– Или в другую сторону, – говорю я. – Через Землю, и дальше до фронтира. Всего пару лет пути.
– Нет. Туда не хочу. – отрезала Лиля.
Я спустился по карте к краю галактики вниз по рукаву. Выделив систему под названием «Тупик».
Лиля рассмеялась.
– Всегда хотела домик на краю галактики. Или вот. – показал она на систему «Последний Очаг». – звучит как название бара. Им там вообще плевать на названия.
– Это вначале люди старались, – говорю я. – Дальше будет «Новая система» и «Новая система 2».
– А потом просто «Новая системаgggttr_1@» – подхватила Лиля.
– Звезда «Эта» или «Другая»
Отсмеявшись, она вдруг стрельнула глазами.
– На фронтир от института снаряжают экспедиции. Я даже думала записаться на одну.
От эти слов, легких холод пробежал по мне.
– Да, а почему не решилась?
– А что там делать? Планеты и камни. Камни и планеты. Сон в капсуле. Опять все переругаются и перетрахаются, пока долетят. Не интересно.
– Опять? – притворно удивился я.
Лиля закатила глаза.
– Я образно. Ну ты чего.
На карте, разлитой на столе так и остался мигать подсвеченный Орешек и путь к нему розовым пунктиром.
– Нет, – оживилась Лиля. – Через него не полетим.
Затем отдалила карту, пробежала по ней взглядом и выбрала систему под названием Осень.
– Вот, до нее с Персеполиса две недели пути. И у нее есть тоже узел гипера. Оттуда можно в страны залива стартануть.
На карте появился новый путь, прокинутый от узла к узлу уходящий вдаль за территории Империи.
– Почему не через Орешек?
– У меня там тетя живет.
– У тебя много теть.
– Это да. Но не суть. Она мне рассказывала недавно, туда столько кораблей нагнали сейчас. Всюду одни военные.
– А, ты об этом…Туда даже первую марсианскую флотилию прислали.
– Шо-то будет. – заговорщическим тоном сказали Лиля.
– Вряд ли.
Принесли еще коктейли.
– Это мне и не нравится. Весь этот имперский милитаризм. Все эти разговоры о древней земле, традициях… Не удивительно, что люди с нее сбежали все.
Насколько я понял посыл, Лиля имела в виду события древности, когда с земли изгнали народы.
– Как мне помнится. Их изгнали, за то что те развязали ядерную войну. На единственной планете.
–Боролись, наверное, против тирании… – невинно пожала она плечами.
– Они убили почти треть населения.
– Из скольки?
– Из девяти миллиардов.
– Ерунда, вон сколько людей вокруг сейчас. Значит все было не так критично.
– Когда у вас всего одна планета?
– А как же тогда они их выгнали?
– Ну, – замялся я ошеломленный вихрем спора возникшем внезапно. – Это отдельный вопрос. В то время как раз и появились корабли.
Лиля сощурилась, улыбаясь. Отпила с шумом коктейля.
– Уж очень все гладко в этой версии сложено – сказала она. – по-пропагандистски.
Последнее слово она сказа с чувство, с нажимом акцентируя каждый слог.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Ага, точно. – она заказала в смартфоне еще мороженного. – Кстати, а почему все говорят о каких-то пробойниках под Орешком? Что это?
– Корабли, способные прокладывать гипертрассы. И тянуть за собой флот, не используя узлы или простое скольжение.
– Отовсюду кричат, что это использование пробойников поменяем баланс сил и это очень плохо…
– Это так.
Я взял карту, выбрал маркер желтый, предварительно подсветив всю сетку гипертрасс начал рисовать.
– Обычно, можно наступать вдоль гипертрасс опираясь на узлы за спиной. И действовать вокруг узлом можно только в определенном радиусе – вокруг Персеполиса я нарисовал круг и заштриховал его желтым. – Получается очень ограниченная область, так как скольжение не позволяет перемещаться быстрее трасс.
Дальше, взяв розовый маркер от узла Персеполиса нарисовал стрелки в разные стороны, которые равнялись на глаз, длине одного перехода от узла к узлу по гипертрассе. И дальше, вокруг стрелок также нарисовал розовые круги. Получилась ромашка.
– А с пробойниками можно заходить вглубь территории противника, и угрожать ключевым центрам. А сплошную линию обороны не выстроишь, и каждый мир не укрепишь так, как укреплены узловые миры. А значит, теперь не знаешь, где появиться флотилия.
– Кошмар. – сказала Лиля. – Но с той стороны сил больше, судя по тому, что пишут. Нам это зачем нужно, туда лезть?
– Мы и не полезем. У них больше, а у нас преимущество маневра. Будем обороняться по внутренним линиям.
– Чего?
Желтым маркером я выделил основные гипертрассы на территории Империи. Они расходились лучами, соединенные радианами между собой, от цента – Земли.
– Ничего не понятно. Но очень интересно. – сказала Лиля.
– Пойдем, может в кино? – предложил я. – Там фильм про пиратов вышел новый.
– Давай лучше на комедию.
Оплатив по счету, мы собрались и вышли из кафе. Оставив после себя посуду и мятые салфетки. Тут я впервые приобнял ее и притянул к себе. Лиля улыбнулась и положила голову мне на плечо.
***
Следующие дни я бродил по дальним отсекам, за околицей светом очерченного контура, в котором нам разрешили быть. Старался, подспудно, сам того не замечая, забраться подальше вглубь корабля. В сопровождении верного спутника – фотосферы.
К ней я так привык, что подумывал даже забрать ее с собой. Выкупить или украсть. Пока не решил. Мне даже думалось, что было бы логично, купить себе такую же модель по прилету на Митридат.
Но все-таки это будет не то. Новенькая сфера из коробки не прошла со мной этот долгий путь. И не видела того, что видел этот светоч, доставшийся мне случайно.
Освещающий мой путь в лабиринтах коридоров. Надо было дать ей имя. Но ничего путного не приходило на ум. Сфера и сфера.
Странно, но ведь именно под ее светом развертывались, судя по всему, главные события моей жизни.
Единственное, что я сделал, чтобы как-то выделить ее – обклеил стикерами-анимациями, которые мне достались в подарок при покупке ноута. Они валялись без дела в рюкзаке уже долгое время.
Треугольник с глазом и в лучах света, три переплетенных треугольника, сделанные черной графикой, обезьяна на скейте, желтый восклицательный знак, и танцующие рисованные девочки.
Жилые модули пустовали, погруженные в холод и мрак. Каюты были закрыты, гостиные пусты и безвидны. Все гололиты в них отключены.
Мертвый корабль.
Будто Спичка медленно угасал, в жизнь в нем теплилась только в круге света пары отсеков, все остальное тело было мертво и черно, и еще не знало об этом.
Украдкой я забирался в технические отсеки, там это читалось отчетливее всего.
Громоздкие, будто полые кости, тоннели уходили вдаль. В голубоватой сизо-белой дымке технического света. Повсюду были разбросаны толстые силовые кабели, которым не было числа. Панели-наросты с неведомыми устройствами, полипы каких-то модулей и шишкообразные бугры узлов.
Там я старался не задерживаться, и не заходить далеко в это неведомое царство.
Мне представлялось, что за этой белесой дымкой начинается другой мир. Что там я выйду на лесистые болота. А корабль позади окажется не более чем окостенелой кистью громадного трупа, с растопыренными кривыми пальцами. Который лежит в месте, где не бывает и не было никогда солнца. Где свет дает листва деревьев окрашивая туман призрачно голубым цветом.
Такое впечатление производили эти отсеки.
Особенно из-за царившей в них тишины.
И если бы не периодические содрогания Спичка, гулким боем уходящей жизни, последними ударами его могучего сердца, то гуляя по ним я бы и не вспомнил, что все это время мы летим на корабле. Слишком сильно тут пахло забвением.
Потому путь мой в основном пролегал через пустующие жилые отсеки и отсеки сновидений.
Последние были длинными коридорами, по обе стороны которых смотрели на тебя из раскрытые маковые бутоны металлических цветом стазис-капсул. Высунув свои языки подстилки.
Иной раз так хотелось забраться в любую из них и провалиться в глубокий сон.
Лепестки укутают тебя. Бутон закроется и втянется на стебле внутрь длинной глотки. Ближе к пустотной утробе корабля, где переваривалось сам время.
Так шатался бесцельно. Пытаясь уйти как можно дальше в недра корабля, шарахаясь от остальных.
Лишь бы не столкнуться ни с кем взглядом, мыслью или словом. Странно, что фантомы больше не появлялись после разговора с Фадиным.
Мне казалось, что еще чуть-чуть человеческого общества и себя выдам. Еще слово-другое, перекинутое с остальными здесь, внутри этой стальной коробки и они все про меня поймут.
Поймут, что я пустышка, что мне наплевать. Что я трус.
С другой стороны, мне думалось, что все скрывали за собой что-то. И что это тоже глупость и на самом деле в глубине своей все так же пусты и безвидны, как мертвые части корабля. И что гул, прокатывающийся по нему, это крик вечно удовлетворяющегося и вечно умирающего эго. Не более того.
Мое эго, также сотрясло меня утверждающей нервной мыслью:
«Только я могу признать это перед собой и перед пустотой. А это что-то да стоит?»
Будто бы это что-то значит.
Эти мысли противоположные возгоняли себя так быстро друг в друге, что я не успевал даже над ними посмеяться. Скорее, уставал от этого и подолгу, бывало, стоял в тишине пытаясь прогнать их. Не думать о них, перебить их чем-нибудь.
Пускай даже какой-нибудь глупой песенкой, какую тут же начинал насвистывать себе под нос.
Это было похоже на то, когда вспоминаешь, что дышишь автоматически, и туту же забываешь, как это делать.
От этой двойственности хотелось прогрызть стальную оболочку корабля и выбросить себя за борт. Когда рой мыслей, преследовавший меня, становился невыносимым, я шел к себе в каюту, усаживался поудобнее в кресло, и долго, на полусфере экрана смотрел на бесконечные разрывы кораблей на черном полотне космоса. Пытаясь уснуть.
Зачастую не получалось.
Вскакивал, в сердцах откидывая экран. Наушники летели в дальний угол. Это происходило уже так часто, что уже на автомате, они летели по дуге в соседнее кресло, и там оставались, чтобы потом долго не искать. А после, уходил бродить по кораблю.
Как-то поймал себя на мысли, что боюсь повернуть на тот маршрут, что приведет меня к ней. Боюсь даже думать об этом.
Будто бы стоило бы мне встать на эту тропинку, как меня затянет. Затянет неведомая песнь. Неведомый зов. Какое-то любопытство. Болезненное потустороннее любопытство.
Вдруг я что-то упустил. Вдруг что-то не увидел. Вдруг теперь, действительно что-то измениться, но совсем не так, как я себе это представлял. Не так как мне бы хотелось.
Ведь теперь, когда все бодрствовали я боялся, что встречу там у нее того, кто действительно это сделал. Но теперь мы не будем один на один. После разговора с Пылаевым, почему-то, когда я думал об этом, то мне представлялся Вадим.
Как он стоит перед дверью в окошке света. Рассматривая ее мертвое тело. Прокручивает в голове то, как сделал это с ней. Снова и снова. Наслаждается тем, что не пойман. Что не узнан. Что обвел всех вокруг пальца. Что оказался умнее и хитрее всех.
Что больше доставляет ему удовольствие?
Сам факт убийства? Или выигрыш в этой игре?
Зачем он это сделал?
Он хотел взять её? Она не далась? Он планировал это? Он хотел попробовать? Он хотел сыграть и победить, балансируя на грани? Может это случайность? И он полон сожаления и вины вперемешку со страхом? Никак не может решиться и признаться? Или хочет сдаться властям, боясь нас и скорой расправы?
Или это вовсе не он? Вдруг там, напротив двери, я найду кого-то совсем другого.
Эти мысли я прокручивал в голове, рассматривая многочисленные бутоны стазис-капсул, уходящих в темноту коридора.
Может наплевать? Просто уснуть тут?
В руках я сжимал капсулу фиолетового цвета. Снотворное для стазиса. Зачем-то в кармане с собой я таскал пару штук. Просто чтобы были.
Уснуть в любой из них.
А что я буду делать, когда встречу там кого-нибудь. Когда пойму, что это точно он?
Нападу? Ударю? Убью? Накричу просто? Или буду стоять и слушать его липовые сожаления, или оправдания по поводу того, зачем он пришел сюда к ней.
Буду оправдываться сам. Буду смотреть на его нахальную улыбку и хитрый самодовольный взгляд.
На дей бог я это увижу в нем. Хотя бы тень, мимолетную тень этого чувства. Этого наслаждения. Наслаждения игрой, которую он затеял. Наслаждения тайной.
Поклялся себе, что убью его. Просто сразу убью. Прямо там. Раскрою ему голову об иллюминатор, а затем закинул его мертвое тело к ней.
А затем?
А затем выйду в открытый космос. Или мне придется убить всех остальных.
На этой мысли я нашел себя на перекрестке, в отсеке диагностики, где готовили пассажиров ко сну. Во все стороны от меня разбегались коридоры, из который выглядывали с любопытством рассматривая меня бутоны капсул. Будто бы я в моменте оказался в центре макового поля.
Цветы выглядывали ко мне, приглашая войти внутрь и лечь на мягкую маковую подстилку.
– Эту будет странная развязка. – сказал я вслух. – Убить всех и лечь в сон.
Сам себя не помня, я провел пальцами по панели управления одной из капсул. Мне кажется, что руки мои сковала мелкая дрожь.
Здесь холодно или это пандорум?
Панель запросила авторизацию от члена экипажа. Личный номер и пароль. Затем беззвучно потухла не дождавшись ответа.
Не знаю, сколько простоял так, рассматривая свои руки, пытаясь найти тонкое отличие в характере дрожи. Определяющую дрожь обычную нервную, от дрожи озноба, и дрожи проявления Пандорума, тонкой тропинкой ведущей к бурлящей реке безумия. В темных водах которого психоз являл себя в полную силу.
Как вдруг заливистых девичий смех далеким эхом прокатился по отсеку. Смех среди железных цветов, пришел оттуда, куда не добивало свет фотосферы.
«Бред». – подумал я.
Захотелось тут же оказаться как можно дальше от этого места. Обратно в люди сбежать. Чтобы хоть кто-нибудь засвидетельствовал реальность происходящего.
Какая ничтожная на самом деле цена одиночество. Стоило реальности развалиться в столкновении с неизвестным, как одиночество перестало быть нужным. Сразу же захотелось забиться в световой загон. В ненужные разговоры и сопереживания с другими.
Я прислушался. Руки убрав в карманы.
Тишина.
Шелест фотосферы, рассыпающей мягкие лучи вокруг. Гул машин и натужные, гулкие стоны корабля. Стоило привыкнуть к этому, вспомнить каждый ранее слышимый звук как вновь рассыпался девичий смех, будто напев, отраженный от озера Ичи, пришедший из вязкой пелены тумана.
Ужас парализовал меня во мгновение. Мысли пропали, их попросту сдуло. Вновь рыскал кипучий холодный ветер из предгорий на Дубовой Теснины. Колкий и пронизывающий.
Один на один с неведомым. И что же ты будешь делать?
Но я стоял как вкопанный, с руками в карманах, на перепутье. Постепенно белея еще больше. Становясь белее мела.
Смех этот, судя по всему, находился где-то в переде в зеве тоннеля, среди капсул. Я бежал от нее как можно дальше, чтобы найти ее вот так – здесь. Эта вязкая мысль меня обожгла.
Фотосфера послушно заглянула в провал коридора сновидений, пока я стоял, распрямившись руки сжимая в карманах. Выглядел, наверное, комично в своей невозмутимости.
– Над чем ты смеешься? – чуть слышно, сказал я в пустоту, и голос мой предательски задрожал. – Что тебе нужно?
В ответ была долгая мучительная тишина.
– Насмехаешься, даже мертва. Покажись. Выйди ко мне.
Никто не ответил.
– Ты смеешься над тем, чего не понимаешь. – сказал я уже тверже.
Справа треском пискнул панель, напоминая о том, что все еще ждет авторизацию. От испуга я аж подпрыгнул. Совсем забыл, что включил ее.
– Ах-ха-ха-ха… Не смеши. – гулко сказала она.
Грязно выругавшись, я так и замер с занесенной над экраном панели рукой.
Над чем она смеялась?
В тяжелом, физически ощутимом молчании я напрягал глаза, вглядываясь в темноту по ту сторону серой мглы. Мне начало казаться, что вижу там неясные тени. Слух стал острее. А сам весь напрягся, не зная куда бежать. Далеко впереди, что-то мигало проблесковым маячком.
Наконец вспомнил, что могу спастись.
Что у меня есть верный друг и помощник. Сам Спичка.
Дрожащими руками на смартфоне запросил сопровождение у корабля. И тут же стал весомой точкой в недрах его систем заботы. Сфера мягко зависла надомною, впереди начали зажигаться лампы, разгоняя темноту. Затем свет выровнялся. Теперь у меня был свой световой загон.
Заблестели ряды капсул. А ближайшая ко мне, определив меня охотно предложила войти в сон. Затем подумала лучше и выдала мне распоряжение первого пилота о запрете сновидений и вежливо попросила обратиться к Жикривецкому. Заботливо выдав мне порцию таблеток.
Таких же фиолетовых пилюль. Спать мне не хотелось, но пилюли я взял.
Заработала вентиляция. Воздух стал свежим. Заметно потеплело. Спичка ожил, превратился в привлекательный и уютный корабль.
За границей темноты смех разразился с новой силой. Захлебываясь, переходя в писк и хрюканье.
Это был другой голос. Не похожий на первый.
Внутри отлегло.
Медленно, вслушиваясь внимательно, я двинулся вперед вдоль рядов капсул. Сфера последовала на мной. Впереди загорались все новые и новые огни, увеличивая горизонт моего присутствия. И также безучастно гасли позади, водворяя темноту.
– Тише. Тише ты. – начал шикать второй голос. Уже понятный и знакомый. – Не смейся. Кто-то идет.
Затем из-за поворота, в конце коридора, куда еще не дошли лампы показалось настороженное лицо Лены. Я сделал еще пару шагов вперед и свет над ней загорелся. Мы встретились взглядом. Лицо у нее было красное, а глаза блестели.
– Я же говорила, что это Тёма. – сказала она кому-то. – Кто еще может тут шляться?
Посмотрела на меня внимательно, немного щурясь и махнув на свет вокруг сказала:
– Отключи пжл.
За углом, в углублении, за одной из последних капсул на полу сидела Лида. Красная от смеха он держалась за живот, прислонившись к переборке отсека. Помахала мне.
– Садись с нами. – сказала она.
Неохотно я отключил сопровождение корабля и сел рядом, у прохода. Сфера погасла, перейдя в режим ожидания и мы оказались в полной темноте. Между нами, на полу стояла колба. Лена покрутила ее, и та залилась зеленоватым светом. Очертив наши силуэты в темноте, разбросав вытянутые тени.
– Все маешься, бедный. – Лена сочувственно погладила меня по коленке.
– Что вы тут делаете?
– Прячемся. – ответила Лена. – Со всем этим… Вообще нервы на пределе.
Я кивнул. Рассказывать о том, что происходило со мной чуть ранее не стал. Наконец я смог рассмотреть то, что было на полу между ними. Рядом с колбой была маленькая ступка с желтой пастой. Небольшой термос, крышка его была приоткрыта, и над ним вился пар. Зажигалка и пачка сигарет, а также свернутый прозрачный пакетик с белым порошком, отливающим серебром в свете колбы.
Лида с Леной загадочно переглянулись.
– А. – ответил я на это. – Фацелия. Когда шалят нервишки…
– Мы знаем, ты не любитель.
Меня это удивило.
– Откуда?
Лида хотела сказать что-то, но вдруг передумала. И сказала совсем другое.
– По тебе видно. Не хочешь попробовать?
Она из кармана комбинезона достала другой пакетик и кинула его мне. Пухлый, невесомый, набитый свежими, налитыми соком цветами насыщенного лилового цвета. Яркие лепестки с красными прожилками и желтой сердцевиной, полные жирной пыльцы. Покрутив его в руках, отдал ей обратно.
– Не.
– А чего? Мы же перед стазисом пьем. – она постучала по одной из капсул. – Полезно же, наоборот.
Фацелию промышленно выращивали во многих мирах. Перерабатывали, деактивируя психоактивные вещества создавали из нее удобное и безопасное снотворное для переноса стазиса.
– Не в таком виде. – кивнул я на ступку. В раскрытой ладони показывая блестящую пилюлю. – То, что мы пьем, это, по сути, успокоительно и легкое снотворное.
– А как тогда на нём можно продержаться весь полет? – с изумлением спросила Лена.
– Там такое же искривляющее поле, как и в двигателях, только в разы слабее. В нем процессы идут медленнее. По сути, ты спишь свои обычные восемь часов. Вот и весь фокус…
Лена вскинула брови.
Она сидела, скрестив ноги, на пол положив удобный коврик для йоги. На ней был белый топ. Волосы черны распущены, вьются до плеч. Глаза зеленые, взгляд цепкий. Лукавый. Губы тонкие.
– Мне казалось, что это специальный сон, наподобие транса, потому и фацелия. Точно не будешь с нами?
– С порошком интереснее? – спросил я.
– Ага. – сказала Лида.
Лена развернула пакетик, взяла щепотку серебристого порошка, вкинула его в ступку, будто посолила. И принялась толочь.
– Фацелия, вообще, как говорят… – начала она, усердно работая пестиком. – цветок, который ведет на ту сторону. В более тонкий план бытия.
– Ага. – сказала Лида.
– В части культур, – продолжила Лена. – Есть представления о тропе из цветов. Если нашел такую, то знаю, что по ней ходят мертвые на ту сторону и обратно. Такие места священны. А этот цветок-проводник.
– А тропа из пакетиков от стимов, что значит? – кивнул я на пакетик. – Что рядом рейв?
– Задушил. – сказала Лида. Лена же рассмеялась, превращая содержимое в ступе в желтую пасту.
– Стимы нужны для контроля. Если просто выпить отвар, то получишь транс на несколько часов. А если со стимами, то все будет наяву. Можно будет путешествовать внутри видений.
Лена достала маленький чайничек с ситечком и соскребла туда ложкой вязкую пасту.
– Также, с использованием Фацелии, известно множество обрядов. Ее использовали гадатели и маги в разных культурах.
– Ага. – сказала Лида. – Можно связываться с сущностями из других миров.
– Интересно.
Мне нравилось с каким сосредоточенным усердием она готовила отвар. Как были точны и красивые все ее движения. А во взгляде читалась спокойная уверенность.
– Сам цветок, найден, кстати, на разных не связанных между собой планетах. А вот культуры аборигенов, которые находились на некоторых из них имеют множество схожих черт. Так что тут не все так однозначно.
– Они между собой через транс общались? – спросил я.
– Ага. – сказала Лида. – Еще до того, как эти культуры были открыты. Без какого-либо межзвездного сообщения.
– Люди, которые упарываются, чем-то определенным нередко друг на друга похожи. Так их и можно выделить из толпы. – говорю.
– А то, что это разные планеты? Не связанные между собой никак? – Лена внимательно посмотрела на меня отложив приготовление к церемонии, так что мне даже стало как-то неловко. – Разные условия, разные биомы, нет технологий для межзвездного сообщения. Это как объяснить?
– Несколько волн заселения, например. Вот также провезли с собой энтузиасты. Вместе с тем же набором идей.
– Неправда. – сказала Лена, в руке показал пакет с порошком. – Мы бы рассказали им и об этом тоже.
– Ага.
Только сейчас я обратил внимание, что Лида лежит под приборной панелью одной из капсул, руки скрестив на груди.
– Мы вообще, это не просто так устраиваем. – голос Лены вдруг стал серьезным.
Она осторожно, тонкой струйкой кипятка из термоса пролила пасту в ситечке. А затем накрыла чайник маленько круглой крышечкой. В воздух взвился тонкой струйкой незнакомый аромат. Сладковатый, отдаленно напоминающий смородину. Лида тем временем устроилась поудобнее, расстегнув верх своего комбинезона.
– В космосе вибрации лучше различимы. Эфир чище. – сказала Лида, убирая волосы в хвост. – Здесь такое единение с бездной. Зря ты не хочешь попробовать. Вдалеке от всех переживаний, представляешь, на планете вокруг постоянно миллиарды чужих мыслей, желаний, вибраций. Ничего не услышать из-за них. А тут мы одни. Это ли не та самая тропа. Представляешь?
– Представляю.
– Не сердись Тём. – сказала Лена, рассматривая кружки. – Но мы это делаем ради неё.
Тут, глядя в ее ясные, полные решимости и уверенности глаза я охуел.
– Мы знаем, что ты не причем. – сочувственно сказала Лида. – Но, может быть, нам удаться связаться с ней. Выяснить что-нибудь…
Я посмотрел на свои руки, пытаясь найти в них дрожь. Найти в них сухость и колкость в кончиках пальцев. Мне не верилось в то, что происходит. Ища эти симптомы, я искал Пандорум. Но ничего не было. Психоз не пришел. Впервые, когда он так был нужен. Чтобы хоть как-то объяснить себе происходящее.
– Мертвые не говорят. – одернула её Лена.
– Ага, а все же.
– Она ерунду говорит. – сказала Лена, она положила руку мне на коленку и наклонилась ближе. – Мы можем найти там её вибрации, отпечаток ее энергии. Почувствовать вибрации, понимаешь? И проводить, передать через наши вибрации ей что-то. Снять всю недосказанность. Лучше места и шанса не будет. Мы тут, прямо тут в настоящем храме пустоты.
Несколько секунд мне потребовалось, чтобы переварить это. Они смотрели на меня такими искренними глазами. Так просто и легко расположившись тут в поле капсул. Это не маковое поле. Нет, это не маковое поле забвения. Это. Господи.
– Точно-точно. – растерянно сказал я.
Лида начала как ни в чем не бывало разливать молочно-желтую бурду по кружкам. Видимо я что-то просмотрел, потому что кружек уже было три.
– Тебе это тоже нужно. – сказала Лена. – Вам нужно сказать друг другу что-то… Ну, с тем, как вы расстались… Чтобы не было обид. Это важно.
– Избежать недосказанностей. – только и смог выдавить я, рассматривая паром заходящий отвар.
Мне хотелось ударить ее в лицо. Потом поднять за волосы и бить. Долго бить о приборную панель. Видимо, в этих мыслях был достаточно долго. А когда, сделав глубокий вдох, наконец, успокоился. Их кружки были пусты, а улыбки блаженны.
Лена разливала по новой. Лида залезла пальцами в пакет с блестящей пылью. А затем в ноздрю. В одну. Во вторую. Смачно шмыгая каждый раз.
– Ой, – сказала она и чихнув, рассмеялась с себя.
– Ладно. Новости с той стороны будут – дайте знать.
Встал и как можно быстрее оттуда ушел. В спину мне вновь разразился девичий смех. Он поймал меня на том же месте, что и в предыдущий раз. Под светом фотосферы, на перепутье отсеков. Тут меня осенило.
Осенило над чем она смеялась.
Не над тем, что бессилен, что-либо сделать. Не над тем, что я трус. Об этом она и так прекрасно знает. Что я трус, который боится встретиться с правдой. Не над тем, что, даже оказавшись лицом к лицу с убийцей, если таковой есть, я не смогу ничего сделать.
Буду также стоять, с руками в карманах, ища света поддержки.
А над тем, что всем попросту плевать на то, что произошло. Вот над чем она смеялась. Что все это было неважным. Это всего лишь труп. И дальше жизнь пойдет своим чередом.
Ничего не изменит ни ее смерть, ни расправа, ни суд. Никакой развязки не будет. Все это смех в пустоте.
Все просто ждали, чем всё разрешится само по себе. И если бы не потребность следовать правилам приличия или хоть каким-нибудь правилам, чтобы почувствовать себя хорошим человеком. Почувствовать себя правильным. Все бы так и остались в своих капсулах.
***
Сам того не замечая, мыслями оставшись еще там на распутье, я вышел на тот самый отсек. Перекресток трех путей. В темноте одного прохода стоял я под звездой сферы. В залитом светом ореоле второго стоял Коля и бросал длинную задумчивую тень на тот единственный выход, что был закрыт стальной дверью с окошком посередине.
Коля стоял, руки скрестив на груди. Переминался с ноги на ногу и грыз ногти на левой руке. Волосы его были растрепана. Глаза стеклянные задумчиво следили за дверью.
Видно было, что он только проснулся.
Свою сферу я потушил, так чтобы меня не было видно и какое-то время наблюдал за ним, встав в дверях.
– Отсюда не увидишь. Нужно подойти ближе.
Коля вздрогнул. Перестал грызть ногти.
– Знаю. Потому и не подхожу.
Он помялся и сделал шаг вперед, вглубь помещения. Но затем отшатнулся, будто наткнулся на что-то и вернулся на исходную. В очерченный светом коридор. Словно тьма, таившаяся тут могла его физически коснуться.
– Спать не могу. Такая дичь снится.
Лампы позади него замигали. Спичка загудел стеная. Свет в коридоре погас, так что на некоторое время единственным источником света осталось маленькое окошко. Ровный белый свет падал квадратным пятном на пол. Мы смотрели на него молча. Смотрели, пока на него начала наползать тень. Словно маленькое затмение на полу коридора.
Я видел, как глаза Коли округлились. Он занервничал.
Не дай бог увидеть в его глазах азарт. Хитрость. Озорной блеск. Хоть что-нибудь надменное. Как кот, медленно я приближался к нему заглядывая в глаза.
– Теперь это. – Коля неопределенно махнул рукой на корабль. – Почему нас так трясет.
Он метнул меня в полный страха и отчаяния взгляд.
На душе у меня полегчало.
– Думаю, может в капсулу лечь. – сказал Коля, пятясь в свет коридора. – А ты чего шляешься по темноте?
– Тоже об этом думаю.
– Девчонок не видел? – спросил он, будто понял что-то по мне.
– Чаи гоняют.
– Понятно. – многозначительно сказал он. – Ссы в глаза… Еще пару дней, и я рехнусь.
– У тебя Пандорум. Руки дрожат?
Коля выставил вперед ладонь растопырив пальцы. Покрутил. Пальце слегка дрожали. Затем он посмотрел на меня, перевернул ладонь и показал мне средний палец.
– Дрожит. – говорю я.
– Пойдем отсюда. Мне тут не по себе.
Он махну рукой, и мы пошли по единственному освещенному на полную коридору в сторону кают. Я предложил ему капсулы Фацелии. Они приятно нагрелись в моей руке. Став гладкими, словно камешки.
– Не-не. – сказал он. – И так дичь снится. А с них еще и проснуться не можешь.
Его каюта тонула в полутьме при слабом свете торшера. Всюду были разбросаны книги. По одиночке или целыми башнями-стопками. На столе бардак. Остатки еды, тарелки с крошками, с десяток кружек. На полусфере экрана над креслом мерцали метаморфозы эквалайзера. А откуда-то из-под подушек доносилась тихая музыка, из потерянных там наушников.
Коля быстро привел себя в порядок. Переоделся во что-то свежее, что еще не лежало мятым в куче вещей в углу.
– Нужно поддерживать форму. – словно оправдываясь сказал он мне, рассматривая себя в зеркало. – Так есть шанс не отъехать. Придерживаясь правил.
Затем он умылся, причесался. Хотел было побриться, разглядывая себя в зеркале, но махнув рукой взял с полки бутылку коньяка и поманил меня за собой.
Мы молча шли сквозь коридор пустых кают. Как и в прошлый раз. Только теперь удалясь от гостиной все дальше и дальше. Прошли почти до последней. Дверь в нее была приоткрыта, на полу косая полоска света приглашала войти внутрь. По ней оттуда выбирался запах табака и сигаретного дыма.
Коля постучался. Через мгновение дверь распахнулась.
Нас встретил Жикривецкий Олег. Розовощекий и улыбчивый он блестел своей лысиной нам навстречу в зубах сжимая сигарету. С секунду изучал нас мутным взглядом, затем почесал легкую щетину, будто раздумывая. На что Коля показал ему коньяк.
– Мы присоединимся?
– Конечно. – еще шире улыбнулся Олег. – Заходите.
Дверь, бросив на распашку сам ушел быстро вглубь комнаты.
– Игорь, – похлопал он Фадина по плечу, проходя мимо. – Молодняк составит нам компанию. Не против?
Фадин сидел за столиком в желтом кресле, в клубах дыма, что еще не успел рассеяться. Перед ним был высокий круглый столик с шахматами. Напротив, еще одно пустое кресло. Оно выглядело слишком новым, будто на него никогда не садились. Щурился, просматривая следующий ход.