-нибудь, как ты изволила выразиться, пухленьким. После того, как его траванула бывшая…

Катькино громкое «Ах-х-х!» и звон разбитого стекла не дали мне завершить фразу. Гришка стукнул кулаком по столу и принялся орать, что ему испортили аппетит. Он, мол, и без того год назад наслушался ужасов об истории с Женькиным отравлением и не желает за ужином пересказа про рвоту, понос, гнойные язвы, реанимацию, сошедшую клочьями кожу и прочее в этом духе. Прибежала Антонина Тимофеевна с веником и совком, чтобы убрать разлетевшиеся по всему полу осколки стакана.

В прошлом году новость об отравлении Марченко долго была у всех на слуху. Ему сочувствовали. Его спасали всем миром. Странно, что всё это пролетело мимо Катькиных розовых ушек.

Ах, да! Ничего странного: наша мадемуазель Екатерина гостила у европейских родственников с декабря прошлого года по март текущего. Точно! Меня почти четыре месяца никто не докапывал с разговорами про ауру. Вернулась Катрин аккурат к Женькиной и Альбинкиной свадьбе в конце марта и очень страдала по этому поводу.

– Почему на ней? – Горько недоумевала она. – Не мог найти кого-нибудь помоложе?

– Мог, – согласилась я тогда, – только он никого не искал.

– Правильно! Женился на первой попавшейся! Кто под бочок подлез!

Катюня долго разорялась на эту тему, а я молча ухмылялась в усы. Знала бы она, как всё было на самом деле!.. Но, куда ей!

Теперь аккомпанементом к Гришкиному ору Катька принялась реветь, уткнувшись в желтоватую крахмальную салфетку, а я задумалась. «Надо отбелить салфетки и скатерти, – подумалось мне. – Ещё проконтролировать, чтобы протёрли зеркала в прихожей. Они капец, как заляпаны. С нами всеми что-то происходит. Что-то нехорошее, затхлое… Что?..»

Упадок, вот что. Именно так он выглядит. Вроде бы всё, как всегда, но наш безукоризненно отлаженный быт и симбиотические взаимоотношения внутри тройственного союза уже покрылись сетью паутинно тонких трещин. Если их срочно не подлатать, они углубятся, штукатурка благопристойности отвалится, кирпичи взаимной выгоды раскрошатся, и быт вместе с союзом неминуемо рухнут.

Впрочем, туда им и дорога. Я даже не собираюсь прикидываться, что мне есть до этого дело. Мне больше ни до чего в этом доме дела нет.

Хотя, не совсем так. Мне есть дело до того, как встретить, устроить, накормить, развлечь и проводить будущих дорогих гостей. Среди них, между прочим, два моих лучших друга и потенциальный благодетель, к слову говоря, на данный момент совершенно свободный. Думаю, этот кусок жирноват для Катюни. Она сама ограничила свой рацион воровством с чужих тарелок, вот, и пусть развлекается.

Гришка, наконец, проорался. Катька убежала к себе. Антонина домела осколки и вышла из столовой, а я накапала в стакан валерьянки и поднесла его нашему дорогому хозяину.

– Может, лучше коньяку? – Спросил он с надеждой.

– Коньяк по праздникам, – обрубила я.

Не хватало мне ещё смотреть на спивающегося кабана в последние мои недели в этом дебильном доме! Провались оно всё в сортир!

– Расскажи что-нибудь, – попросил Гришка жалобно, разделавшись с валерьянкой.

– Юниоры Евгения Марченко победили со счётом 4:3 краснодарскую команду, – сообщила я с интонациями ведущей рубрики «О спорте» и поднялась, упреждая Гришкино возмущение по поводу слишком частого за последние полдня упоминания имени кое-кого.

– Я понял, – вымолвил он обречённо. – Вы сговорились. Вы с Катькой сговорились вогнать меня в гроб.

– Ты умничка! – Похвалила я. – Всё правильно понял. Мы с ней даже план твоих похорон уже обсудили и наряды траурные заказали.

– Илонка! Стой! Ну, скажи, на что вам сдался этот Марченко? Или вы хотите меня с ним поссорить? Зачем вам это?

– Я тебе скажу, зачем, – пообещала я серьёзно, – только поклянись, что никому не расскажешь…

– Илонка! – Проныл Гришаня устало. – Опять сейчас будут эти твои шуточки про Госдеп!..

– Нет, – возразила я. – Я про китайскую разведку пошутить хотела. Впрочем, не хочешь – как хочешь! Я пошла.

– А как же я? – Жалко поинтересовался Гладышев.

Похоже, он окончательно впал в роль жертвы нашего с Катькой произвола.

– Ты? – Переспросила я весело. – Ты самый лучший в мире! – Обрадовала я нашего «барина» и, послав ему воздушный поцелуй, взбежала вверх по лестнице к себе в комнату.

Глава 15

Переодевшись в удобную пижаму, я плюхнулась на кровать, включила бра и потянула с полки свой любимый «бабский журнал», как его окрестил Гришаня на заре наших с ним отношений. Он тогда искренне недоумевал, почему я не читаю все эти материалы на сайте издательства, но электронный вид – совсем не то. Бумажные страницы скользят под руками, словно живые, их шелест успокаивает, а запах… Как я люблю запах свежеотпечатанной периодики! Лучше пахнут только новые книги.

Правда, сегодня почитать вряд ли получится, слишком многое надо обдумать. Журнал нужен скорее как прикрытие на случай, если вломится кто-то из Гладышевых. Я слишком возбуждена эмоционально, и кипа листов большого формата – то, что мне надо для прикрытия.

Я должна, во что бы то ни стало, очаровать Кулинича. Очаровать до такой степени, чтобы он позвал меня на главную роль, а лучше на две. А ещё лучше, чтобы он изъявил желание жениться на мне и задействовать как исполнительницу главных ролей в своих спектаклях на постоянной основе. Не по блату, конечно, а просто потому, что видит во мне великую актрису. Так все жёны режиссёров и продюсеров говорят, и я буду. А, кто мне запретит?

Я спрыгнула с кровати и открыла шкаф с одеждой. Терпеть не могу перетряхивать шоболы! Ещё не люблю говорить о них. Это Альбина Марченко с Яной Збогар, как соберутся вместе, так обязательно заведут о тряпках. Будто и поговорить больше не о чем! Янина, между прочим, мастер спорта по дзюдо, вдобавок пишет потрясающие стихи и рассказы. Альбина круто рисует в графике. У неё персональные выставки… где только не проходили! Обе имеют дипломы психологов. Однако нет. Говорить девочки будут о тряпках.

У меня обширный гардероб, составленный исключительно по моему вкусу. Иногда я замираю перед вешалками со своей одеждой, но не потому, что «нечего надеть», а потому, что слишком богатый выбор. Антипод интернатских детства и юности.

Мне всегда было плевать на то, как одеты другие женщины, и что нравится мужчине, который рядом со мной. Да, у меня и мужчин-то толком не было до Гришани. По крайней мере, я ни с кем не жила на одной жилплощади и не встречалась с одним и тем же дядькой годами. Юрочка не в счёт, это особый случай. Ясный пень, мне никогда не приходило в голову одеваться по вкусу своих редких случайных любовников! Теперь ситуация совсем другая.

Я полезла в Интернет и принялась выискивать материалы о Кулиниче. «Родился-учился-женился» меня интересовало слабо. Все мы когда-то и где-то родились, иначе нас не было бы на свете. Образование в нашей стране обязательно в рамках девяти классов, поэтому все учились в какой-нибудь школе, ничего особенного. После, войдя во вкус, люди обычно учатся где-то ещё. Не всем, ведь, везёт, как нам, балетным, чтобы взять и выйти после школы в мир с готовой профессией. Ну, или с инвалидностью. Тут уж, кому какое счастье.

Женился? Ну, а кто в его годы ни разу не был женат? Разве что, мамкин сыч какой-нибудь, но такие обычно не ставят спектаклей, гремящих на всю страну и собирающих аншлаги даже при наших грабительских московских ценах на билеты.

Впрочем, насчёт «женился» я погорячилась. На этом пункте мне пришлось невольно задержать взгляд. Наш дорогой будущий гость был женат… семь раз! Вот, это, я понимаю, тяга к покорению туалетов, пардон, девичьих и дамских сердец!

«Кого же мы так любим покорять?» – Спросила я у планетарного разума по имени Интернет.

«Моделей, которые после знакомства с Великим Мастером все, как одна, переквалифицировались в актрис!» – Последовал незамедлительный ответ.

Сам мастер ростиком невелик, всего-то сто шестьдесят пять сантиметриков. Однако рядом с ним на всех светских мероприятиях неизменно высоченные темноглазые шатенки с кудрями. Последние его три жены настолько между собой похожи, что если бы не новости о разводах и бракосочетаниях, я бы даже не поняла, что гражданин сменил супругу.

Усевшись на полу в позу лотоса, я стиснула виски указательными и средними пальцами обеих рук и принялась напряжённо думать. Со вкусом объекта всё ясно. Остаётся понять, что в такой ситуации делать мне. Надеяться, что ему надоели высокие шатенки модельной внешности и сыграть на контрасте? Выкраситься в шатенку самой, завить кудри и прочно вскарабкаться «на лабутены»? Брать умом? Силой? Талантом? Хитростью?

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

В висках неуёмно стучало.

Эврика! Кажется, я догадалась!..

Давай, Интернет, милый, не тормози… Ну… ну! Есть!

Точно: от семи браков один плод, да и тот, мягко говоря, не очень-то удался. Сын, двадцать два года. Сменил двадцать два учебных заведения. Из увлечений секта, где люди подвешивают себя на крюках, предположительное участие в кровавом преступлении, лечение в психиатрической клинике. Всё ясно. Опять счёт не в мою пользу.

Дело в том, что дяденьки за сорок с подобной семейной ситуацией нередко бывают одержимы идеей завести, наконец, крепкое, здоровое потомство и побольше, побольше!.. Только этого мне недоставало!

Дело даже не столько в том, что я не хочу детей в принципе. У меня может ничего с этим не получиться, даже если я возжажду стать матерью. У балетных и спортсменок нередко возникают проблемы с репродуктивкой, а о родах даже говорить не хочется: под нож попадают практически все, кто решился забеременеть, и у кого, как ни странно, получилось выносить ребёнка.

Я не хочу годами ловить чёртову овуляцию. Не желаю каждый месяц в преддверии заветного женского дня нестись с выпученными глазами за тестом на беременность, а после рыдать над кровавыми пятнами на своём белье. Не жажду лечиться до потери рассудка ради того, чтобы однажды меня разнесло, как арбуз.

Не хочу быть прикованной к койке все девять месяцев, как многие из наших. Не хочу, чтобы меня препарировали, как лягуху, на операционном столе, дабы достать из меня мелкого паразита, который отравит все мои оставшиеся дни. Зачем оно мне сдалось?

А сдалось оно мне ради ролей. Заветных ролей в аншлаговых спектаклях, а после, возможно, в кино и на телевидении. Ради моего личного светлого будущего.

Хотя, какое может быть светлое будущее и какие роли, если я в ближайшие лет пять не вылезу из больниц и вернусь в мир нормальных людей, если вообще вернусь, сильно покалеченной физически и морально? К тому времени я стану намного старше, чем теперь, а теперешний мой возраст и есть тот верхний предел, до которого ещё можно куда-то пробиться.

Впрочем, возможно, я неправа, и Кулинич вовсе не желает чёртова потомства. Нагляделся на него уже до огненных мух в глазах. И, даже если желает… мало ли, кто и что желает в этом лучшем из миров? Можно, ведь, просто пообещать, заключить сделку, а после сбежать от проклятого тирана к…

К кому? К другому проклятому тирану?

Да, птичка моя! А ты как думала? Все мужики проклятые тираны. Их можно и нужно использовать, а когда один перестал работать на тебя, заменять его следующим. Посмотри вокруг, все так живут!..

Все, да не все. Кто-то живёт по-другому.

Кто-то, у кого нет моих амбиций и способностей! Толстозадые, бездарные и безынициативные клуши по-другому живут, вот, кто.

Так, что же делать? Делать-то мне что?

Перекраситься в шатенку и завить кудри? Глупо. Китайская подделка получится. Надо оставаться собой и брать объект… чем?

А это уже будет зависеть от того, что он ценит в женщине.

Ценит хозяйственность? Покажем чудеса хозяйственного эквилибра.

Доброту? Он у меня ею подавится. В хорошем, разумеется, смысле.

Ум? Мы университетов не кончали, конечно, но поговорить о книгах и прочих подобных материях большие не дураки!

В общем, война план покажет.

Глава 16

– Ой, Илоночка, прости!.. – Яркий свет из коридора прямо по глазам, несчастное, зарёванное Катькино рыльце и страстный шёпот от двери: – Прости! Ты медитируешь! Извини, что помешала, но я…

– Заходи, раз уж пришла, – устало промолвила я, вставая с пола. Не помню, как я там снова очутилась в позе лотоса. – Я ещё не дошла до того маразма, что ты мне приписываешь. Только дверь закрой ради всех горных, лесных и прочих духов, пожалуйста! Свет по глазам бьёт!

Не выношу, когда свет лупит по глазам. Катьку пока выношу, хоть и с большим трудом. Правда, сейчас я почти рада её появлению. Она мне может многое рассказать, и, как знать, может, что-то пригодится!

Мы с ней улеглись на мою кровать рядышком, как парочка лесбух после бурных утех, и Катька начала:

– Он меня за него замуж отдать хочет, представляешь? Говорит, это лучшее, чего я заслуживаю со своей толстой задницей и свинячьей рожей!

Голос Катюни предательски задрожал, а слёзы из глаз хлынули буквально в три ручья, как у клоуна в цирке. «Не свинячьей рожей, а свиным рылом!» – Чуть не сорвалось с языка. Мне стоило большого труда сдержать усмешку.

Вот бы, меня кто-нибудь за Кулинича просватал, а? Так, ведь, нет же!

Говорят, большие женщины созданы для работы, а маленькие для любви. В моём случае всё явно наоборот.

Я лежала, уставившись в потолок, кусала губы и молча злилась.

Злилась на тех, кто выдумывает и вчехляет людям всякую дичь.

Злилась на свою переломанную, безрадостную жизнь, данную мне в награду непонятно за какие грехи.

Злилась на рыдающую на другой половине кровати бессовестную, толстую кобылу, воображающую себя нежным цветочком с особенной длиной волны. Сейчас чёртов цветочек засопливит мою подушку так, что не поможет смена наволочки. Гадство. Всю жизнь об этом мечтала.

С трудом заставив себя успокоиться безмолвными ругательствами в адрес собственной персоны, я повернулась к Катьке, присела на один бок и принялась гладить её нежную, девичью спину в валиках твёрдого жира, кудрявый, как у Гришки, затылок, пухлое, белое предплечье.

– Мы живём в прекрасной стране, Катенька, – изрекла я с жизнерадостными интонациями детсадовской воспитательницы.

От неожиданности девчонка перестала рыдать, резко села на кровати, подогнув под себя коротковатые полные ноги и ошалело поинтересовалась:

– При чём здесь это?

– Это здесь при том, Екатерина, что человек в России рождается и живёт свободным, понимаешь? Никто не может заставить его делать то, что ему не хочется, пока он не лишён по каким-то причинам свободы и дееспособности.

– К чему ты клонишь? – Отчаянно тупила Катька.

– Я клоню к тому, дорогая моя девочка, что ни Гришка, ни родители, ни сам Президент во главе с Госдумой не могут заставить тебя выйти замуж за кого бы то ни было, если ты не хочешь. Если же они всё-таки заставят тебя силой, это будет преступление, подлежащее суду.

– Это всё хорошо, – отмахнулась Катька, – но ты понимаешь, что они сожрут меня, если я сейчас ослушаюсь Григория? Они превратят мою жизнь в ад кромешный! Они меня со света сживут!

Катька почти кричала.

– Уйди от них, – посоветовала я. – Устройся на работу, сними квартиру, и адрес им не говори.

– Какую работу? – Горько спросила Катька. – Бумажки за копейки перекладывать? Да, я на те деньги, разве что угол сниму у полоумной старухи! И питаться придётся… Даже не знаю, чем! Консервами собачьими!

– Собачьи консервы дороги, – возразила я. – Обычно в таких случаях говорят, что питаться придётся лапшой быстрого приготовления, но это миф. Она на самом деле тоже дорого обходится. Лучше покупать дешёвые макароны и крупу. Так больше возможностей протянуть до получки.

– Какая ты умная, Илонка! – Искренне восхитилась Катька. – Всё знаешь! А я, вот, ничего не знаю! Я кашу себе не сварю! Я понятия не имею, что с куском сырого мяса делать!..

Катюня снова залилась слезами.

– Так, учиться надо! – Обнадёжила я её. – Уходить из дома и всему учиться самостоятельно.

– Я боюсь, – тупо произнесла Катька. – Боюсь не справиться. Боюсь, что меня обманут, ограбят, обидят как-то ещё. Боюсь оказаться одна. Илона! Помоги, прошу тебя! Отговори Гришку от этой глупости!

– В чём глупость-то? Не вижу никакой глупости, сплошная мудрость житейская! – Отмахнулась я. – Брат за тебя переживает, хочет предостеречь от ошибок и определить сразу в надёжные, опытные руки. Кулинич, между прочим, семь раз был женат! Понимать надо!

– Что-о-о? – Маленькие Катькины глазки вытаращились и округлились так, что я испугалась, как бы они у неё не выпрыгнули, как у дятла Вуди, и не зарядили мне в лобешник. – Семь раз?!

Я снова поразилась неумению некоторых одарённых во всех смыслах гражданок пользоваться источниками информации. Хоть бы в поисковике набрала чёртова Кулинича! Нет же! В Интернете мы смотрим фоточки котиков с цветочками и придурковатые иностранные сериалы о жизни студенческой молодёжи.

Правильно, своей жизни нет, так, мы хоть со стороны посмотрим! Зачем нам своя жизнь? За нас её другие пусть проживают: ушлые родители-пенсионеры, хитрожопый братец Гришенька, кто-нибудь ещё. «Илонка, помоги!» Какая прелесть! В чём я должна тебе помочь? В том, чтобы ты и дальше продолжала спускать свою жизнь в дыру?

– Я поняла тебя, – проговорила я, наконец. – Ты не хочешь менять свою жизнь, да, Катя? Хочешь, чтобы всё в ней осталось, как есть?

Катька принялась заполошно кивать, а в маленьких её зарёванных глазках зажглись фанатичные огоньки!

– Я тебе помогу, – пообещала я, – только и ты должна взамен кое-что сделать.

– Что? – Спросила Катюня с придыханием.

– Ты должна выбросить Марченко из головы, – рубанула я со всей дури. – Тебе там ничего не светит, Катюша, что бы ты себе ни вообразила.

Катька задохнулась.

– Ты… Ты… Ты не можешь! – Прошелестела она, наконец.

– Не могу что? – Насмешливо поинтересовалась я. – Говорить тебе правду о том, что приставать к женатым мужчинам гадко? Предупреждать тебя, что ничем хорошим подобные вещи не заканчиваются?

– Ты не можешь запретить мне любить его, – произнесла Катька зачарованно. – Любить, несмотря ни на что.

В этот момент я даже почти прониклась её юным пылом, но сидящий во мне с давних пор злостный циник взял вдруг и изрёк моими устами:

– Тогда я не буду тебе помогать. Слушай Гриню. Выходи замуж за старого, затрёпанного козла. Выслушивай его дебильные нотации и трясись, что он бросит тебя с тремя детьми, погнавшись за очередной породистой лошадкой ростом под метр девяносто.

– Если он будет связан с Гришей делами, он меня не бросит. С партнёрами так не поступают, – неожиданно зарядила Катюня, и я чуть не зауважала её, но рано: – Гриша так сказал, – добавила она, расставляя все точки над «ё».

– Вот, и чудненько. Очаровывай Станислава Петровича, выходи за него замуж, рожай побольше детишек. Живи в своё удовольствие, одним словом, а молодые, красивые парни тебе как-нибудь приснятся, если хорошо себя вести будешь.

– Не приснятся, – пообещала Катька. – Они мне без надобности. Я Женечку люблю…

На последнем предложении голос несчастной невесты сорвался в мышиный писк, и она снова заревела. «Капец моей подушке!» – Устало подумала я.

– Катька, погоди, не реви! – Затрясла я её, впиваясь пальцами в пышные, округлые плечи.

– А?.. Что?..

– Давай договоримся так: Кулинича я беру на себя, а ты любишь Марченко молча и не пытаешься отбить его у Альбины. Идёт?

– Нет, не идёт! – Вот, упрямая овца! – Я сделаю всё, чтобы быть с ним!

Столько фанатизма в голосе! Похоже, дядька Женька всерьёз зацепил нежное Катино сердечко.

– Тогда я ничего не сделаю, чтобы тебе помочь! – Отрезала я. – Пальцем не пошевелю.

– Пошевелишь, – пообещала Катька, и глаза её нехорошо сузились. – Ещё как пошевелишь!

На какой-то миг я даже испугалась и начала перебирать в уме, где и на чём я могла лохануться. Я была уверена, что за этим обещанием-угрозой последует какой-то шантаж, но Катька неожиданно вскочила и вихрем унеслась в свою комнату, конечно же, забыв закрыть дверь, и свет из коридора опять резанул по глазам. «Этого только недоставало! – Подумала я с горечью, любуясь бурыми пятнами с зелёными краями, заплясавшими от яркого света в моих глазах. – Будет ещё меня всякое говно шантажировать!»

Едва я успела додумать свою шикарную по своей нелепости мысль, как в дверях показалась мадемуазель Екатерина. На этот раз она захлопнула за собой дверь в коридор, да ещё и замок на ней защёлкнула.

В левой руке Катька держала небольшую, вытянутую коробочку. Глаза несносной девчонки переливались антрацитовым блеском, а тонкие губы сжались в едва заметную ниточку.

– Вот! – Произнесла Катрин, небрежно швыряя коробочку мне на колени.

Я открыла её и с трудом сдержала рвущиеся наружу восторженные матюки. Это было потрясающей красоты колье из белого золота с бриллиантами и сапфирами. Оно стоит целое состояние, потому что вдобавок к дорогущим материалам изготовлено одним очень модным на сегодняшний день ювелиром. Это колье Григорий подарил Катьке в честь окончания универа в прошлом году, где она выучилась, хрен пойми, на кого.

– Оно твоё! – Решительно заявила Катька. – Только сделай так, чтобы они от меня отстали и не мешали жить своей жизнью!

«За их счёт», – добавила я мысленно, но вслух говорить ничего не стала, ибо какая мне разница! В конце концов, у Катьки всё равно ничего не выйдет с Марченко, а если ей нравится позориться, пусть позорится. Дело вкуса.

Я торопливо запрятала в комод своё новое сокровище. Завтра с утра отвезу его в банковскую ячейку. Там у меня уже хранится девять подобных драгоценностей, эта десятая, юбилейная. Как хорошо, что в мире существуют такие лохушки, как Катя! Без них жизнь была бы, ох, какой невесёлой и скудной.

– Как ты собираешься это сделать?

Вопрос Катьки застал меня врасплох.

– Сяду в машину да поеду, – небрежно отмахнулась я, имея в виду свою завтрашнюю поездку в банк.

– Куда? – Снова вытаращилась Катька.

До меня, наконец, дошёл смысл её вопроса, но в мои планы не входило выворачивать душу и раскрывать намерения этому полену в девичьем обличье.

– Всё утрясётся, – пообещала я.

– Как ты собираешься утрясти это? – Вот, ведь, настырная!

– Я возьму Кулинича на себя, – пообещала я. – Как только он будет лезть к тебе со своими маразматическими знаками внимания, я буду его сразу же отвлекать на свою персону!

– Илона! – Всплеснула руками Катька. – А как же Гриша?

– Ни одного Гриши в этом трюке не пострадает, – заверила я Катьку. – Дело в том, что я очень хочу попасть в спектакль Кулинича, желательно на главную роль. Григорий сам велел мне очаровать дорогого гостя… Да, не делай такие глаза, чёрт! – Рявкнула я, когда Катюня опять вытаращилась на меня, как дятел Вуди. – Очаровать талантом – пением, танцами, игрой на фортепиано, знанием языков!

– Не кричи, Илонка, я поняла. Успокойся. Гнев портит ауру.

– А что её не портит, эту сучью ауру? – Злилась я, не в силах уже остановиться.

– Для ауры полезны смех, веселье, танцы! – Вымолвила вдруг заплаканная Катюня, хохоча.

Она подхватила меня в свои пышные объятья, и мы с ней заплясали по комнате, изображая что-то среднее между полькой-бабочкой и танцем с саблями. Злость моя, как ни странно, сразу же улетучилась. Всё-таки нам, хитромудрым и расчётливым, без дураков скучно. Благо, их не сеют и не пашут, сами плодятся.

– Ты получишь все-все главные роли в спектаклях Кулинича, потому что ты, Илонка, самая красивая и талантливая! А я выйду замуж за Женечку, и у нас будут дети… много-много детей! И большая, чёрная, лохматая собака! И у вас с Гришкой скоро будут дети! И вы поженитесь, и мы устроим свадьбу! Нет, две! Нет, мы устроим двойную свадьбу! Ура! Ура! Ура!

– Тройную, – поправила я.

– А кто ещё будет жениться? – Удивилась Катька.

– Большая чёрная собака, – объяснила я. – Ей, ведь, тоже хочется счастья и щенков, щенков побольше!

Мы расхохотались, заплясали снова, а после рухнули на кровать, где Катька долго пыхтела, переводя дух, а я опять глядела в потолок и мечтала. Мечты мои были о том, как я выйду замуж за Кулинича, и у нас с ним будет много-много новых спектаклей, денег, драгоценностей, недвижимости. Мы объездим со своими постановками весь мир, и мои героини долго потом будут сниться разноликим и разноязыким его обитателям. После я снимусь в кассовом фильме и в крутом сериале и стану звездой.

Мега-звездой… Ивановной!

Как мы обе заблуждались тогда насчёт своего будущего! В нём не было почти ничего из того, что мы нафантазировали, и даже большая чёрная собака умудрилась…

Впрочем, не буду так сильно забегать вперёд. Я и без того была в тот странный вечер нисколько не умнее Катьки.

Глава 17

– Расскажи мне о нём! – Попросила Катюня, пропыхтевшись.

– О ком? – Прикинулась я шлангом.

– О Женечке, – мечтательно протянула она. – Я хочу всё-всё о нём знать!

– Набери Марченко в поисковике, и он тебе…

– …выдаст: бывший центральный полузащитник таких-то и таких-то клубов, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес семьдесят два килограмма… был в девятьсот заплесневелом году… Мне это не интересно! – И Катенька капризно поджала губки.

– Что же тебе интересно? – Дразнила я несносную девчонку. – Личная жизнь? Набери: Евгений Марченко, личная жизнь.

– «Женат на Альбине Марченко, спортивном психологе своего клуба, пара воспитывает сына от предыдущих отношений Альбины. Евгений Марченко также имеет двух дочерей от первого брака. Фотографии, на которых ни шиша не различишь, прилагаются». Всё.

– Вот, именно, всё. Всё, что тебе нужно знать о нём!

«Чтобы понять, что тебе там ничегошеньки не светит!» – Добавила я мысленно. Могла бы сказать и вслух, но знаю по опыту, что это бесполезно.

– Не-е-е-т! – Настырничала Катька. – Расскажи мне о нём всё-всё-всё! Вот, прямо всё, что знаешь! Вы же с ним большие друзья… Вы, ведь, вместе выросли?

Я расхохоталась.

– Знаешь, Катя, я никак не могла вырасти вместе с Евгением Александровичем. Хотя бы потому, что он на десять лет старше!

– Ой, да… Извини!

Кате почему-то кажется, что я всегда расстраиваюсь, когда мне напоминают о возрасте. Нет, не всегда. Только в те моменты, когда задумываюсь о будущем. В ближайший час я с Катиной подачи крепко увязла в прошлом.

Я, конечно, не росла вместе с Женькой. В детстве я пересекалась с его первой женой Татьяной. Мир праху её. Она повесилась в начале этого года, когда попытка отравить горячо любимого и яро ненавидимого бывшего мужа сорвалась, а её саму заключили под стражу. Татьяне было тридцать семь. Две их с Женькой дочки-подростка остались без матери. Девочки пожелали жить у родителей Татьяны, чем очень огорчили своего отца. Всё это – не до конца затянувшиеся раны. Мой друг ещё долго будет говорить о них с болью.

Смерть Татьяны оказалась большой потерей и для науки. Остались незавершёнными важнейшие исследования и докторская диссертация. Сказать по правде, я до сих пор в ауте от того, что произошло.

Кажется, Татьяне было лет пятнадцать, когда она утешала меня, семилетнюю соплю, притулившуюся в коридорной нише хореографического училища. Сама она стать балериной не планировала, но родители на всякий случай с малолетства водили её в танцевальную студию при нашем училище. Это же так мило – девочка танцует балет!

У Таньки были все данные, чтобы стать, если не примой, то корифейкой-то уж точно, но в старших классах Химия прочно забрала её в плен. Танюша буквально бредила разными веществами и составами.

Я не знаю, почему Татьяна обращала на меня внимание. Она росла холодноватой и замкнутой девочкой. Видимо, я притягивала её тем, что была примерно такой же, только ещё и злой. Последнего Татьяна не замечала во мне, ибо мне не из-за чего было на неё сердиться. После того случая с утиранием соплей она регулярно одаривала меня ирисками, приносимыми из дома, и спрашивала, как дела, и не надо ли меня от кого-нибудь защитить.

Наивная домашняя девочка! Не понимала, что, если кого и надо защищать, то скорее моих обидчиков от меня. Я мстила всегда и делала это с самого раннего ранья холодно, расчётливо и ожесточённо. Обычно я подстерегала гадёныша или мелкую гадину наедине, и никто не мог прийти ему или ей на помощь. Била жестоко и чем попало. Чтобы прочувствовал. Чтобы в следующий раз неповадно было.

Думаете это всё? Святая простота!

После я всячески подставляла свою жертву перед педагогами и товарищами по интернату. Это могло длиться месяцами.

Наконец, вишенка на торте. Я позорила обидчика. Находила компромат и вытряхивала его принародно.

Почти все, кого угораздило всерьёз меня обидеть, вышли из хореографического училища досрочно. Разумеется, без диплома. Правда, кое-кому удалось меня со временем умаслить с помощью извинений, правдоподобного поклонения моему таланту и подарков. Последние я в детстве любила больше всего на свете.

– А ты большая сучка! – Сказала мне как-то Ольга Геннадьевна, оставшись со мной один на один. Она была одной из самых злоязыких и садистки настроенных учительниц. – Я тебя раскусила сразу же.

– Зубы целы остались? – Нагло поинтересовалась я, сжавшись внутренне.

Я думала, что за моим неосторожным высказыванием последует скандал-позор-отчисление. Дело в том, что зубы Ольги Геннадьевны росли, кто в лес, кто по дрова, вдобавок, все, как один, были испорчены. Я решила уже, что мне хана, но вредная преподша в ответ только расхохоталась, без стеснения мне эти самые свои зубы демонстрируя.