– Да какой это Введенский?
– Тот самый, помните, студентик… Он ведь сделался священником; кажется, не очень давно.
Как относился тогда к Введенскому народ – «демократия»? Прямых о нем отзывов «демократических» в то время мне слышать не приходилось (о других – много).
Зато в среде забитой интеллигенции, только что потянувшейся к церкви, – Введенский победил все сердца.
– Нет, вы подите, послушайте. Он прямо захватывает! И какой смелый… О политике, впрочем, не говорит. Да и зачем бы он стал о политике?.. Нет, удивительный.
Говорили еще, что он «не боится» изменять богослужение:
– Как первые христиане: врата царские все время настежь. А когда весь народ соберется, – внешние двери запираются. После проповеди бывает общая исповедь. И целую ночь народ в церкви. Что же, разве наше время – не время катакомб?
Наивные рассказы эти (почему у «первых христиан» были царские врата настежь?) ничего еще не говорили ни за, ни против Введенского. Его склонность к переменам или «новшествам» могла быть одинаково делом и хорошим, и дурным. Вообще – интеллигентские прозелиты, примитивно невежественные во всем, что касается религии и церкви, даже навыков не имевшие – ничем меня не удивляли и ничего не объясняли. Но удивила – в первое мгновенье, – «хромая Аня».
«Хромая Аня» – это круглолицая, хитренькая, невинная – и страшная – Судьба царской семьи, «другиня» Гришки Распутина. Анна Вырубова. Она достойна особого рассказа, здесь я упоминаю о ней вскользь, – в связи с Введенским.
Еще совсем недавно Аня нашла в Алекс. – Невской Лавре затворника. Двадцать пять лет сидел в затворе, и никто о нем не знал, а теперь вышел, и она с ним удостоилась говорить. Не велит уезжать. Как ни страшно ей оставаться, – она не уедет.