Пока Оно спит

– Ну все, все… – заговорил голос отсмеявшись. – Ну, не нужно плакать, Катрина, не нужно. Уже люди смотрят.

– Вы в порядке? – услышала Катрина обычный человеческий голос.

Она подняла голову и увидела склонившегося над ней молодого человека в бейсболке.

– Пошли его! Катрина, пошли ко всем чертям этого тупицу! Дай ему пощечину! Ну же!

Катрина резко встала, отчего молодой человек даже отшатнулся, и едва сдерживая себя от исполнения приказа, выдавила:

– Спасибо, уже все в порядке.

– Ладно, – парень окинул ее подозрительным взглядом и двинулся дальше.

– Тьфу ты! Как же с тобой скучно.

Катрина достала платок из кармана плаща и вытерла слезы.

– Слушай, Катрина… эй, Катрина! А на что это твоя рука наткнулась в кармане, а? Давай посмотрим.

Катрина сумела проигнорировать эту просьбу и побрела вверх по улице Штрауса.

– Вот черт! Вновь ты не можешь сделать для меня даже такую мелочь. Послать какого-то придурка не можешь, показать, что у тебя в кармане не можешь, разговаривать со мной тоже не хочешь. Как с тобой дружить?

Улица Штрауса была самой протяженной в Санлайте и пересекала его с севера на юг, к слову она была одной из старейших улиц города. По всей ее длине располагались частные дома и коттеджи, и Катрина вспомнила мимолетно, что на ее южном конце живет Лина. Минут пять она медленно шла в тишине, голос почему-то притих. Также Катрина заметила, что после того, как незнакомец поинтересовался ее самочувствием, в душе ее начала зарождаться злость, вытеснявшая собой отчаяние. И злость эта, несомненно, была готова подчиняться голосу, последствия чего могли быть самыми непредсказуемыми.

– Я знаю, что в твоем кармане, – вновь жалобно заговорил голос, но вдруг резко сменил тон на презрительный: – Там фото, где ты с трупом, хаха! Да, тогда труп был еще жив. А сейчас он настоящий труп. Ну труп, да и труп, и хер с ним, хаха!

Злость и ненависть вспыхнули в Катрине с новой силой. Она ускорила шаг, стараясь ни о чем не думать и ни на что не обращать внимания, в то время как внутри нее все клокотало от ненависти. Катрина миновала перекресток с улицей Антона Чехова и продолжала идти быстрым шагом, по-прежнему не задаваясь вопросом, куда именно она идет. Голос молчал, но Катрина понимала, что сейчас, вместо того чтобы говорить, он нагнетает в ней страсть к разрушению.

– Чем бы ты ни был – я найду способ избавиться от тебя. Я клянусь! – сказала она про себя, но беззвучный тон ее был неуверенным и слабым.

– Я рад, что он сдох, потому что, если б он не сдох, мы вряд ли бы с тобой сейчас говорили, – голос сделал вид, что пропустил ее слова мимо внимания.

– Чем же он тебе так не угодил, тварь? – Катрина чувствовала, что злость в ней усиливается с каждой новой фразой, оскорбляющей ее покойного супруга.

– Дело не в нем, – усмехнулся голос. – Дохлый тут вообще ни при чем. Неужели ты этого не понимаешь? – голос повысил тон и стал говорить с новой интонацией нравоучения, что Катрину взбесило еще сильнее. – Дело в тебе. Ты бы не позволила мне быть с тобой, а не дохлый.

– Насколько я заметила, ты не особо интересуешься моим желанием пребывать в твоей компании, – с отвращением произнесла Катрина.

– Если так, значит, ты просто очень невнимательна, – смиренно ответил голос и замолчал.

Пройдя еще шагов двадцать Катрина вдруг заметила того самого парня, который пятнадцать минут назад предложил ей помощь. Он доставал какую-то коробку с переднего сидения своей машины – зеленого «опеля», а заметив Катрину, слегка улыбнулся. Катрина не смогла ответить, потому что почувствовала, как вдруг ярость внутри нее достигает апогея. Почувствовала, что от всей души желает схватить камень и разнести к чертям лобовое стекло этого автомобиля. Желание было настолько сильным, что Катрина даже замедлила шаг, а отойдя от машины шагов на десять, вдруг заметила на обочине отличный булыжник, идеально подходивший для этой затеи. Катрина представила, как она хватает его и разбивает стекло, и ее захлестнуло чувство восторга. Чувство отвратительное и невероятно обольстительное, исходящее из глубины души, чувство торжества и восторга от вандализма. С невероятным усилием она отвернулась от камня и продолжила медленно идти, изо всех сил стараясь противиться инстинкту разрушения.

– Хочешь, поклянусь тебе, что больше слова плохого не скажу о твоем муже?

– Ты уже обещал это, – Катрина ответила дрожащим шепотом и почувствовала, что именно голос попросит взамен.

– Нет, я обещаю. Я больше слова не скажу о нем.

– Да, я хочу… чтоб ты больше ни словом не упомянул его, – Катрина позволила себе поверить.

– Тогда сделай это.

Катрина почувствовала, как запрет становится лишь условностью, как трещат оковы морали. Адреналин и восторг – отвратительный и низменный восторг. Она развернулась, медленно подошла к камню и крепко сжала его в правой руке. Она видела, что молодой человек несет большую коробку по дорожке к своему дому. Он был от машины уже шагах в тридцати, Катрина в десяти.

– Сейчас что-то будет, – прошептал голос.

Катрина мельком обрадовалась, что надела кеды, так как предчувствовала, что сейчас ей придется бежать еще быстрее, чем она уже бегала сегодня. Впрочем, ее не особо волновало, что будет если ее же жертва настигнет ее саму.

– Ой, сейчас что-то будет, – повторил голос.

Катрина сделала два резких шага в сторону машины, занесла руку и со всей силы запустила камень в лобовое стекло. Глухой удар, визг сигнализации и чувство невероятной звериной радости отозвались в ее душе. Гулом из головы в пространство вырвался адский хохот.

Катрина тяжело дышала и поначалу не могла сдвинуться с места – настолько невероятным был всплеск эмоций. Она видела, как парень резко обернулся и переводит опешивший взгляд с нее на орущую машину. Сквозь туман в голове она поняла, что он не может толком сообразить, что произошло, или не верит своим глазам, и это вызвало в ней новую волну истерической радости. Сама того вначале не замечая, Катрина вдруг поняла, что смотрит на парня с широкой и искренней улыбкой – не презрительной или подлой, а именно искренней и веселой. Бедняга, похоже, не мог прийти в себя, а Катрине казалось, что она смотрит на него уже минут пять.

– Беги!!!

В ту же секунду она повиновалась и побежала, при этом не от машины, а прямо на нее, в ту же сторону, откуда пришла сюда. А пробегая мимо машины еще и со всей силы ударила ногой в переднее крыло, оставив небольшую вмятину.

– Я горжусь тобой, сука! – в восторге визжал голос. – Ты даже не представляешь насколько! Это просто невероятно, твою мать!

И тут, на бегу, Катрина заметила, что она и сама давится хохотом. А за спиной она слышала, как кричит удивленно-ошарашенным голосом парень, попавшийся под расправу:

– Твою мать, сука! Да что же я тебе сделал, а?! Сука, что ты натворила?! Что ты за сука адская?! Что за тварь?!

– Беги! Беги! Хаха!

– Сука! Чтоб тебе в аду гореть! Твою мать, что же ты за тварь?! Что я тебе сделал, сука!? Что ты за адская сука?!

Катрина слышала, что голос парня затухает, а значит, он не предпринял погоню. Его проклятия приводили Катрину в экстаз. Она уже приближалась к улице Чехова, когда заметила, что начинается дождь – первые крупные капли упали на асфальт. Катрина также с радостью отметила, что дорога сейчас пуста, и что поблизости нет прохожих, которые могли бы ее остановить, но те, кто находился поодаль, останавливались и с интересом глядели на орущего парня у разбитой машины и бегущую хохочущую сумасшедшую.

Катрина перебежала дорогу на улице Чехова, благо на светофоре горел зеленый, и бросилась во внутренний двор первого же многоэтажного дома. На бегу она сориентировалась и поняла, что если пересечет три двора держась примерно диагонального направления, то выбежит на улицу Виктора Гюго в сотни метров от своего дома. Дождь усилился и духота, стоявшая в воздухе с утра, отступала под струями воды. Катрина перестала смеяться, но звериный восторг продолжал наполнять ее изнутри, сердце бешено колотилось от возбуждения и быстрого бега, пот стекал по телу. Катрине казалось, что она под каким-то наркотиком. Она понимала, что совершила грязный, подлый и ничтожный поступок, но эйфория перечеркивала зов совести. Даже голос, звучавший в ее голове, не казался таким мерзким и отвратительным как раньше, он казался ей неотъемлемым элементом этой эйфории.

Катрина перешла на шаг, когда увидела улицу Гюго.

– Черт возьми! Это было действительно круто.

– Это было чертовски круто! – ответила Катрина и посмотрела в небо, подставив раскрасневшееся лицо под капли дождя.

– Ты ведь не делала раньше ничего подобного.

– Нет. Никогда. Даже близко похожего, даже в детстве.

Катрина заметила, что сейчас не испытывает чувства, что ее воля подавлена. Неужели ей удалось удивить своего врага тем, что она способна на отчаянные поступки? Или нет? Может, именно он показал ей на что она способна и сейчас просто ослабил свою власть, чтобы Катрина сама это уяснила и осознала?

Тут небо разразилось оглушительным громовым раскатом, и начался настоящий ливень – вода полилась едва ли не стеной. Но Катрина даже не подумала искать укрытия, и продолжала идти, не обращая внимания на быстро образующиеся лужи. Потоки воды подействовали на нее даже успокаивающе – возбуждение уходило, сменяясь каким-то неестественным умиротворением, словно эйфория, которую девушка ощущала после своей расправы с лобовым стеклом, вышла в свою кульминационную стадию.

Ливень закончился, как только Катрина вошла в свой двор. Вода была в промокших кедах, в прилипавших к ногам джинсах, в промокших волосах, но Катрина не собиралась возвращаться домой.

– Да, сейчас дом – это тюрьма, – поддержал ее голос.

Катрина подошла к своему «фольксвагену» и села за руль. Она положила голову на подголовник кресла, закрыла глаза и почувствовала теперь уже неприятные ощущения от мокрой одежды. Тут же она ощутила невероятную усталость, и едва нашла в себе силы, чтобы завести двигатель, включить печь и немного опустить боковое стекло.

В следующий момент она уснула. Сон был без сновидений, но с ощущениями. Ей все казалось, что ее куда-то тянут, без конца дергают и трясут за плечи. Катрина слышала, как ее имя произносится десятками разных голосов – мужскими и женскими, тихими и громкими, нежными и злыми. Сквозь сон она не понимала, чего от нее хотят, и не хотела понимать, ей хотелось лишь некоторого времени покоя и тишины. Но голоса, звавшие ее, не умолкали, кто-то с силой схватил ее и поволок куда-то вниз, повторяя: «пора, пора». Все другие голоса стали затихать, крепкие пальцы впивались в ее плечи и продолжали тянуть вниз – все быстрее и быстрее. Затем эти пальцы разжались, и Катрина полетела камнем, испытывая дикий страх, нараставший вместе со скоростью. Этот животный ужас и заставил ее проснуться.

В машине было уже душно и, заглушив двигатель, Катрина на всю опустила стекло и жадно вдохнула свежий воздух. Ливень стих, шел проливной дождь. Катрина прокрутила в голове последние события и злорадно рассмеялась. Она смеялась над собой, над разбитой машиной, над пораженным молодым человеком и его проклятиями. Она смеялась над всем миром и с удовольствием позволяла себе его ненавидеть и презирать. Голос молчал. Катрина вдруг подумала, что он прав. Что он ее лучший друг, и что именно этого знакомства она ждала всю свою жизнь. Она поняла, что ей хочется сейчас чувствовать на себе его влияние и мощь. Она не хотела думать о том, как она могла так быстро поддаться его влиянию, и предпочитала прорастающее где-то в глубине души наслаждение от верховенства этого голоса.

– Эй, дружок, – позвала Катрина.

– Я тут вот о чем подумал, – сразу отозвался голос.

– О чем?

– Когда мы брели по Штрауса, ты кое о ком вспомнила вскользь.

– Ага, – сказала Катрина, невольно улыбаясь, – Лина… она живет в самом начале этой улицы.

– Думаю, ты догадываешься, что я ненавижу эту тварь. Самодовольная, мерзкая и безгранично тупая сука. Как вспомню, так колотит.

Вплоть до вчерашнего обеда, Лина казалась Катрине человеком, на которого грех обижаться. Иногда Катрина чувствовала по отношению к знакомой раздражение, но не больше. Сейчас же в ней закипала ненависть, рожденная словами и презрительной интонацией голоса, и Катрина поняла, что ее снова провоцируют. На лице ее заиграла маниакальная улыбка, а в теле появилась даже легкая дрожь.

– Кстати… вчера она о чем-то тебя просила, вроде бы?

Катрина попыталась вспомнить и даже хлопнула в ладоши.

– Она просила заехать и полюбоваться на ее новую белоснежную оградку.

– Так… может, — голос ухмыльнулся, – съездим и глянем, как думаешь?

Катрина завела машину и, тронувшись с места, ответила:

– Ты даже не представляешь, как я этого хочу.

– Вот умница, – и голос засмеялся.

Через минуту Катрина уже мчала по Штрауса – ехать до дома Лины было пять минут. Азарт играл в ней с невероятной силой, адреналин вновь захлестывал, жажда разрушения вновь просила утоления.

– Рыжая скотина должна быть поставлена на место! Ничтожество! Шлюха! И она должна быть наказана, так ведь? Согласна?

– Несомненно, – вслух сказала Катрина.

Когда же она еще издалека увидела белоснежный забор, окружавший участок Лины, Катрину просто подбросило в водительском кресле. Она взглянула на спидометр – шестьдесят пять. После этого, взгляд ее намертво приковал забор, который неумолимо приближался по правой стороне. До участка Лины оставалось тридцать метров, когда в мозгу девушки сработало: «Остановись!»

– К черту! – прокричала Катрина.

Она выехала на тротуар, к которому и примыкала передняя стенка забора, круто вывернула руль вправо, влетела в ограждение передним бампером и ударила по педали тормоза.

Голос исступленно завопил.

От резкого поворота заднюю часть машины круто развернуло. Хруст и треск дерева отозвался в душе Катрины звуком праздничного салюта. Удар был не слишком сильным, но ее все же слегка бросило лбом на руль. Секунды три она приходила в себя. Вокруг стояла мертвая тишина. Сердце было готово выпрыгнуть из груди в предвкушении шоу. Катрина посмотрела на результат своих усилий и увидела, что добрая часть лицевой стены забора теперь валялась грудой раскуроченных палок во дворике, на тротуаре, и под колесами машины.

– Что так тихо? – шепотом спросила Катрина.

– Погоди. Сейчас что-то будет.

Буквально тут же из дома раздался вопль.

– Ой, сейчас что-то будет! – голос хихикнул.

Вопль Лины был похож на сирену. Катрина вышла из машины под моросящий дождь. Она не чувствовала страха. Хоть Лина была значительно крупнее, Катрина знала, что она не сможет причинить ей никакого вреда. Знала, что сейчас она сильнее Лины, какой бы сильной та ни была.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и на крыльце появилась Лина – с растрепанными волосами и искаженным от гнева лицом.

– Она убить обещала! Убить обещала! – заверещал голос.

– Ты, сука! – заревела Лина утробно-горловым рыком. – Ты что наделала?!

Катрина подавила смех, нарисовала самую учтивую улыбку и, сделав два шага навстречу, сказала:

– Привет, подруга! Я, как и обещала, заехала взглянуть на заборчик. И вот, что я тебе скажу: это самый великолепный забор из всех, что я видела. Он изумителен!

Лицо Лины, замолчавшей при таком хамском и бесстыжем обращении, сначала побагровело, но через секунду резко побледнело. Сделав два нетвердых шага и гневно глядя в улыбающееся лицо Катрины, Лина вновь зарычала:

– Шваль, ты же сейчас умрешь!!!

– Рычит как псина. У нее талант.

Катрина тоже пошла навстречу.

– Не угостишь чашечкой кофе, подруга? – с издевкой и улыбкой спросила она. – Замерзла, жуть просто.

Лина на секунду остолбенела, замолчала и взглянула в глаза Катрины, которая тут же заметила то, о чем и так знала – гнев и злость в глазах Лины сменились неуверенностью. В следующий момент она вцепилась в волосы обеими руками и с визгами бросилась в сторону дыры в заборе. Катрина подумала, что, скорее всего, Лина сейчас вцепится ей в горло, но та пробежала мимо.

– Быстро ты ее! – захохотал голос.

– Сука! – вопила Лина, падая на колени перед обломками белых палок. – Тварь! Ты сейчас сдохнешь, сука!

Глядя на рыдающую, ползающую по грязной и мокрой земле среди обломков забора Лину, рвущую на себе волосы, размазывающую грязь по лицу, ничто не дрогнуло в душе Катрины.

– Смотри, как сука в грязи валяется, хаха! Грязь смешивается с грязью.

– А что ты плачешь, Лина? – участливо спросила Катрина. – Я же сказала, что он красивый, почему ты плачешь?

– Мой забор! Мой заборчик! – продолжала вопить Лина, продолжая биться в истерике. – Сука! Эта сука тебя угробила!

– Вот это ее полощет! – верещал голос, лаская Катрине слух.

Катрина понимала, что издевается самым низким способом над человеком, который ничем не заслужил такой расправы с ее стороны. Разумом Катрина осознавала до какой низости и маниакальной подлости она дошла, но ничего не хотела с этим делать. Голос взял верх над ее волей, над ее разумом, над ее сердцем, и делал с Катриной что хотел, заставляя испытывать наслаждение от мерзостей. Она стояла и едва сдерживала хохот, глядя на несчастную Лину.

– Я убью эту суку! Убью эту тварь!

Лина вскочила и, скользя по мокрой земле пожухлого газона, бросилась в дом. Перед крыльцом она упала лицом в грязь, с трудом поднялась и вбежала внутрь.

Еле сдерживая смех, Катрина бросилась вслед за Линой.

– Лина! Лина! Так как насчет кофе?! Я так замерзла!

– Плюнь в нее! Плюнь в эту мразь!

Катрина ворвалась в гостиную и по шуму и воплям поняла, что Лина наверху – либо что-то ищет, либо просто громит мебель.

– Лина! – кричала Катрина, стараясь, чтоб ее голос звучал участливо и сочувственно. – Лина, расскажи мне про своего нового друга, солнышко! Он уже трахал тебя, а?

– Да, дави эту суку!!!

Со второго этажа продолжали звучать истерические вопли вперемешку с рыданиями и звуками ударов.

– Лина! Так тебя уже трахал твой новый друг, а? Он трахал тебя в твоей с мужем постели? Или прямо на глазах мужа? Когда тебя уже будут драть на глазах мужа, а?

Тут Лина появилась на лестнице – в правой руке она держала пистолет, но в нынешнем своем состоянии она не могла его даже жестко сжать рукой и направить на Катрину, а про выстрел вряд ли можно было вообще думать. Видя грязную и рыдающую Лину, еле ковылявшую вниз по лестнице с болтающимся в руке пистолетом, Катрина даже не допустила мысли об опасности.

– Да, это самое жалкое убожество, какое только можно себе представить.

– Я убью тебя, сука! – уже сорвавшимся и дребезжащим голосом хрипела Лина, безуспешно пытаясь поднять руку, словно вместо пистолета она держала гирю.

– Ну что ты, милая моя, – заворковала Катрина, – за что? Мы же так отлично полюбовались заборчиком, сейчас выпьем кофе, и ты расскажешь мне, как тебя трахали прошлой ночью, а?

– Забери пистолет! – прошипел голос.

Лина тем временем спустилась с лестницы и остановилась в двух метрах от Катрины. Она вновь попробовала поднять руку, но еле-еле смогла согнуть ее в локте. Потоки грязи вперемешку со слезами стекали по ее лицу, волосы и одежда были перепачканы, голос уже не мог рычать, а лишь издавал слабое дребезжание. Катрина торжествовала. Она продолжала ехидно улыбаться, глядя в глаза Лине, и видела в них испуг и бессилие.

– Отдай… пистолет, – Катрина закончила фразу, начатую голосом. – Отдай его.

Рука Лины вновь повисла, и пистолет упал на пол. Она опустила заплаканные глаза и прохрипела:

– Сука, за что?

– Я не понимаю, о чем ты? – продолжала насмехаться Катрина. – Я приехала к тебе полюбоваться оградкой, ты же меня просила, Лина, ведь так? Ты же просила?

Лина заскулила и медленно опустилась на колени.

– Я и приехала, – Катрина погладила ее по голове, – хотела с тобой посплетничать…

Тут у Лины брызнула из носа кровь, и она без чувств растянулась на полу.

– Твою мать! Эта тварь, что, подохла?

Катрина нагнулась и хладнокровно проверила пульс.

– Живая.

– Хотел бы я сказать, что рад.

Катрина взяла со стола в гостиной графин с водой и вылила его на лицо Лины. Та медленно открыла глаза, но, похоже, не сразу поняла, что происходит.

– Возьми пистолет, – прошипел голос.

Катрина нагнулась, подобрала пистолет и положила в карман плаща. Потом вновь погладила нокаутированную Лину по голове, и быстрым шагом покинула дом. Когда она приблизилась к своей машине, то заметила, что с соседнего участка за ней наблюдает какой-то мужчина, вероятно, привлеченный криками Лины и видом сломанного забора. Катрина остановилась, открыв дверь автомобиля.

– Что таращишься… урод? – прокричала Катрина. – На! – и она показала ему средний палец правой руки.

Не обращая внимания на реакцию мужчины, Катрина завела машину, выехала на дорогу и помчалась вверх по улице.

И вдруг ужас осознания охватил ее мозг. «Отдай пистолет», «Что таращишься, урод?» – Катрина поняла, что голос уже начинал контролировать ее речь.

«Или уже контролирует? – думала она, чувствуя дрожь в коленях. – Нет, нет, если я это понимаю, значит, власть его еще не окончательная, значит еще не все потеряно. Значит все еще можно изменить, да… или нельзя?»

– Я думаю, не стоит все портить, – тут же услышала она.

Голос вновь стал жестким и омерзительно железным.

Катрина прижалась к обочине и затормозила. Пелена спала с ее глаз. Она вдруг словно протрезвела.

– Катрина, не стоит все портить.

– Заткнись! – заорала Катрина и несколько раз ударилась лбом об руль. – Заткнись! Заткнись! Заткнись!

– Ты вновь меня расстраиваешь, Катрина.

– Господи, что же я натворила? – шептала Катрина. – Что же я натворила? Господи, как же я могла дойти до такого?

– Эта сука получила то, что заслужила.

– Господи, Лина, прости меня. Это ведь не я, не я… это мерзость в моей голове, это зло и мерзость в моей голове.

– Нет, Катрина. Это ты. Запомни – это ты. Если б это был я, ты бы выпустила всю обойму в ее безмозглую башку, и наслаждалась бы зрелищем вытекающих тупых мозгов.

– Это не я, – продолжала шептать Катрина, но не голосу, а самой себе. – Это не я. Это не я.

– Это ты! Это ты! Это ты!

– Это не я! – закричала Катрина и тронулась с места.

– Куда едем? – спустя минуту ехидно спросил голос. – Вот снова ты начинаешь злиться и создаешь дискомфорт. Зачем? Только все стало нормально, а ты опять за старое. Не понимаю, что тебе вечно не так? Только ладить начали, а ты хочешь все сломать. Ты посмотри только, как отлично мы провели время вместе, повеселились же на славу! А сейчас снова не разговариваешь, едешь куда-то… куда, Катрина? А?

Катрина не отвечала. Она всеми силами старалась сосредоточиться на остатках своей воли и думать только о том хорошем, что могло в ней быть. Ведь она чувствовала, что в глубине ее души остался свободный клочок разума. Именно из этого клочка исходила убежденность в сумасшествии, именно там гнездились последние крошки рациональности, именно оттуда пришло искреннее раскаяние. И может быть, если хорошенько окопаться на этом клочке, то получится выдержать осаду.

Катрина свернула на улицу Чехова.

– Хаха! – злорадно завопил голос. – Я понял! Понял, понял, понял! Мы едем в храм, хаха! Молиться! Да-да-да, едем молиться! Черт! Это потрясающе! Как тебе только в голову пришла такая идея?! Храм – это замечательно, надо попросить прощения за грехи, покаяться и очистить душу. Будем молиться, да! Я так хочу молиться, не могу прям! Гони! Гони! Хаха!

Катрина припарковалась метрах в пятидесяти от храма, который стоял по правой стороне улицы. Лишь оторвав руки от руля, Катрина обратила внимание, что все ее тело бьет мелкая дрожь.

– Да ты не нервничай. Все будет нормально, там совсем не страшно. Тем более, что тебе есть чем крыть все твои грехи. Ну, ты понимаешь, о чем я… – добавил голос небрежно. – Ну, я о том… о том, что ты ни с кем не спала уже два года, так ведь?

Катрина поняла, что для нее уготована новая порция пыток.

– Два года – это очень внушительно. Это прямо обет целомудрия, монашки позавидуют, ага? Еще и чуть не до смерти извела одну рыжую тварь, шлюху, у которой в году мужиков больше, чем дней! Как это?! Пока кто-то два года изнывает от похоти, кто-то обжирается страстью? Нет, не пойдет, ага?

У Катрины задрожали губы, она заплакала и уронила голову на руль. Отчаяние вновь скрутило ее, выжимая прочь все другие эмоции.

– Но ты не расстраивайся. Главное, что сама ты ангел во плоти, а все остальное – это суета. Если ты и дальше будешь соблюдать целомудрие, тебе простятся все грехи, все! Катрина, можешь делать что угодно – воруй, убивай, оскверняй, разрушай! Но! Ни с кем не трахайся, Катрина! – голос закричал. – Так ведь?! Ты ведь сама так думаешь, Катрина? А? Нельзя ни с кем трахаться, да? Отвечай!

– Нет! – в истерике закричала Катрина, ударяя кулаками по рулю. – Нет!

– Ложь! – кричал голос в ответ. – Ложь! Ложь! Говори правду!

Катрина почувствовала, что она приближается к конечной черте, за которой ее сумасшествие обретет полную свободу. Она выскочила из машины и побежала к храму.

– Да, вперед! – голос вновь заверещал радостным криком. – Вперед! Будем молиться! Молиться во спасение души! Хаха!

Приближаясь к храму, Катрина чувствовала, как отступает отчаяние и из глубины души вновь пробиваются ростки злости. На бегу осмысливая действительность, она попыталась списать это на праведную злость, надеясь, что стены храма восстают против зла, которое она ощущает в себе, надеясь найти спасение в святом месте. Но в то же время, она прекрасно понимала, что вовсе это не праведная злость, а уже знакомая злость, которую диктует и которой управляет ужасный стальной голос в ее голове.

– Вперед! – продолжал вопить он. – Мы бежим молиться! Расступитесь берега, разверзнитесь небеса – мы бежим молиться! Хаха!

Одним рывком Катрина распахнула тяжелую дверь храма и вбежала внутрь.

Через двадцать минут она выскочила на улицу и одичавшим взглядом посмотрела по сторонам.

– Слушай, ну ты просто… у меня даже слов нет! Хаха! Это превзошло все мои ожидания! Ты восхищаешь меня все больше и больше, ты была просто фантастической!

Катрина тряслась всем телом, голова кружилась и ее дико тошнило. Всегда людная улица Чехова, сейчас – благодаря то утихающему, то припускающему дождю, – была практически пуста за исключением немногих прохожих. Сквозь туман в голове и истерическое состояние души, Катрина благодарила небо, хоть за эту удачу, казавшуюся сейчас сверхъестественной. Нервным и неровным шагом, то спотыкаясь, то порываясь на бег, она преодолела несколько десятков метров, перебежала дорогу в неположенном месте и выскочила на центральную аллею, разделявшую проезжие части.

«Избавиться, сейчас же избавиться, – мерцало в голове, – пока никто не видит, давай же. Господи, как я могла прийти в твой дом с оружием, как? Прости меня, Господи! И дай мне сил, прошу тебя! Небеса, дайте мне сил выстоять! Простите меня, простите!..»

– Эй, ты что это делаешь? – удивленно спрашивал голос. – Нет-нет, не стоит этого делать, пистолет нам еще пригодится. Эй, ты слышишь, Катрина? Не стоит.

Катрина подошла к зарослям кустарника, росшим по обе стороны аллеи. Она еще раз оглянулась, быстро вынула пистолет из кармана и кинула в ветви кустов. Затем вновь перебежала дорогу, не помня себя от страха и возбуждения добежала до своей машины, и с визгом шин понеслась дальше вверх по улице Чехова.

– Ну и что же ты наделала? – голос говорил теперь наставническим тоном. – Ну кто же так делает? Украсть пистолет, а затем выбросить… зачем тогда вообще было его красть? Что за логика, а? Когда ты уже перестанешь бояться? Когда научишься контролировать свои страхи и идти до конца? Ты опять начинаешь меня разочаровывать, Катрина.

Не зная зачем, Катрина свернула на улицу Луи де Бройля и поехала на север. Сейчас она не могла думать о выброшенном пистолете и о том, что Лина уже, должно быть, заявила в полицию. Сейчас она цеплялась только за одну мысль, в которой видела свое спасение: как она могла позволить собой управлять? Как могла так быстро сдаться?

– Да очень просто, – издевательски звучал голос. – Не нужно много усилий, чтобы заставить человека совершить мерзость. Все эти мерзости жили и живут в тебе, Катрина. Я лишь поднял их со дна твоей души и предложил воплотить их в жизнь, а ты согласилась. Ты согласилась, Катрина. Не я виноват, не я доводил рыжую тварь до нервного срыва, а ты. Почему, Катрина?

– Потому что я тебя слушала! – закричала девушка и резко затормозила рядом с автобусной остановкой.

– Или?

Катрина молчала, не в силах дать ответ, который был готов сорваться сам.

– Катрина, или что?

– Или я хотела тебя слушать, – простонала Катрина.

– Слышать, а не слушать. И это сугубо твой личный выбор. И даже я не могу на него повлиять.

– Я не хочу тебя слышать, – прошептала она. – Не хочу. Ты берешь меня силой, ты вынуждаешь.

– Как? Катрина, как? Разве я могу добраться до тебя иначе, чем словом? Разве могу я причинить тебе хоть малейший вред?

– Слов достаточно.

– Ах, вот как! – голос перешел на ироничный тон. – Слово… как же я мог забыть. Да, слова порой достаточно. А знаешь когда и почему? Знаешь, Катрина? Когда слышишь то, что хочешь слышать, да. Тогда все хорошо, тогда все гладко. Когда в уши заливаются слова любви – тогда все хорошо. Когда слышишь, что все будет по-твоему – тогда все хорошо. Когда слова говорят, что виноват кто-то другой – тогда все хорошо. Когда слышишь клятвы и обещания, сулящие мир и добро – тогда все хорошо. Когда слова утешения возрождают в тебе веру в светлое будущее – тогда все хорошо. Все это хорошо и все это слова. Но знаешь, Катрина, когда слово перестает быть отражением иллюзии? Когда слово перестает дарить фальшивое добро? Знаешь, когда? Знаешь, когда оно причиняет боль, с которой подчас просто невозможно справиться? Тогда, когда слово становится оружием. Единственным оружием, с помощью которого работает правда. Слова правды – это одно из самых серьезных возмездий, с которым человеку приходится сталкиваться на своем пути. Правда, Катрина… испокон веков за нее боролись, судили и убивали. Так где же ее искать? Ответь мне…

– Ты говоришь мне только ложь, – Катрина старалась взять себя в руки. – Я никогда и никому не хотела причинить вред – это правда. Мне не нужна чужая боль – это правда. Я не хочу тебя слышать – это правда. Я не позволю тебе создать во мне иллюзию правды, до правды тебе не добраться. И ты сам это знаешь. Ты можешь гнуть мою волю, можешь склонять к поступкам, но ты знаешь, что правду во мне ты не изменишь. Это то, против чего ты бессилен. Но в одном ты прав! Правда – это оружие.

Катрина чувствовала, что уверенность в ней возрастает по мере ее речи. И она с радостью, какую только она могла сейчас ощущать, понимала, что эта другая уверенность. Не та, которую навязывал ей голос, когда ему было это интересно. Нет, это была ее уверенность, к которой она привыкла за свою жизнь, ее родная уверенность в себе. Неужели этот омерзительный подселенец сам подсказал ей свое слабое место? Словно заранее попытался отвести подозрения, но прокололся.