– И давно она у тебя брала это?
Он мотнул головой. Лежа на полу среди вещей. Облокотившись на кровать.
– Нет. Пару раз. Может больше. Не знаю.
– Вот откуда рвение. Сыщик Коля. – я начал издеваться над ним, и моя высокая тень на стене издевалась со мной. – Если кто-то другой был бы виновен. Твоя жопа осталась бы цела.
Коля мотал головой, не веря в то, что происходит. Пытаясь опровергнуть каждое мое слово.
– Нет. Нет. Нет. Ты не прав. Она мне нужна была. Нужна. – он посмотрел на меня глазами полными слез. – Она никогда бы на меня не посмотрела. Только если я ей нужен был или полезен. А ты… Она на тебя чуть ли не молилась….
– В пизду. – оборвал его я, махнув на всё это рукой.
Широкими шагами пересекая комнату, направился к выходу. В дверях развернулся к нему.
– И ты решил быть полезен? Подсадив на эту дрянь?
– Нет, правда. Она…
– Ссыкливый мудак.
В сердцах я вышел оттуда. Оставив его одного. Опять убегая по коридорам корабля. Пытался спрятаться в его утробе. Но теперь, куда бы я ни шел – каждый уголок был мне знаком. С закрытыми глазами я мог бы его пройти вдоль и поперек.
За мной тихо летела фотосфера, настойчиво предлагая мне включить свет. Но я её игнорировал. Каждый поворот был знаком, каждая дверь, каждый отсек. Везде был я. Везде я тянул за собой свои мысли. Везде теперь по отсекам разлита была вязкая густая пустота. Концентрированная, уже не та, что на Дубовой Теснине. И не было место, куда я могу бы сбежать. Не было больше и глотка свежего воздуха. Не было ничего, где я мог бы забыться.
***
Ноги сами привели меня в рубку. Осторожно поднявшись, я с удовлетворением нашел там Пылаева Юру. Он раскачивался в кресле, ноги закинув на приборную панель. Фуражку надвинув на глаза.
– Зайду? – спросил я.
Не поворачиваясь и не отвлекаясь от своего занятия, он махнул рукой, пригласив меня внутрь. Сфера надомной погасла, и с мягким жужжанием устроилась под потолком на насесте, в коридоре. Я поднялся по ступеням внутрь. Спичку тряхнуло, так, что пришлось хвататься за поручни.
–Тормозим. – спокойно сказал Пылаев. – Завтра уже выйдем на нулевую к Митридату. Надо выспаться.
Он указал мне на кресло рядом, у колонны Кормчего Когитатора.
– Много хлопот намечается. – говорю я, устроившись в кресле, рассматривая навигационные карты.
– Да-а-а. – протяну он. – Нас уже ждут. Месяц потеряем. Наверное.
Затем еще глубже погрузился в кресло, вытянул ноги пытаясь устроиться еще более удобно. У него не получилось.
– Ты заходи, если что. Там. Как будет время. Выпьем сходим. – он устало улыбнулся.
– Ты совсем вялый. – говорю я. – Забились.
Он потянулся в кресле. Еще сильнее надвинул фуражку на лицо, руки скрестил на груди.
– Этот полет выкачивает все силы, если честно. – говорит он. – Особенно фантомы. Я не хочу видеть своим мысли. Не хочу с ними взаимодействовать никак. Никак. Это их постоянное вылупление… Радуем, что мы выйдем на ноль и они все исчезнут.
– Что прости?
– Ну, когда помысленное раздувается как пузырь, обретает форму и утекает в пространство.
– Не наблюдал.
Юра пожал плечами.
– Везет. Для тебя, наверное, еще мало скольжения. – он из-под фуражки напряженно проводил нечто взглядом. – Я так устал провожать взглядом, – уловив мои мысли сказал он. – Уплывающие вдаль корабли. На которых нет меня. Или видеть бесконечные навигационные карты, опоясывающие все вокруг. Будто провожу вечность где-нибудь на одной из диспетчерских станций на астероиде, или на спутнике или еще в какой-нибудь глуши.
Он обернулся, развернувшись в кресле, начал в воздухе то ли разгонять, то ли рисовать линии.
– Маршруты, маршруты, гейты. – поежился картинно. – Или обслуживать гипертрассы. Жалкая участь.
– Нам точно нужно выпить. – говорю я. – После Митридата намерения те же?
– На флот. – твердо сказал Юра. – На переподготовку на Марс, затем на флот. Вадим за меня похлопотал.
– Вадим?
– Ну, через его знакомых… – скованно сказал Юра. – У него есть некоторые связи. Главное, чтобы тут всё прошло… – он замялся, выискивая в моих глазах ответ. – Устаканилось. Жалко так…
Я согласился. Юра долго смотрел на меня. Его взгляд был глубокий и цепкий.
– Ты будто хочешь что-то сказать. – он подался вперед в кресле, рассматривая свежую ссадину на лбу. – Говори.
– Хочу, не хочу. – я мотнул головой и хлопнул себя по ляжкам. – Не знаю. Всё это запутаннее и запутаннее.
Пылаев настоял на своем и вкратце я пересказал ему всё то, что теперь знал о Лилии. Исходя из последних разговоров. Что она ходила в кружок Фадина, где они занимались оккультными практиками, что хотела уйти из института и просила протекции Жикривецкого. Что наши нимфы любезно приняли её в свой ковен сноходцев. Что Коля как верный фамильяр снабжал её всем чем нужно. Он слушал меня молча. Иногда кивал и задавал вопросы.
– Сноходцев? – спросил он в конце. – Это те две дуры, что все тех.отсеки засрали?
– Да. В скольжении мы идем вне реальности, а значит, как они думают, если выйти тут еще из нашей психической модальности. С помощью разных средств, то можно проникнуть еще дальше…
Коля напряженно слушал. Почему-то мои слова не на шутку его взбудоражили. Каждое слово на его лице вычерчивало какую-то страшную мысль. Которую он, возможно, хотел бы не знать. Хотел бы никогда не догадаться до неё.
– Дальше, это куда?
– За предел. – говорю я. – Раньше у нас было небо и небо было пределом. Теперь вокруг бездна и множество заселенных миров. Куда не глянь, всюду недосягаемая бездна. Новый предел. Но только здесь, в скольжении, на границе реальности, мы чуть-чуть по ту сторону бездны. А значит, здесь, легко отрываясь от земли можно выйти за предел. Понимаешь?
– За предел. – отстраненно повторил он.
Брови его были сдвинуты. Лицо напряжено, ни один мускул не дрожал. Он молча смотрел, как отлетает от него, по-видимому, какая-то только ему понятная мысль.
Затем он встал. Серьезно посмотрел на меня.
– Пошли со мной. – сказал он. Я собралось уже было встать, как он передумал. – Нет, лучше сиди здесь.
Потом вышел из рубки, через некоторое время вернулся и сказал, чтобы я всё-таки пошел за ним. Прямым ходом он направился в каюту Вадима. Зашел без стука, меня оставив снаружи. Они долго о чем-то говорили, но слов мне было не разобрать. Потом ругались, кричали друг на друга. Потом вновь разговаривали.
Сколько бы я ни вслушивался, но даже разбирая слова, я вряд ли могу это пересказать. Вся ругань, как я понял, была вокруг какого-то узла на корабле. Или что-то вроде того.
Затем он вышел. Красный от злости и надвинутой на глаза фуражкой. Мы молча пошли обратно, под жужжание фотосферы. Опережая свои длинные тени.
В рубке он долго молчал, а я не решался спросить. Но и уходить было ни к месту. Мы долго сидели в темноте и тишине, под перещелкивание Кормчего Когитатора и гул корабля.
– Флота мне не видать. – сказал, наконец Юра и снял фуражку.
Повернулся ко мне и посмотрел в глаза со всей решительностью, какая у него была. Немой вопрос застыл у меня на лице.
Пылаев тяжело вздохнул и наконец начал говорить. Взяв с меня слово, что я хорошо обдумаю всю полученную информацию и только потом буду действовать.
– Даю слово. – говорю я.
А сам смотрю на то, как позади него, на приборной панели маршруты на карте сходят с ума. Сливаются, сплетаются, расплетаются, становятся цветком, затем птичкой и вот уже едва касаясь экранов, словно балерина, вся в своих мыслях танцует на панели Мифиида.
– Лиля приходила к Вадиму в начале полета. Как раз между тем, когда она была у Олега, и перед тем как она была у Коли…
– Так.
– Расспрашивала его о ядре пустотного реактора.
– Будто бы я понимаю, что это. – говорю я.
– Это место, если совсем просто, где непосредственно кривится пространство-время. Вокруг него, нечто вроде радиации – поле искажения. Все истории об аномалиях, метаморфозах, пропавших людях – все от этого поля. Сам реактор, как бы отщипывает кусочек действительности и проталкивает, несет его через Великий Океан. Так как сама действительность не монолитна… Не важно, в общем… Реактор стабилизирует пузырек действительности, который и скользит по волнам океана.
Юра перевел дух. Мифиида вспорхнула и приземлилась прямо за мной на сферу когитатора. Приняв свой обычный размер. Расправила крылья, а затем укуталась в них. Похожая теперь на сову с девичьим лицом. Пылаев моргнул, прогоняя мысли и продолжил.
– Таких реакторов на корабле пять. Как пять плавников они задают геометрию пространства, и управляя этой геометрией, Спичка скользит. Находится в поле искажения нельзя. Пока реактор работает.
Он придвинулся ко мне, будто бы нас могли услышать.
– Так вот, когда ты говорил про предел, я как раз подумал про аномалию. Ту, которой не должно было быть на маршруте. Помнишь, я тебе говорил?
Я рассеяно кивнул.
– Я тогда списал это на работу машин навигации. Но…
– Она спрашивала у Вадима, как попасть к реактору? – сказал я то, что никак не мог выдать Пылаев.
Он кивнул.
– И Вадик, по простоте душевной, всё ей рассказал. Строго настрого запретив туда подходить.
– Взяв фацелии и стимов, она пошла туда, где точно мы буквально выходим за предел. Чтобы наверняка.
– И там погибла. Отсюда аномалия. Ее приняла автоматика.
– Но она не в отсеке реактора. – говорю я. – Она…
– Она в там, где стоят охладительные установки для плавников. Её могло вышибить туда, телепортировать, протолкнуть также, поле искажения – непредсказуемая сила…
Я слушал его молча, не понимая ни слова. Думая, только о том, зачем она влезла туда.
– Но я не хочу тебе врать, Тём. – сказал Юра, отложив фуражку в сторону. – Можно сослаться на аномалию, потому что автоматика зафиксировала всплеск. Но… – он собрался с мыслями. – Этот идиот, нашел её мертвой возле реактора, и не придумал ничего лучше, чтобы перетащить ее в соседний отсек.
Тяжелую голову я уронив в руки. Все это было так странно и так глупо.
– Что ему будет за это? – спросил я.
– Если выяснится, что он сам ей рассказал, как вручную можно подобраться к реактору. То ничего хорошего. В остальном, что ему будет?
Больше мы не разговаривали. Долго сидели в молчании, каждый размышляя о своем. Рассматривая своих фантомов.
«Какая это чудовищная глупость.» – думал я, разглядывая линии сотен маршрутов на карте звездного неба. На ней тысячи кораблей песчинок неслись гонимые невиданным ветром к тысячам миров. Так много их было. Так много судеб проносилось вокруг нас над бездной космоса.
***
На следующей день мы вышли на нулевую. Спичку трясло пуще обычного. Он медленно и неуклюже возвращался в реальность, а та неохотно хотела его принимать.
Пространство-время, сопрягаясь вихрилось, горело в гипнотическом танце вокруг корабля. Вязкая пустота, плотный вакуум, слишком твердый для легковесного корабля пенился разноцветной плазмой, пока наконец, Спичка не смог в него провалиться.
Став вновь инертной массой, каплей мира. Веки корабля открылись утренний свет проник внутрь, наполнив палубы теплом. В панорамных окнах виднелся лазурным светом озаренный облаками разодетый Митридат. Жемчужина в ласковых лучах, восходящего солнца.
Дик и необжит, утопая в лесах, среди которых виднелись круги всего пары городов. Океаны светились призрачным светом. Заходились там внизу трескучими волнами и жемчужной пеной под присмотром сразу двух лун.
Мне уже хотелось скорее оказаться внизу. Припасть к земле, к материнскому теплу планеты. Чарующему лазоревому бескрайнему простору. Оказаться тем, где взгляд не натыкается на переборки, где шумит листва, где слышится пение птиц и ветра свист. Где ласкается солнечный свет и стучит по крыше колючий дождь. Где все живет само по себе и нет больше вокруг тебя тесной металлической гудящей утробы.
Перейдя нулевую мы в скором времени вышли на орбиту, где пристыковались к космопорту. Стоило векам корабля открыться и впустить солнце, как пропали фантомы. Все на корабле с облегчением вздохнули.
Пришли люди из местной полиции и ИСБ. Всем приказали сидеть на месте. С корабля никуда не уходить.
Каждого вызывали на беседу, в одну из кают. И все мы лепетали одно и то же. Мысленно представляя себе как уже ступают на твердую почву Митридата.
От этих расспросов росло только раздражение.
Один Фадин-паук сохранял чинное спокойствие.
Следователь, темноволосый мужчина средних лет с вкрадчивым взглядом и низким голосом. Долго расспрашивал меня обо всём. Лишнего я не говорил, отвечал ему вяло и без интереса.
Пропали фантомы, а вместе с тем ушла и Мифиида. Вернулась ко мне вновь невыразимым чувством меланхолии.
Когда формальная часть закончилась, нам все равно не разрешили покидать корабль. Пока работали криминалисты, обыскивая её каюту, опечатывая вещи.
Всё это время я бездумно слонялся по кораблю, как обычно, маясь от безделия. От жгучего желания упасть в зеленую траву и там остаться.
Как-то в один из дней, всё собрались в гостиной будучи на чемоданах. Вот-вот должны были дать зеленый свет. Никто не разговаривал, но в воздухе был разлит, какой-то нервный гул. Мы как пчелы сгорали от нетерпения покинуть корабль.
Следователь появился в дверях с планшетом под мышкой и пухлой папкой в руках. Посмотрел на нас всех. Переглянулся с Олегом. Его взгляд задержался на нём всего на четверть секунды дольше, чем на остальных. Но этот взгляд был слишком выразителен и красноречив, чтоб его не заметить.
– Передозировка препаратом. – сказал он, дежурно. – Тело покойной мы отправим попутным рейсом на Рассвет. С её родителями уже связались.
«Рассвет – предел ночи» – почему-то подумал я.
– Бедная, бедная девочка. – покачал головой Фадин, изучая отели на гололитическом экране.
Он сидел на диване, перед голограммой камина. Блики пламени плясали на его лице.
– Кто бы мог подумать, что, именно она, на такой способна…. – продолжил он.
– Это трагедия. Трагедия для нас всех. – сказал Олег.
Коля молчал, потупив взор, и смотрел в пол.
Лена всхлипнула и заплакала. Лида приобняла её и начала утешать.
– Мы её очень любили. – сквозь слезы сказала Лена.
Пылаев стоял у стены, скрестив руки на груди рассматривая свои ботинки. Лицо его было каменным и непроницаемым. Взгляд твердый и ясный. Рядом с ним, у островка кухни, стоял Вадим, белый как лист.
– Кто-то хочет, может быть, что-то сказать? Попрощаться с покойной? – спросил следователь.
Все молчали. Коля, сокрушенно покачал головой. Молчали долго и неловко. Жемчужина Митридата, на гололитическом экране справа от входа так и манила к себе.
– Передозировка фацелией? – спросил я.
Следователь кивнул.
– А причина, – говорю. – У вас сложилась, может быть, общая картина? После опроса, изучив её вещи? После всей проделанной работы какая-то ясность уже есть?
– Это дело следствия. – сказал он. – Для выводов еще рано. С другой стороны. – он развел руки. – Какая тут может быть картина?
– М. – говорю я и волнение жгучее захватывает меня. – Тогда, давайте я помогу.
Пылаев шумно вздохнул. Но в лице не изменился. Прошелся по комнате и сел в кресло у стены. Так, чтобы видно было всех.
– Откуда, только начать? – говорю я, чувствую, как лицо начинает гореть. – Никто же не против?
– Вы что-то знаете, молодой человек?
Следователь сверкнул глазами хищно, но слова его потонули в потоке моих слов.
– Может быть, Игорь Семенович, вы начнете? Расскажете о том, как собрали вокруг себя секту из студентов. Как пудрите им мозги, прикрываясь поиском знаний. Рассказ начините с того момента, как Лиля начала ходить к вам в кружок. Расскажите непременно, о наркотических трипах, о том как в них войти, и что в них искать… Особенно в скольжении.
Фадин остался невозмутим. Устало заполняя форму одного из отелей на заселение.
– Это просто теории, Артём. Мы просто собираемся и обмениваемся знанием и опытом. Никого ни в какие трипы я не отправляю. Это просто смешно.
Когда говорил он даже не удосужился обернуться. Посмотреть мне в глаза.
– Да-да. – говорю я захлебываясь от эмоций.
– Я предупреждал вас прекратить эти ваши сборища. – вступился Олег. – По возвращению в институт мы об этом поговорим. Серьезно поговорим.
– Олег Николаевич прав. – говорю я. – Очень прав. Как раз сейчас его очередь. Он с удовольствием дополнит картину. Ваш рассказ, начните с чудесной открывающей все двери постели у вас в каюте. Затем перейдите к части, в которой она приходила к вам в начале полета. Напомнить, о том, что вы обещали оказать содействие с переводом в Тороговый флот. Возможно, сдержи вы слово, ничего это не случилось бы, не находите?
Олег хотел было что-то возразить. Тени мыслей мелькали на его лице, не зная, какой мизансценой стать. За ними блестело острое жало. Но мне уже было плевать. Я говорил, и в мыслях призывал его сделать это.
«Жаль. Давай.»
– Это же ответственность. – говорю я. – Судьба ставит нас перед выбором. А вы его реализуете. Только выбор один и тот же. – мне становится невыносимо смешно от глупости. – Ебать или не ебать. Или не так. Сначала ебать, а потом поебать. Правильно? Ничего не упустил?
Движение мыслей на его лице прекратилось. Он замолчал, так ничего и не говоря. Застыл, кажется уязвленный в слабое место, в его панцире.
– Да, девочки? – кидаю в их сторону гневный взгляд.
Они начали рыдать в унисон. Только зачем? Коля бледнел с каждым словом. Ему наверное так хотелось сейчас пропасть навсегда из этого места. Пылаев внимательно рассматривал лица, в глазах его читалась немая усмешка и презрение.
– Картина была бы не полной, без подруг. – говорю я и не в силах больше стоять на месте, начинаю ходить по комнате. – Подруги расскажут, что и в каких пропорция смешать. Как работать с препаратом. Это же вы надоумили её пойти за помощью к Олегу Николаевичу, правильно?
Они ничего не ответили, прикрываясь воем и плачем.
– Хватит. – не выдержал Коля. Вскочил со своего места.
– Отлично. А акцент в нашей картине. Выскочил сам. Без него бы не было бы объема. Глубины и цвета. Кто как не нужный Коля. Всегда рядом, всегда поможет. Раздобудет фацелию и стимы. Столько сколько нужно.
Следователь с интересом посмотрел на битое бледное лицо Коли. Коля же замер, в надежде что его не заметят.
– Только незадача. – с ехидством говорю я. – Твоя постель, двери не открывает. Но кто же у нас тут главный по открытию дверей?!
Прежде чем продолжить, я посмотрел на Юру. Он на меня. Я пытался прочесть в его взгляде хоть что-нибудь. Одобрение или нет. Смирение или испуг. Хоть какой-то сигнал. Но он остался непроницаем. Я так и не узнал, одобрил ли он мой поступок или осудил. Единственный, кого я не хотел бы подставлять. Ради кого бы я заткнулся.
Не найдя ответа, я метнул взгляд на Вадима.
Он молчал с полсекунды, но не выдержав взорвался.
– Ты на что намекаешь, сопляк?! – закричал он. – На что намекаешь?!
– Он все знает. – сказал вкрадчиво и твердо Пылаев. Вадим запнулся на полуслове, и от захвативших его эмоций потерял дар речи.
Бледнел, зеленел, краснел. Но сказать больше ничего не смог.
– Вот, товарищ следователь. – говорю я. – Наш добрый капитан. Всегда придет на помощь. Бескорыстно. В отличии от остальных. Надо же додуматься, – я перешел почти на крик, забыв обо всём. – Показать, как вручную, получить доступ к работающему реактору!?!?
– Но я запретил ей туда ходить! Строго запретил! – чуть не плакал Вадим.
– Красавчик! А ещё и заботливый! Когда нашёл её тело, перетащил его в отсек охладителя!
По помещению прокатился изумленный вздох.
– Хоть кто-то из вас, товарищи помощники, задался вопросом?! Почему?! Почему она это сделала? Зачем идти за предел? Зачем бежать…
Мои слова гремели где-то вдали. Следователь стоял на том же месте, где я встретил её тогда, в начале полета. Осознание, будто заставило падать меня с большой высоты. Слова пропали. Зачем бежать по коридорам корабля, если некуда бежать. Зачем бежать через события, если убежать нельзя. Если все они плод одной и той же силы. Зачем пытаться, если чувство пустоты всегда с тобой, если черная меланхолия никуда не уходит.
Если аккрециозию не победить.
Ни в переживаниях жизни, ни в мышлении, ни убегая в круговерть дел и забот. Нигде. Только за пределом.
Слова мои еще звучали. Я медленно оседал на пол, посреди гостиной. Конечно, я был к ней ближе всего и не увидел того, от чего мучился сам. В ясном воспоминании я вновь смотрел на неё. В этой гостиной. Взгляд, молящий о помощи, который я не увидел.
Пустота излилась, черной удушающей болью.
Она всё это время была рядом. А я, уйдя в себя этого не увидел. Оставшись одна, Лиля захотела решить проблему радикально. Пан или пропал. Пазл сложился. Все теперь было неважным.
В гостиной воцарилось молчание.
Олег прервал его первым, обратившись к следователю
– Они были близки. – сказал он сочувственно. – Мальчик просто переживает. Всё в порядке. Он отойдет. Нужно время.
За ним эту позицию подтвердил Фадин, закончив бронь. А за ними и все остальные.
***
Из-за всплывших подробностей нас оставили на корабле ещё на пару дней. У Вадима и Коли начались проблемы. Олег похлопотал за последнего. Улик против него не нашли. Пылаев обходил меня стороной. Остальные просто не замечали.
Я шлялся по коридорам прибитый осознанием чудовищной правды. Снедаемый чувством вины. Бродил по закоулкам, каждый раз возвращаясь в наши с ней воспоминания. И каждое из них теперь выглядело иначе.
Под правильным углом все вставало на свои места.
Корил себя за то, что не видел. За то, что не учёл.
Свежая, тяжелая болезненная мысль разрывала мне сердце. Хотелось выть. Сам не заметил, как забрел в тоннели, на место последнего шабаша Лены и Лиды.
После себя они оставили мусор. Разбросанные голграфические, разряженные свечки валялись тут и там среди луж и каких-то зеленоватых водорослей. Оказался словно на болоте. Всюду была дымка, подсвеченная аквамариновым светом технических огней.
Спичка непривычно молча. Был гулок и тих. Я остался совсем один.
Среди мусора я упал на колени и долго сидел так, слушая как где-то далеко капает вода. Как искрятся лужи в свете огоньков. Как дрожит последняя свечка на полу. Фотосфера надомной не светила. Висела черным шариком. В совсем безлунной ночи на болоте.
Не кори себя.
Эти слова пришли не мыслью. Не образом даже. Эти слова пришли нежным, утешающим чувством. Ощущением столь мимолетным, столь легким, эфемерным, что казалось я ничего не ощущал вовсе. Но оттого, столь ясным было послание.
Звонкий весенний ручей талой воды. Ледяной, бодрящий. Мне кажется, что от этих слов я зашелся румянцем.
Я замер. Вслушиваясь в свои чувства. Ничего больше не нашел, только капли воды вдалеке. Сквозняк тоннеля пахнуло металлом. Свежей кровью.
Она смотрела на меня с высока, бледной, светящейся луной. Свечка последняя, передо мной, мерцая погасла. Стало темно. Тут мы встретились с нею взглядом. То что еще мгновение назад казалось темнотой, окутавшей меня, стало ковром из перьев. Не было луж, сизой сонной дымки. Сквозняка и тишины.
– Прочь, навязчивая мысль.
Ее черные глаза будто светились. От серебра несло холодом. Я безучастно смотрел на свои руки. На свечку-малышку в виде черной таблетки.
Мы не в скольжении. Осторожно подсказал мне голос разума.
Медленно я поднял лицо, осознание разливалось ужасом в моей груди. Она улыбнулась мне навстречу.
– Почему ты называешь меня мыслью?
Она спросила. Вопрос этот не прозвучал. Но вновь окутал меня чувством. Далеким перезвоном колоколов, разносящимся над широкой рекой. Прохладой в тени. Домашним уютом. Она говорила мной на языке моих ощущений. Доставая для слов то, что было пережито мною давным-давно.
Все эти воспоминания были из дома. С Дубовой Теснины.
Крик застрял у меня во рту. Я попытался отскочить, бежать. Но поскользнулся и безвольно упал в лужу. Придавленный ужасом смотрел на неё не мигая, приподнявшись на локтях. Мысли метались безумно, и в миг испарились. Оставив звон пустоты.
Мифиида уменьшалась, ковер перьев распался, став крыльями. Она медленно уменьшалась став, чуть ниже меня. Шесть крыл раскрыла, потянувшись, сложила их за спиной.
Все такая же. Невесомая и призрачная, босоногая. Она стояла, едва касаясь воды. Камни светились, рассыпая блики по лужам.
– Кто ты?
– Ты знаешь. – сказала она далеким ветра вздохом. – Я тебе уже говорила.
– Мифиида.
– Мне нравится это имя. – сказала она далеким раскатистым летним громом. – Ты звал меня, и я пришла. Назвал и я появилась.
В моей голове, до того пустой, крутился хоровод образов, мыслей, воспоминаний. Машинально я схватился за вмятину на лбу. Пытаясь осмыслить происходящее. Существа, что нашли нас в лесах, что подарили нам наше, человеческое измерение. Это, это была она? Богиня во плоти. Та, что пряталась в тенях, что была рядом. То не было чувством, как таковым. Но, это чувство было вызвано её присутствием. Близость с ней породила аккрециозию.
Незримым прикосновением, она расчесывала, приглаживала мои спутанные мысли. Нежностью отзывалось во мне, то как касается она моего воспаленного сознания, заставляя круговорот образом утихомириться. Вернуться в русло разума. Стать вновь полноводной, спокойной широкостепенной рекой.
Она будто бы всем своим естеством, была мелодичным переливом. Мелодией. Песнью. Успокаивала меня, напевая, вносила ясность и безмятежность.
В напевах её, купаясь в лучах света вновь закружились образы, теперь легко и непринужденно, в парящем танце над водной гладью. Все это пришло сразу, единым переживанием ставь тут же понятным.
За какое-то мгновение она поведала мне слишком много. Слишком много произошло.
Она рассказала мне о том, что она не богиня. Что она и её сестры, ткут сюжеты – убежища духа. Создают полотно того, что в последствии будет расписано. Тут она щелкнула меня по носу. Ткнут пространство для мира воли. Пространство, способное выдержать дар творения. Она и песня, и лира меняющая ткань реальности.
Я вновь коснулся вмятины на лбу.
– Ты сделала так, что она всегда была.
Мифиида, округлив глаза, улыбнулась.
Я хотел спросить, о том, почему она явилась сейчас. Почему этот разговор не мог состояться раньше. Но не заметил сам как потонул в новом потоке смыслов. Ей нужен был сюжет, я искал Предела, и она показал мне его. Разлив чувства по предгорьям Дубовой Теснины. Солнечной пылью подмешав в золотом одетые проспекты Пересеполиса.
Лиля искала предела также, она добровольно ушла за него. Приоткрыв для тебя завесу. Просвет бытия.
– Не понимаю.
– Сюжет – это не длительность. Это рождение нового качества. То, на что способна человеческая воля. Я расплету, и сплету из него множество новых. Совсем других, нежели те, что были.
Все это пришло ко мне образом далекого озера Ичи. Его неспешными волнами, набегающими на пологие берега. Под дымкой тумана.
Прежде чем я спросил, она приложила палец к губам и покачала головой. Видя во мне растущую мысль.
– Скажи одно только слово.
В ответ же она пропела грустную песню. Эта песня звучала прямо у меня в голове. О птичке, что улетала далеко за море, выбилась из сил, камнем упала в пучину.
– Всё это не имеет значения. – сказала она, пустотой звездного неба. – Потом ты поймешь.
– Ты можешь.
– Я легкая песня, ты тяжелое слово. Словом творить – большая ответственность. Оно должно прорасти ростком дел. Сделанного не вернуть. По крайней мере мне. Но такова цена дара со творения.
– Я натворил дел.
Она покачала головой. Вновь прикоснулась ко мне. Показав мне Лилию. Её переживания. Моменты счастья и горя. Мы быстро неслись через её жизнь. В конце встретив радость. Радость свободы, тонущую в лучах золотого света.
– Зачем мне это… – с комом в горле проговорил я.
Мифиида утерла мои слезы.
Образы вновь понесли меня по реке смыслов. Кто-то должен идти в иное. Немыслимое делать мыслимым. Когда-нибудь, кто-то, и это будешь не ты, поведет людей за Великий Океан. Но у всего должно быть начало. Сюжет, это рождение нового качества. Тяжелое слово, долго крепнет. Медленно растет.
А теперь мне пора. – сказала она, гулом потревоженного корабля.
Последние образы, что я увидел, были лица людей с Митридата. Людей-заводи. Будто бы намекая, что мы скоро встретимся. Мифиида растворилась.
– Стой. – сказал я в гулкую пустоту корабля. – Стой.
Слезы лились градом. Безвольно осев там, где же, где и стоял.
– Лиля. Лиля. – повторял я. – Верни мне её. Верни.
Тьма сгустилась. Зарделась рассветным светом фотосфера. Спичка загудел последний раз, затем заснул. Стало холодно.