– Вить, смотри какие цветочки! На следующий год надо такие же посадить будет, – потом обращается ко мне, сверкая своей нцатикаратной улыбкой, – Это что бегонии или ноготки?
– Фиалки, – отвечаю любительнице пластиковых цветов, купленных у кладбищенских лоточников.
– Не знала, что есть такие расцветки.
Клетчатый Витек с растекшейся самопальной татуировкой на правом предплечье начинает переминаться с ноги на ногу и подкашливать.
Дальнейшее с небольшими отличиями повторяется почти каждый раз. Тетка лезет в кошелек, долго шарится в нем своей морщинистой рукой, и протягивает мне скомканную в трубочку банкноту:
– Нате вам за старания и заботу о Марьванне.
Отнекиваюсь:
– Не нужно. Я ведь…
– Берите, берите.
В этой сцене, для полноты эффекта, надо было обязательно поломаться. Протягиваю трясущуюся ладонь.
– Ой, какая у вас гладкая молодая кожа на руке.
Денежка перекочевывает ко мне.
– Да и на лице морщин мало. В чем секрет?
Глазастая какая – может контактные линзы? Но тут вмешивается Виктор:
– Галя, нам еще в Ашан надо успеть!
Мужикам пофиг, а вот от теток надо держаться подальше.
– Ну, раз вы тут уже прибрались, мы тогда, – услышав название популярного гипермаркета, родственница Марии Ивановны потеряла всякий интерес к разговору, – пойдем.
– Всегда работаю в перчатках и не ем после шести вечера, – бросаю вслед удаляющимся по узким проходикам обывателям.
Потом делаю вид, что осматриваю соседнее захоронение, и, дождавшись, когда родственники свернут за очередной поворот, выбираюсь из лабиринта. Стоя на асфальте разжимаю ладонь. Сотка: курам на смех. Конечно, я это делаю не ради денег, но все же, как-то за других мужиков обидно. От чего всем кажется будто работнику кладбища достаточно чекушки или какого-нибудь нехитрого пойла, сваренного старухой-самогонщицей. А некоторые прямо водку дают, дешевую сивушную, будто девяностые какие-то на дворе. Может, думают, что мы на этиловом спирте работаем или даже метиловом: кладбище-то рядом? Полагают нас этакой солью земли, которые питаются лебедой и хлебом, а живут в пригородах в обветшалых домиках с печным отоплением. Нет, мы вообще живем в бытовках, таких, что стоят около центрального входа, а топятся они по-черному! Что сними не так, с этими людьми?
Ну, вот и свежие могилы. Отвратительно беззастенчиво вывернутая наизнанку земля. Венки – пластмассовые попытки изобразить искреннюю скорбь и отдать никому не нужную дань уважения. А там, внизу, раздувшиеся новоиспеченные обитатели. Уже бесполезные для всех, еще бесполезные для меня. Это значит, что я уже почти добрался до сторожки.
***
«Ну что, Витек, приехали!» – говорю, глядя в зеркало заднего вида. Сегодня особенный день, поэтому я на машине. Аккуратно прикрываю бежевую дверцу доисторического седана. Ух, и припекает! У бытовок никого. Жара стоит уже целую неделю, поэтому работы у мужиков хоть отбавляй. В другое время я, как и обычно, наслушался бы шуток про мою колымагу, мол, не ровен час, развалится она на первой же выбоине прямо посреди дороги. «А на каком же еще автомобиле должен ездить старик? – всегда спрашиваю я, и сам же отвечаю, – На таком же, старческом». Древний дедуля на развалюхе из прошлого века никому не интересен. На дороге, иномарки нас брезгливо объезжают, гаишники отводят взгляд, и тормозят машину, едущую следом, а если и остановят, то уж совершенно точно не станут досматривать багажник. Что там может лежать у старика? И даже грабителям нечем поживиться в салоне со стандартной радиолой. Одним словом, мы давно списаны в утиль, но не похоронены. Ни дать ни взять призраки.