СЛАВА ВЕЛИКОМУ СЛЮРРУ!
СЛАВА МОГУЧЕМУ СЛЮРРУ!
СЛАВА ВСЕСИЛЬНОМУ СЛЮРРУ!
ТВОЙ ВЕРНЫЙ РАБ ГРЯДЁТ К ТЕБЕ!
ВОИСТИНУ!
ВОИСТИНУ!
ВОИСТИНУ!
– Думаю, скоро им придётся выбирать себе нового главаря, – сказала Ушка.
– Наверное, – согласился Красноклык, – хорошо, что наш Безымянный Козёл не такой.
Лис погладил череп, а зайчиха, посмотрев на него, усмехнулась:
– Просто ему не нужно жрать и размножаться.
В хижину зашли три выдры, поклонились и, забрав топор и тесак, вышли.
– Я так надеялась, что они про них забудут, – сказала Ушка.
– Видимо, не у всех ещё мозги отказали, – хмуро фыркнул лис, – они нас ещё и охранять будут.
Но охранять их не собирались: снова вошли выдры, на этот раз пятеро и, угрожая кольями, заставили их завести лапы за спину, после чего связали кожаными верёвками, усадили спинами друг к другу и соединили верёвки между собой. Немного пошушукавшись у входа, выдры сходили за новыми верёвками и связали также ноги.
– А как мы в туалет сходим? – возмутился Красноклык.
– Или поесть? – добавила Острозубка.
Выдры поклонились и, ничего не ответив, вышли, а в хижину вошла девочка.
– А зачем вам есть? – игриво спросила она. – Вас завтра или послезавтра отдадут Всемогущему Слюрру. Всё зависит от того, достиг ли наш вождь Гнусляк просветления. Если завтра он придёт в себя, то вас отдадут, а если не придёт, то завтра будет ритуал прощания и благодарения, а вас оставят на послезавтра.
Мышка мелко задрожала от страха, но Ушка, толкнув её плечом, гневно фыркнула и та успокоилась.
– Можешь помочь нам? – спросила зайчиха у девочки.
Маленькая выдра подошла к ней, потёрлась мокрой мордочкой о нос зайчихи и, улыбнувшись, повернулась к Красноклыку.
– Нет. Пускай этот, – она подмигнула лису, – попросит свой мерзкий череп. Он поймёт, что Всесильный Слюрр выше, что он единственный, кто может даровать бесконечное блаженство и вам будет радостно и приятно умереть в нём, чтобы потом взлететь на небо.
– Я попробую, – пообещал Красноклык.
– Вот и хорошо, – хихикнула девочка, – а теперь я ухожу. Хотела послушать о других землях, но мне не разрешили вас о них спрашивать. Сказали, что это страшный грех пред Вседобрейшим Слюрром. Пока!
Когда девочка вышла, Красноклык, обращаясь к зайчихе, сказал:
– А ведь неплохая девочка.
– Да, – согласилась с ним Ушка, – только мозги промыты почище, чем у самого крысолюбивого патриота Межречки.
Острозубка пошевелилась и слабо простонала:
– Зачем они так туго завязали эти проклятые верёвки? У меня уже лапы затекли!
– Не у тебя одной, – почти грубо сказала Ушка, – так что не жалуйся.
Начинало вечереть. Выдры, наловив червей, выпотрошили их и, усевшись перед хижинами, начали есть. Они одновременно вздымали червей над головами, откусывали по небольшому куску, прожёвывали и повторяли сначала. Съев по три червя, жители деревни вытерли лапы друг о друга и строем пошли на площадь перед болотом.
БЛАГОДАРИМ ВЕЛИКОГО СЛЮРРА!
СЛАВЬСЯ, МОГУЧИЙ СЛЮРР!
БЛАГОСЛОВИ НАС!
УКРЕПИ НАС!
ПРОСВЕТИ НАС!
Это продолжалось минут пять или десять, после чего выдры вернулись, разошлись по хижинам, улеглись и постепенно затихли.
А болото с наступлением темноты ожило: слышались какие-то всплески, бульканье, в воздухе залетали мотыльки, трещали ветви чёрных кустов, а кто-то невидимый чавкал прямо за хижиной, в которой сидели ребята.
– Может, попробуем встать? – предложила Ушка.
Красноклык с Острозубкой согласились, они прижались спинами друг к другу и поднялись, но, так как были разного роста, а связали их между собой в локтях, ноги мышки болтались в воздухе, а зайчихе пришлось согнуться.
– И что дальше? – спросил Красноклык. – Ноги они нам тоже связали. Прыгать отсюда будем?
Они, конечно, могли и прыгать, но далеко бы точно не упрыгали и свалились в болото, разбудив перед этим всех выдр своим топаньем.
– Не знаю, – хмуро ответила зайчиха, осознав всю безнадёжность ситуации.
Острозубка всхлипнула:
– Нас точно отдадут этому мерзкому слизню.
Ушка принялась лихорадочно думать, пытаясь найти выход, но так ничего и не придумала. Видимо, им придётся ждать рассвета и попробовать договориться с выдрами, хотя о чём можно договориться с теми, чьими мозгами управляет слизень?
А Красноклык, вспомнив, что ему говорила девочка, решил обратиться к черепу. Лис закрыл глаза и, представив его прямо перед собой, тихо прошептал:
– О, великий Безымянный Козёл! Помоги нам! Выручи нас!
Одна из выдр кашлянула во сне, и он ещё больше понизил голос:
– Выручи нас, Безымянный Козёл, и я обещаю тебе, что дам тебе свежей крови!
Сверху раздался тихий шелест. Усиливаясь, он превратился в хлопанье крыльев, и прямо перед их хижиной опустилась птица. От неожиданности ребята сели, и Острозубка простонала от боли, когда кожаные верёвки врезались ей в лапы.
– Привет, – весело сказала птица, – а я ведь за вами следила. Решила подождать, пока эти чудики уснут.
Она указала на спящих выдр крылом и тихо, почти беззвучно рассмеялась.
– Ты не боишься их разбудить? – спросила зайчиха.
– Они с этими слизнями в мозгах спят очень крепко, – ответила птица, – во сне мозгожоры впрыскивают им яд, чтобы подчинить своей воле ещё сильнее. Чем старше выдра, тем сильнее она верит во Всемогущего Слюрра. Хотя, хи-хи, старых среди них нет, да и молодых становится всё меньше и меньше.
– Откуда ты всё это про них знаешь? – спросил Красноклык.
– Я много летаю, много вижу, много слышу, много знаю, – ответила птица. – Кстати, а что ты пообещал Безымянному Козлу за спасение?
Ушка со страхом посмотрела на неё: птица не могла слышать, как лис разговаривал с черепом, но откуда-то знала про это, как и про то, о чём именно он просил у Безымянного Козла.
Красноклык, напротив, ничему не удивился и ответил:
– Я обещал ему свежую кровь.
Птица расправила крылья и, задрав вверх клюв, издала торжествующий клёкот, после чего обратилась к лису:
– Запомни своё обещание, лисёнок! Крепко запомни!
– Я обещаю, – глядя в чёрные глаза птицы, прошептал Красноклык.
Птица подошла к ним и, ловко орудуя длинным клювом, развязала верёвки. Ушка, Красноклык и Острозубка поднялись и стали разминать затёкшие лапы. Зайчиха, которой для восстановления нормального кровотока одних приседаний было мало, встала на верхние лапы и из кармана её куртки выпала упаковка таблеток.
– Что это? – поинтересовалась птица, подняв когтистой лапой таблетки и поднеся их к лицу.
Она выглядела довольно забавно: стоя на одной лапе, птица другой держала таблетки и, скосив голову набок, пыталась прочитать название препарата.
– Ой, а я про них совсем забыла, – сказала зайчиха, встав на ноги, – это медсестра в школе дала для Острозубки.
Мышка, вспомнив своё состояние после одной таблетки, поморщилась:
– От них теряешь контроль над собственным телом. Поначалу я просто ничего не понимала, что со мной происходит, а того, что было дальше, просто не помню.
Птицу таблетки явно заинтриговали.
– Зайчонок, а можно я их заберу себе? – спросила птица.
– Да, бери, если надо, – ответила Ушка, нисколько не возмутившись тем, что её назвали «зайчонком», – только зачем они тебе?
– Увидишь, – ответила птица, взяла пачку таблеток в клюв и ушла.
Оставшись одни, ребята стали складывать в рюкзаки свои припасы, выложенные для досмотра, а птица, по всей видимости, решила попробовать таблетки, так как со стороны площади послышались глухие удары.
– Наверное, она их расклёвывает, – предположил Красноклык.
– Наверное, – сказала Ушка, – если она их съест, то не сможет отсюда улететь и эти выдры скормят её своему жирному богу.
– Может, предупредить её? – спросила Острозубка.
– Не надо – она птица взрослая и сама знает, что ей делать, – ответила зайчиха, давая понять, что на судьбу спасительницы ей наплевать.
Птица, однако, вовсе не собиралась глотать эти таблетки: раздробив их на мелкие кусочки, она взяла их в клюв, поморщилась от горечи и взлетела. Она кружила над самой поверхностью воды и, увидев огромное тело жирного слизня, высыпала крошки на него сверху. Медленно погрузившись под воду, крошки упали на блестящую кожу слизня и растворились в ней. Слюрр вздрогнул всем своим огромным телом и пополз по дну в сторону деревни.
Довольная результатом, птица вернулась обратно, прошлась по хижинам и, найдя топор и тесак, принесла их ребятам.
– Вот, – выплюнув оружие из клюва, сказала она, – берите. Скоро все тут проснуться, так что оно вам пригодится.
В этот момент со стороны площади послышался громкий всплеск, а все выдры, как по команде, открыли глаза и выбежали из хижин.
ВЕЛИКИЙ СЛЮРР В ЯРОСТИ!
МОГУЧИЙ СЛЮРР СТРАДАЕТ!
МЫ ДОЛЖНВ ПОМОЧЬ ЕМУ!
ЭТО ОНИ!
ЭТО ОНИ!
Пять выдр, выхватив колья, бросились к ребятам, а остальные побежали на площадь.
– Смотрите! – крикнула птица и, взмахнув крыльями, клюнула в голову первую выдру.
Удар пришёлся прямо по мозгоеду. Раскинув лапы в стороны, выдра упала, с её головы слетел колпак, и ребята увидели извивающегося слизня, пробитого острым клювом. Из раны текла мутная, похожая на семя жидкость, слизень отпал от головы выдры, обнажив съеденный наполовину мозг, попытался отползти в сторону, но Красноклык одним ударом разрубил его напополам топором.
Птица тем временем, нанося быстрые удары клювом, уложила других выдр и Ушка посекла тесаком выползших из их голов слизней, которые, даже разрубленные надвое, продолжали извиваться, источая мутную жидкость.
Зайчиха с отвращением посмотрела на розовые, объеденные мозги, вытёрла испачканный слизью тесак об одежду одной из выдр и спросила птицу:
– Теперь мы можем уходить отсюда?
– Нет, – ответила птица, – сейчас начнётся самое веселье! За мной!
Она взмахнула и улетела на площадь, с которой доносились жалобные крики выдр и странное, глухое рокотание, похожее на далёкие раскаты грома.
– Жди здесь! – сказала Ушка Острозубке и побежала на площадь вслед за Красноклыком.
Их глазам открылось страшное зрелище: выдры кричали и визжали, бегая вокруг беснующегося слизня. Слюрр перекатывался с брюха на спину, давил своих последователей жирным, мягким телом, поливал их слизью и громко шипел. Его дыхательные трубки бешено раздувались, а круглые глаза вращались в разные стороны. Божество явно сошло с ума.
Птица, приземлившись прямо в толпу выдр, принялась с яростью клевать их в головы, убивая мозгоедов вместе с их носителями. Размахивая крыльями, она ловко уворачивалась от острых кольев, и расшвыривала выдр в стороны.
– Убейте его! – перекрывая вой выдр, крикнула птица.
Ушка и Красноклык поняли, что она просит убить Слюрра, с которым не могла справиться сама: слизень был огромным, и птица не могла пробить своим клювом его толстую, сочащуюся слизью кожу, которая, к тому же, вполне могла оказаться ядовитой.
И тут Слюрр заметил их и, издав гортанный рёв и извергая из себя потоки слизи, бросился вперёд, поднимая и опуская огромное тело и давя попавшихся на пути выдр.
Ушка с Красноклыком отскочили в стороны, и зайчиха даже успела полоснуть тесаком по блестящему боку слизня, но его кожа была слишком толстой – она лишь немного разошлась, обнажая свой второй слой, и тут же затянулась слизью.
– Так не выйдет! – крикнул Красноклык.
– Отвлеки его!
Слизень развернулся и, оставляя за собой раздавленных и корчащихся выдр, снова бросился вперёд на незнакомцев, которые представляли угрозу для него и его потомства. В его отравленном таблетками сознании не осталось никаких мыслей, кроме одной – убить, сожрать, поглотить!
Слюрр поначалу не мог понять, что с ним происходит: он, как обычно, спал на дне болота, как вдруг ему почудилось, что его дети зовут на помощь. Они никогда до этого с ним не разговаривали, ведь были ещё слишком маленькими, но он сразу почувствовал, что это они. Слизень подполз по дну к деревне, вылез из воды и тихо позвал их. Примчались выдры, и он набросился на них, считая, что эти живые инкубаторы нашли способ освободиться от его детей, а потом прибежали эти и Слюрр догадался, кто во всём виноват.
Таблетки, от которых Острозубка чуть не превратилась в овощ, на слизня подействовали по-другому: они вызвали в нём чувство непреодолимого страха за жизнь своих личинок и вызвали видения и галлюцинации, из-за которых он стал слышать их голоса.
– Как мне его отвлечь? – крикнул лис, с ужасом глядя на приближающуюся тушу.
– Не знаю!
– Убейте его! – проорала птица, расшвыривая выдр, которые продолжали с остервенением бросаться на неё.
Красноклык собрался, расставил ноги в стороны, и, как только Слюрр, раскрыв свою огромную пасть, навис над ним, со всей силы ударил его топором. Слизень взревел и, вздёрнув вверх уродливую голову, стал мотать ей из стороны в сторону, пытаясь избавиться от топора и повисшего на нём Красноклыка. Лис крепко сжимал рукоять и со страхом смотрел на огромную пасть, разверстую прямо перед ним. Он был забрызган слизью с ног до головы и его лапы уже начали соскальзывать, но в этот момент Ушка, запрыгнув на Слюрра, одним ударом отсекла круглые глаза и тут же скатилась обратно, не в силах удержаться на скользкой спине.
Слюрр взвыл и тряхнул головой с такой силой, что Красноклык отлетел прямо на кучу мёртвых выдр, а Ушка, пользуясь тем, что враг ослеплён, принялась с яростью кромсать жирное тело, оставляя на нём глубокие рубцы. Она прыгала вокруг Слюрра, уворачивалась от страшной пасти и старалась бить по тем местам, где уже был след от удара.
Слизень ревел, булькал, разбрызгивал слизь, но никак не мог достать мучителя, и вскоре Ушка добилась того, чего хотела: кожа на блестящем брюхе лопнула, и из отверстого чрева Слюрра вывалился пучок омерзительных серо-зелёных внутренностей, источавших дикий смрад. Слизняк сразу сник, чем и воспользовался Красноклык, подбежав к нему и выдернув топор из раны.
Оставшиеся выдры, услышав вопль своего божества, бросились к нему, но птица в одно мгновение клюнула их в головы и они попадали.
Слюрр, впрочем, был ещё жив: лоснящийся бок вздрагивал, дыхательные трубки шевелились, а из огромной пасти раздавался тихий свист. Собрав последние силы, он пополз к воде, оставляя за собой размотанные кишки, между которых можно было разглядеть яйца с его детьми, похожие на гигантские икринки.
Доползти ему, однако, не дали: зайчиха подошла к голове чудовища и вонзила тесак между дыхательных трубок. Слюрр хрипло вздохнул и затих, а его жирное тело стало втягиваться само в себя, укоротившись почти в два раза.
– Вот и всё, – сказала птица, подойдя к ней.
Ушка взглянула на Красноклыка и улыбнулась:
– Тебе бы помыться – ты весь в его слизи.
– Я знаю, – ответил лис, подошёл к краю плота и, зачёрпывая воду лапами, ополоснул лицо, уши и отёр куртку.
– Больше размазал, – сказала зайчиха, когда он вернулся.
– Фигня! – махнув лапой, ответил Красноклык. – Высохнет – само отвалится!
Птица положила клюв ему на плечо и тихо спросила:
– Когда ты выполнишь своё обещание?
– А разве мы его не выполнили? – удивился лис, кивнув в сторону мёртвого Слюрра.
– Это входило в план вашего освобождения, и именно поэтому я вам помогла, – ответила птица, – а вот жертвенная кровь – это другое. Совсем другое.
– И что же мне делать?
– Выполнять обещание, – холодно ответила птица.
Она развернулась и пошла в сторону хижин. Ушка и Красноклык, предчувствуя, что сейчас произойдёт что-то неприятное, последовали за ней.
Острозубка сидела в хижине, а рядом с ней, забившись в угол и поглядывая оттуда блестящими, наполненными слезами глазами, сидела девочка-выдра.
– Не плачь, – успокаивала её мышка, – всё будет хорошо.
Девочка-выдра, которая никак не могло поверить в то, что их бессмертное божество мертво (а она сама видела, как Ушка вспорола Слюрру брюхо, после чего тот издох, как самый обыкновенный червяк, которых они ели), и что все, кого она знала, убиты страшной птицей, дрожала всем своим маленьким тельцем и всхлипывала.
Птица подошла к хижине и, пристально глядя на девочку, поприветствовала её:
– Доброй ночи, моя маленькая! Как ты себя чувствуешь, как настроение?
Девочка вздрогнула от испуга и спросила:
– Вы меня тоже убьёте, как всех?
Птица, отступив на полшага, чтобы в хижину смогли войти Ушка и Красноклык, усмехнулась:
– Я? Нет, что ты! Я тебя даже кончиком когтя не трону!
Она повернулась к лису и холодно, почти не открывая клюв, прошептала:
– Ты обещал.
Взмахнув крыльями, она взлетела, а Красноклык, поняв, что от него хочет птица за их спасение, вздохнул и закрыл глаза. По мохнатым рыжим щекам потекли слёзы.
– Что он должен сделать? – спросила Острозубка.
– Он должен сделать страшное, – ответила Ушка, чувствуя, как холодеет сердце.
Девочка-выдра, словно предчувствуя свою судьбу, громко заплакала.
УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
Ушка посмотрела на череп, прикреплённый к поясу лиса, и увидела, как в пустых глазницах загораются зелёные огоньки. Ей захотелось встать, сорвать череп с пояса лиса, выкинуть в болото и никогда больше о нём не вспоминать, но она так и не смогла заставить себя это сделать, как не могла заставить себя рассказать о том, что Безымянный Козёл являлся ей во сне и наяву.
А не смогла зайчиха это сделать потому, что, как только она протянула лапу к черепу, в её голове прозвучал знакомый страшный голос:
– Даже не смей об этом думать!
– Что? – подумала зайчиха.
– Не смей, сучка ушастая! Я спас вас! Вы обязаны меня отблагодарить, тем более он обещал меня отблагодарить! Нужно отвечать за свои слова!
– Но он не обещал тебе убивать её! – мысленно возразила зайчиха.
– Он обещал мне кровь, а чья это кровь – решаю я!
Острозубка, заметив, как остекленел взгляд Ушки, с тревогой спросила:
– Ушка, что с тобой?
Вздрогнув, зайчиха пришла в себя и, смущаясь, ответила:
– Ничего, просто мысли дурные в голову лезут.
Она закурила и краем глаза взглянула на череп: огонёк в его глазницах не горел.
«Наверное, я схожу с ума, – подумала Ушка, – я схожу с ума».
– Ты не сходишь с ума, – сказал Безымянный Козёл в её голове.
Где-то с полчаса они сидели, не говоря друг другу ни слова и слушая всхлипывания девочки-выдры. Наконец, Красноклык, тяжело вздохнув, отвязал череп и повесил его на стену хижины. Он развёл огонь в глиняной жаровне, достал из рюкзака бутылку водки, выпил залпом почти половину содержимого и, повернувшись к Ушке и Острозубке, сказал:
– Выйдите.
– Зачем? – встревожено спросила мышка.
Зайчиха крепко схватила её за запястье и, не глядя в глаза, потащила из хижины. Острозубка попробовала упереться ногами, но Ушка была намного сильнее и с лёгкостью вытащила её наружу и отвела на другой конец деревни.
– Что он хочет с ней сделать? – спросила мышка, пытаясь заглянуть зайчихе в глаза.
– Узнаешь ещё, – отворачиваясь в сторону, ответила Ушка.
То, что лис должен был сделать с девочкой, было неправильно, жестоко и бессердечно, но он не мог поступить по-другому, и зайчиха каким-то внутренним чутьём понимала, что Красноклык обязан принести её кровь Безымянному Козлу, иначе он найдёт способ отомстить. А в том, что месть черепа будет страшной и неминуемой, Ушка не сомневалась: она слышала его голос у себя в голове, она видела его во сне, она видела, как загораются зелёные огни в пустых глазницах. Безымянный Козёл был реален, и им придётся ему подчиняться.
– Что он хочет с ней сделать? – повторила вопрос Острозубка.
Из хижины донёсся вопль девочки-выдры. Она кричала без слов, задыхалась и переходила на визг. Мышка дёрнулась, пытаясь вырваться, но Ушка лишь крепче сжала её запястье.
– Отпусти!
Острозубка вцепилась свободной лапой в куртку Ушки, трясла её, стучала по груди, но та не реагировала.
Девочка снова закричала, послышался громкий топот, и она выскочила из-за хижины. Полностью голая, девочка бежала к ним с расширенными от ужаса глазами, а за ней, держа в правой лапе занесённый тесак зайчихи, мчался Красноклык.
Острозубка вскрикнула и, попытавшись ещё один раз вырваться из цепкой хватки Ушки, инстинктивно вцепилась в её лапу острыми зубами. Зайчиха фыркнула от боли и разжала лапу, а мышка бросилась к девочке, но, не успела она подбежать к несчастной, как её настиг Красноклык. Острозубке в лицо ударила струя тёплой крови, а голова девочки отлетела в сторону. Мышка упала на колени перед трепыхающимся трупом, а Красноклык, подставив ладони, набрал в них тёплой крови и медленно пошёл в хижину с Безымянным Козлом.
– Я хотела, чтобы она пошла с нами, – плакала Острозубка, сидя в луже крови.
Ушка подошла к ней сзади и положила лапу на плечо. Мышка дёрнулась, вскочила на ноги и, уставившись на зайчиху ненавидящим взглядом, проорала:
– Вы чудовища!
Ушка хотела что-то возразить – мол, ты и сама убила крыса на свалке, но поняла, что убийство крыса и принесение в жертву девочки нельзя сравнивать, а про Безымянного Козла рассказывать было рано, да и Острозубка вряд ли бы в это поверила.
Зайчиха молчала, опустив глаза, а мышка, пятясь спиной от неё, продолжала кричать:
– Вы чудовища! Вы чудовища! Вы чудовища!
Она отступила на тропинку, по которой они пришли, развернулась и, крикнув: «Ненавижу!», убежала на болото. Ушка бросилась за ней, но она была не такая манёвренная, как юркая мышка, поэтому так её и не нагнала и, минут через десять бега, тяжело дыша, остановилась.
Присев на корточки, чтобы отдышаться, зайчиха увидела что-то тёмное в воде у самой тропинки. Она пригляделась получше и увидела Острозубку, облепленную жирными пиявками. Мышка, по всей видимости, оступилась и упала в воду, а так как вся её одежда была перепачкана кровью, то пиявки моментально в неё вцепились.
Зайчиха вытащила потерявшую сознание Острозубку из воды, стряхнула с неё жирных, насосавшихся крови пиявок, потрогала шею и, убедившись, что мышка жива, взяла её в лапы и пошла в сторону деревни.
Красноклык сидел возле тела девочки-выдры. Его хвост лежал в луже крови, а над головой лис держал отрубленную голову и, задрав лицо вверх, с наслаждением глотал крупные капли. Он облизывался, фыркал и был настолько увлечён, что не сразу заметил Ушку.
– Кайфуешь? – спросила зайчиха.
Лис опустил голову и повернул к ней запачканное кровью лицо с красными глазами.
– Что с ней? – медленно, словно ему было тяжело говорить, спросил Красноклык.
– Пиявки, – ответила зайчиха.
– А, пиявки, – понимающе кивнув, сказал лис, – эти кровососы очень быстрые и жадные.
Он положил голову девочки рядом с телом и, поднявшись, подошёл к зайчихе и мазнул её окровавленным пальцем по губам.
– Попробуй, Ушка, – прошептал он, – тебе понравится.
Зайчиха облизала губы и почувствовала солоноватый вкус чужой крови, пьянящий и волнующий, отталкивающий и притягательный одновременно. Ушка слизала остатки и, глядя в красные глаза Красноклыка, прошептала:
– Ещё.
Лис не заставил просить себя дважды: улыбнувшись, он наклонился, зачерпнул ладонью кровь из лужи и поднёс её к губам зайчихи. Ушка с жадностью слизала с его ладони маслянистую, уже успевшую остыть кровь, а лис, когда она закончила, вытер остатки об её лицо.
Сердце зайчихи бешено застучало, голова закружилась, ей захотелось ещё и ещё и, отнеся Острозубку в хижину, она вернулась, опустилась на колени и принялась пить кровь из лужи. Она вылизывала окровавленные ветки, фыркала и рычала, а лис стоял над ней и, воздев лапы вверх, шептал:
– Ты спас нас! Мы выполнили обещание! Направь нас! Научи нас!
Опустившись на колени рядом с зайчихой, лис осторожно коснулся её плеча. Ушка зарычала, повернула к нему лицо, с которого капали капли крови, но Красноклык, глядя на неё безо всякого страха, спросил:
– Он тоже говорил с тобой?
В голове Ушки словно что-то взорвалось: значит, она не безумна и Безымянный Козёл разговаривал не только с ней! Он реален!
– Да, – хрипло ответила зайчиха.
– Он хотел, чтобы мы нашли его, – вкрадчиво сказал лис.
Зайчиха не ответила и снова принялась слизывать кровь, но её было уже мало, поэтому она, схватив тело девочки-выдры, стала высасывать остатки крови из её рассечённой шеи, но вскоре увлеклась настолько, что сама не заметила, как впилась зубами в плоть, отрывая огромные куски мяса. Она глотала их, почти не прожёвывая, и никак не могла насытиться.
– Тебе нравится? – спросил Красноклык.
Ушка бросила на него испепеляющий взгляд и, урча от наслаждения, продолжила терзать останки девочки-выдры. Лишь когда от шеи остался один позвоночник, зайчиха отбросила тело и, облизав окровавленный рот, легла на спину и закрыла глаза.
– Только не спи, – услышала она голос Безымянного Козла.
– А что я ещё должна сделать? – мысленно спросила зайчиха.
– То, чего ты давно хотела.
– То, чего я давно хотела…
Ушка открыла глаза, села и взглянула на Красноклыка. Лис кивнул, словно тоже только что разговаривал с Безымянным Козлом. Ушка схватила его за шею, притянула к себе и жадно впилась в окровавленные губы, прикусив их. Красноклык застонал от боли и наслаждения, прокусил в ответ губу зайчихи и их кровь смешалась.
УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
Высоко-высоко над деревней кружила страшная птица с чёрными, бездонными глазами. Птица громко смеялась, но Ушка с Красноклыком были заняты друг другом и не слышали её зловещего, торжествующего смеха.
Они лежали в луже размазанной крови, голые, с шерстью, покрытой бурыми сгустками. Красноклык с трудом раскрыл слипшиеся глаза, содрал с лица запёкшуюся кровь, сел и, глянув на взъерошенную зайчиху, спросил:
– Может, водки выпьем?
Ушка после произошедшего между ними не испытывала ни смущения, ни стыда, ни омерзения. Она зевнула и, потянувшись, ответила:
– Можно. А ещё я жрать хочу.
Красноклык повернулся к телу девочки-выдры и, оскалившись, спросил:
– Ты думаешь про то же, что и я?
– Да.
Лис встал и, нисколько не стесняясь того, что его мужские органы болтались чуть ли не перед самым лицом Ушки, подобрал тесак и принялся рубить тело выдры на части.
– Я за водкой, – зайчиха встала и, пошатываясь, пошла в хижину.
Острозубка, по всей видимости, потеряла очень много крови и до сих пор не пришла в сознание. Ушка пощупала её пульс и, убедившись, что та жива, взяла из рюкзака бутылку водки и вернулась к лису.
– Как там мышка? – спросил Красноклык.
За то короткое время, что Ушка ходила за водкой, он успел избавить тело девочки от конечностей и теперь, сняв с неё балахон, вспарывал тощий живот, явно намереваясь выпотрошить.
– В отрубоне, – чуть ли не с презрением ответила зайчиха, почувствовав к мышке глубокую неприязнь, граничащую с отвращением, – эти пиявки здорово у неё крови выпили.
Красноклык, нисколько не удивлённый той интонацией, с которой Ушка говорила о мышке, ничего не ответил и, вскрыв живот выдры, начал вырезать печень.
– Ты водку-то будешь?
– А, да, – ответил лис, – я просто увлёкся намного.
Он вытер липкие от крови лапы о балахон девочки, взял протянутую бутылку и, глотнув, поставил рядом с собой, после чего отрезал небольшой кусок тёмной печени и закусил, закрыв глаза от наслаждения.
– Чуть-чуть горькая, – проглотив, сказал лис, – но такая мягкая!
Ушка присела рядом, выпила водки и тоже попробовала сырой печени. Она действительно оказалась слегка горькой, но настолько мягкой, что, кажется, её можно было разжевать одними дёснами. Зайчиха проглотила пахнущую желчью кашицу, взяла свою куртку, достала сигареты и закурила.
– Никогда бы не подумала, что нас ждёт такая жизнь, – сказала она, выдыхая дым.
– А что ты себе представляла, когда мы уходили из дома?
Зайчиха сплюнула горьковатую, кровавую слюну и, усмехнувшись, ответила:
– Всё, что угодно, но только не это.
– И как?
– Да по кайфу всё.
Красноклык встал, приволок глиняную жаровню, наломал веток от ближайшей хижины и развёл огонь.
– Надо пожарить мясо, – сказал он, хотя зайчиха всё и так прекрасно поняла. – Острозубку как-нибудь можно покормить?
– Хрен его знает, – с прежним презрением ответила Ушка, – я даже не знаю, придёт ли она в себя.
– Такое чувство, что тебе на неё насрать, – сказал лис, обстругивая ветку, чтобы сделать вертел.
Ушка, не задумываясь, ответила:
– Наверное, так и есть. Знаешь, меня уже задрало помогать ей, заботиться о ней! Задрали её вечные слёзы, скулёж, неумение постоять за себя. Она привыкла, что я постоянно за неё впрягаюсь. Да если бы не я, её пиявки ещё бы вчера сожрали! Какого хрена она вообще побежала? Да ещё, дура мелкая, нас чудовищами назвала! А как тут не быть чудовищами? Тут или ты, или тебя! Только чудовища могут выжить и мне по кайфу, что пока что мы оказались большими чудовищами, чем те, кто нам встретился, а то нас бы уже сожрали!
– Она тебе в детстве помогла, – вкрадчиво заметил Красноклык.
– И что? Я теперь до конца жизни должна о ней заботиться? Мы, конечно, пообещали друг другу, что будем дружить, но мне эта дружба уже начала надоедать. Да и обещания эти на самом деле ничего не стоят – так, глупые слова глупых детей.
Красноклык одобрительно хмыкнул, проткнул печень заострённым концом ветки и поместил её над огнём жаровни. С печени в пламя капала кровь, от жаровни пошёл густой, жирный дым с отвратительным запахом, но Ушке и Красноклыку это даже понравилось и они, подойдя к жаровне, начали вдыхать этот дым. У них слезились глаза, но запах был настолько притягательно-тошнотворным, что оторваться они смогли лишь тогда, когда начали кашлять и задыхаться.
– У меня даже голова закружилась, – вытирая слёзы, сказала Ушка.
Красноклык, оскалившись (а его улыбка теперь всегда была похожа на оскал хищника), взял бутылку, но зайчиха, забрав её у него, поставила лиса перед собой на колени, набрала водки в рот и тонкой струйкой сплюнула её ему в пасть.
– Вкусно, – облизываясь, прошептал лис, схватил Ушку за бёдра и уткнулся носом в промежность.
– Не сейчас, – оттолкнув его коленом, сказала зайчиха, – я всё ещё жрать хочу.
Глотнув водки, Ушка взяла вертел с полусырой печенью и, понюхав копчёную плоть, стала рвать её зубами. Она глотала горьковатую, пропитанную дымом плоть, почти не разжёвывая, из её рта стекал полупрозрачный розовый сок, капал на грудь и блестел в серо-голубом мехе.
– Дай мне тоже, – попросил лис, стоя перед ней на коленях.
Ушка зарычала, отвернулась и быстро, словно у неё хотели отнять добычу, доела печень девочки-выдры и выкинула вертел. Вытерев губы, она повернулась к лису, и тот поразился произошедшей перемене: глаза Ушки горели злобой, грудь быстро вздымалась, изо рта стекала пена, а кончики пальцев дрожали.
Красноклык попятился назад, но зайчиха схватила его, повалила на спину и уселась сверху.
– А вот теперь можно, – прохрипела она и вгрызлась в губы лиса.
Закатив глаза, Ушка сидела на лисе, размашисто двигая бёдрами. Она стонала, выла и царапала себе грудь когтями, оставляя на меху длинные багровые полосы, сочащиеся кровью. В момент наивысшего наслаждения зайчиха открыла глаза, наклонилась и сжала горло Красноклыка сильными пальцами. Лис захрипел, попытался расцепить стальную хватку, но Ушка, глядя прямо ему в глаза, стала медленно душить, не обращая внимания на его попытки освободиться.