Пока Оно спит

– Да ладно! – продолжал тем временем голос, нисколько не смутившись. – Кто из нас боится правды еще стоит подумать. Хорошенько подумать. Ведь есть еще один важный вопрос: сможешь ли ты принять ту правду, с помощью которой собираешься со мной побороться?

– Правда в том, что тебя нет.

– Тогда поищи другую правду. Знаешь, почему ты обречена? – голос ждал ответа, но Катрина вновь заставила себя не отвечать. Терпеть изо всех сил, какие она найдет в себе, но не отвечать. — Ладно, я отвечу за тебя. Потому что ты не веришь в эту правду.

Поверить! Вот, что было действительно необходимым.

Катрина осмотрелась по сторонам и увидела бар метрах в пятидесяти от себя. Она подумала, что сейчас самое время выпить, вышла из машины и направилась к бару. Дождь продолжал идти, и ближе к вечеру становилось весьма прохладно.

– А знаешь, чем ты сейчас занимаешься, Катрина? – продолжал тем временем голос. – Черт возьми, это просто невероятно! Ты занимаешься тем, что вообще не может идти рядом с правдой, которой ты меня пыталась напугать. Самообман, Катрина! Ты пытаешься убедить себя, что меня нет, но ты в это не веришь. Нет, не веришь! Ты хочешь просто вбить себе это в голову, но ничего не выйдет – самообману не место рядом с правдой! Попробуй сначала найти правду, и если сможешь – тогда начинай игру. А запугивать меня тем, во что сама не веришь – дело весьма бесполезное. Я думал, в храме ты это поняла, но выходит, что нет. Кстати, выпить – отличная идея.

Катрина тем временем вошла в небольшой зал.

– Можно мне «Хеннесси»? – обратилась она к бармену.

– Конечно, где присядете?

– Там, – она указала на стол в углу.

– Только «Хеннесси»?

– Да. Два раза, – добавила Катрина и, следуя указателю, прошла в туалет.

Краем глаза она успела заметить, что бармен как-то странно переглянулся с официанткой, словно оба пытались скрыть улыбку.

– Как мило, что ты обо мне вспомнила, я с удовольствием выпью с тобой, – съязвил голос.

Увидев себя в зеркале, Катрина тут же с уверенностью посмела списать невольные улыбки персонала на свой внешний вид. Глаза ее были покрасневшими от недавних слез, все выражение лица выражало не то, чтоб страх, но тревогу – определенно. Волосы были взъерошены, джинсы промокшие и где-то даже грязные. Катрина горько улыбнулась и покачала головой.

– Да и хрен с ним, – сказала она своему отражению и вернулась в зал.

– Вот именно! – не преминул заметить голос.

Катрина села за стол, на котором уже стояли два бокала коньяка.

– Так ты еще и скрытая алкоголичка? Будешь вот так сидеть одна и бухать? Господи, как неприлично для девушки! Сидеть в какой-то забегаловке и пить голый коньяк!

Катрина сделала глоток и почувствовала, как обожгло все тело, а горло схватил горячий спазм. Катрина очень редко пила крепкий алкоголь, к тому же весь день ничего не ела, и ощутила, что опьянела буквально с первого глотка. Она отпила еще и по телу начала расходится приятная усталость.

– А деньги есть? Сумочку ведь мы дома оставили.

Машинально Катрина проверила карман плаща и обнаружила сложенную купюру в пятьдесят франков. И тут же укорила себя, что вновь невольно повиновалась, хоть прекрасно знала, что в кармане есть деньги.

– Хаха! – тут же расхохотался голос. – Не слушает! Да что же ты такая дура, Катрина? Ну что ты вновь упрямишься? Давай поговорим, а? Давай поищем правду вместе, может к чему и придем? Ты же этого хочешь, да? Так кто из нас боится правды – ты или я? Я предлагаю тебе попробовать найти ее. Ты ведь думаешь, что правда опасна для меня, а сама боишься. Как же так? Молчишь? Ладно…

Катрина знала, что ей необязательно обращаться к голосу. Все о чем она думала было ему известно так же, как и ей самой. Скрыть ничего не получится, разговаривать с ним нельзя. Остается одно – продолжать игнорировать и пытаться обращаться к собственному разуму, стимулируя и вызывая на помощь то свое, что еще не совсем отказывалось ей служить.

– Ну что же, – заговорил голос спустя две минуты, – придется мне пробовать найти правду. Вопрос только в том, понравится она тебе или нет? Но… от правды не уйти. Как не пытайся, но не уйти.

Катрина почувствовала, как внутри нее все съежилось в предвкушении новой экзекуции – возможно, самой страшной. Она поняла, что сейчас голос будет пытаться навязать ей какую-нибудь свою правду, окутанную грязью и мерзостью. Навязать всеми своими силами убеждения и внушения, что он умел делать лучше всего. Катрина старалась приготовиться к этому и держаться до последнего.

– Поговорим о дохлом?

Катрина знала, что рано или поздно тема ее покойного мужа, которая причиняла ей невыносимую боль, а голосу невыносимую радость, поднимется вновь. Она сделала еще глоток коньяка и приготовилась.

– Я люблю эту тему. Она заставляет тебя чувствовать мою близость. Мне жаль, что я вынужден причинять тебе боль, но это только кажется болью. На самом деле, это просто вопросы, которые требуют некоторой ясности. Может быть, она приблизит тебя к твоей эфемерной правде. Так как, поговорим? Не хочешь? Да, не хочешь. А почему? А потому что боишься. Ну, ничего, это скоро пройдет. Итак… значит, ты любишь своего мужа? Да, Катрина? Любишь мужа? Или, может, ты любишь свои страдания? Может, за два года ты настолько привыкла к своей роли жертвы, что уже не можешь представить без страданий свою жизнь? А? Без ложных, выдуманных, лицемерных страданий! Которыми ты насыщаешь свою никчемную душонку, чтобы хоть как-то оправдать свои комплексы? Лживые страдания, не имеющие ничего общего с любовью. Страдания страха, но никак не любви. Страха принять себя такой, какая ты есть, страха правды!

Голос неумолимо повышал тон, с каждой минутой он гремел в пространстве бара все громче и громче.

– Зачем ты сделала из комнаты музей трупа? Зачем, дура? Не можешь расстаться с памятью о нем? Так ты думаешь? Нет! Ты боишься отказаться от памяти о нем! Ты боишься признаться, что с его призраком твой страх легче держать под контролем. Страх самой себя. Его вещи не имеют к нему никакого отношения, ты хранишь их не в память о нем, а во славу своего идиотизма. Идиотизма лжи! Лжи образа верной и скорбящей вдовы, хоронящей себя из-за нереализованных амбиций семейного счастья. Лжи любви, которая очерняет и оскверняет искренность чувств. Лжи недостатка любимого человека, без которого ты замечательно обходишься. Да, Катрина! Несмотря, на все твои истерики, ты знаешь лучше меня, но боишься признать! Ты не нуждаешься в этом человеке! Нет! Не нуждаешься. И от страха признать это, принять как факт, проистекает все остальное. Ты провоцируешь себя тем сильнее, чем ближе осознание факта его ненужности в твоей жизни подкрадывается к твоему рассудку. И ты прогрессируешь в своей лжи! Ты принципиально не ешь дома! Ты постоянно разговариваешь со стенами! Ты целуешь его фото каждое утро и каждую ночь! Ты два года мастурбируешь, вместо того чтобы найти себе партнера! Ты слушаешь «Металлику», пусть и без особого удовольствия. Все это было бы мило, если бы не было ложью! Все это – ложь! Так, где же тогда правда, которой ты меня запугивала? Правда – это твоя ложь!

Катрину выворачивало наизнанку от этих слов. Нет, она их не признавала, ни на секунду она не допускала хоть малейшей доли истины в услышанном. Она знала, что голос играет на самом болезненном, что есть в ее душе, знала что это провокация, направленная на то, чтобы любым путем вывести ее из себя и продолжить навязывать свою волю.

– Это твоя воля! – презрительно сказал голос. – Но, на самом деле я ведь тебя ни в чем не виню. Наоборот, я лишь желаю тебе счастья, хочу, чтобы ты наконец выплюнула из себя все ненужное и начала жить нормальной жизнью. Зачем ломать себя ради какого-то ничтожества? И ты прекрасно знаешь, что дохлый – ничтожество. Никчемный, бездарный и безвольный неудачник. Ты с помощью своего отца устроила его на нормальную работу, ты открыла свой маленький бизнес, ты купила квартиру! Все ты, Катрина! Все сама! Он же только плыл по течению, следовал за тобой! То, что так бесило и раздражало тебя, теперь ты стараешься обратить в его плюсы. Какие? Он был внимательным? Нежным? Заботливым? Понимающим? Он слушал тебя? Он чувствовал, что ты от него хочешь? Ты чувствовала себя комфортно с ним? Нет! Нет, нет, нет, нет, нет!!! Но ты пытаешься в это поверить, ты наделяешь его качествами, которыми он никогда не обладал. Которых ты никогда не находила в нем при жизни, но вдруг нашла после смерти! Как же так? Как это? Катрина! Обман! Вся твоя жизнь – обман, вся твоя память – обман! Хватит, покончи с этим! Единственное качество, которое тебя устраивало в твоем трупе – это то, что из него можно было вить веревки, просто приказывать под видом просьбы. Ведь этот идиот даже голос на тебя не повысил ни разу за два года брака, и за год до него. Он не мог спровоцировать даже мелкую ссору, в которой иногда так нуждаются женщины. Из-за своей бесхребетности он даже тебе не позволял найти к чему бы придраться. «Пьер, ты сделал это?», – «Да, милая». «Пьер, ты сделал то?», – «Да, любимая». И так во всем – вот тварь французская. Да что говорить! Господи, я честное слово не представляю, где он взял столько смелости, чтобы сделать предложение. Каких душевных мук ему это стоило, наверное. Сколько сомнений и внутренних препятствий он пересилил, чтобы выдавить из себя: «Выходи за меня»! Это просто невероятно! А скажи честно, а? Скажи, что ты почувствовала, когда услышала эти слова? Счастье? Радость? Волнующее ошеломление? Нет, Катрина. Ты почувствовала торжество! Торжество охотника, загнавшего жертву. Это было зловещее и злорадное ощущение! Разве так любящая женщина воспринимает самые важные в своей жизни слова, а? Женщина, которая знает, что не пропадет, что она молода и красива, что ее жизнь в ее руках? Нет, Катрина! Ты так никогда не думала, ты мечтала не об этом. Ты думала, что когда уверенная в себе женщина слышит слова предложения от любимого человека, ее переполняет безграничное счастье от понимания того, что теперь она будет соединена священными узами с ним. Ты считала, что если любовь искренняя и чистая, то невозможно почувствовать: «Ага, партия!». Но… так оно с тобой и случилось. Не было дрожи в коленках, не было перехватившего дыхания, не было даже слез. Лишь торжество верховенства.

Катрине казалось, что чьи-то жестокие руки ломали все, чем она жила и дышала. Она уже пила второй бокал коньяка. Алкоголь ударил в голову, и под его воздействием Катрина представляла – словно она наблюдала со стороны, – что она где-то далеко за пределами города и страны. Что этот бар стоит обособленно на границе мира, что он не в Санлайте и вообще за пределами Сантории. Она видела людей в баре, но не понимала, что они тут делают, кто они и вообще, зачем тут находятся? Как они вообще сюда попали? Зачем нарушают ее физическое одиночество, если ничем не могут ей помочь. Зачем сидят здесь, если не слышат того, что слышит она, если не чувствуют того, что чувствует она. Какова тогда цель их пребывания здесь? Зачем собрались здесь и наблюдают за ней? Да, они ждут… они ждут, что Катрина сломается, и ждут шоу, которое за этим последует. Ждут и злорадствуют. Да, им даже на секунду не может представиться, что она сейчас переживает. Они хотят зрелища, хотят аплодировать этому дьявольскому голосу, рукоплескать и веселиться. Им будет не интересно увидеть ее победу – нет, намного приятнее им будет увидеть ее поражение, ее агонию и бессилие. Им не нужны герои – они скучны. Жертва, павшая и изуродованная жертва – вот их жажда! Смотреть на чужие муки – одно удовольствие. Такой вид самолюбования для тех, кто еще не падал. Ведь не осознавая этого, видят они свое отражение.

Официантка подошла за пустыми бокалами, и Катрина попросила повторить заказ.

– Правильно, не нужно считаться с людьми, которые не играют в твоей жизни никакой роли, – продолжало тем временем звучать из головы девушки. – Это совсем не обязательно. Тем более, когда сама с собой не считаешься. Не боишься опьянеть? Алкоголь может поспособствовать необдуманным и агрессивным поступкам, пробудить неудержимый инстинкт разрушения. Тебе ведь это так не нравится, а? Ну, дело твое.

Голос молчал в течение минуты, заставляя Катрину пребывать в ожидании. Она заметила, что когда голос брал паузу – словно обдумывал дальнейшие речи, – то речи эти становились еще более невыносимыми, и мучительно болезненными.

– Ну что ж… – голос заговорил негромко, но звучал до крайности зловеще. – Как говорится – чего ждем, то и получаем. Скажи, Катрина, ты хорошая супруга? Хорошая? Ну, конечно, хорошая, как же тут можно сомневаться? Но дело не в этом… скажи, когда ты стала хорошей супругой?

Катрина стиснула зубы и до боли в пальцах ухватилась за ручки кресла.

– Нет-нет, не нужно нервничать. Мы же правду ищем. Так когда? Сразу после свадьбы? Через месяц, через год? Когда? – голос требовательно повысил тон. – Ты стала хорошей женой после смерти мужа, вот как обстоит дело! Да, Катрина! Да? Ведь правда?! Вдруг внезапно, раз и все – и ты самая прекрасная и верная вдова на всем белом свете. Да что же это такое? А?

Катрина едва сдержала стон как раз в тот момент, когда ей принесли новую порцию выпивки.

– Что? Больно? Правда? В точку? Ты гребаная эгоистка, которая стала хорошей женой после смерти мужа, когда он уже гниет и его жрут черви. Это просто позор! Позор твоей гнилой и грешной душонке! Какая же это крайняя степень эгоизма – стать хорошей женой, когда это уже нахрен никому не нужно! Кроме тебя! Ты долбаная сука! Мерзкая тварь! Эта верность, эти разговоры со стенами, эти поцелуи фотографии – это все для твоего чувства стыда! Ага, Катрина, каково?! Стыдно? Больно? Осознание собственной мерзости разрывает сердце? Так давай поговорим с дохлым, давай поплачем глядя на его фото, давай же! Сука, давай! Давай!

Катрина дернулась всем телом и уронила один из бокалов. Звон стекла заставил всех присутствующих обернуться.

– Ну-ну-ну, – голос заговорил тихо и успокоительно. – Не стоит привлекать внимание, не нужно так нервничать. Я лишь говорю то, что ты отказываешься признать.

Не поднимая глаз на людей в помещении, Катрина чувствовала, как ее сверлят удивленные и заинтересованные взгляды. Ей вдруг захотелось схватить последний бокал и выплеснуть его содержимое в первое попавшееся лицо. Крепко сжав голову руками, она подавила в себе это отчаянное желание. Она вновь дала слабину. Голос опять довел ее. Катрина в отчаянии понимала, что стоит ему добавить, как все ее достижения в этой войне обращаются в прах. Даже эта родная и собственная уверенность, которую совсем недавно почувствовала Катрина в себе, не может ничего противопоставить ужасающим методам голоса, потому что ее слишком мало.

– Простите, – едва слышно вымолвила Катрина, когда официантка подошла, чтобы смести осколки и протереть стол. – Мне очень неловко.

– Ничего страшного, – нехотя улыбнулась девушка.

– Вот, возьмите, – Катрина дрожащей рукой положила деньги на стол. – Сдачи не надо… там должно хватить.

Когда вновь осталась одна, Катрина уперлась локтями в стол, и помассировала виски.

– Успокоилась? Вот и хорошо. Тогда продолжим. Да, Катрина, ты была отстойной женой. Ты не уважала дохлого и даже не любила. Любви нет и сейчас, есть лишь попытки оправдать саму себя, заглушить стыд и придумать боль. Потому что настоящей боли утраты тоже никогда не было… и нет. Вот так вот. Есть раскаяние за то, что ты была дрянью. Но ты как была дрянью, так ею и осталась. Потому что живешь во лжи.

Катрина заметно опьянела. Голова затуманилась, веки потяжелели, но зато голос продолжал звучать четко и ясно, всаживая ножом каждое свое слово в ее сердце.

– Шлюха, – сказал он шепотом.

Катрина усмехнулась.

– Ты ведь это хотела услышать, не так ли? Шлюха и прелюбодейка. Изменщица. Да… Макс. Отличный парень. Сколько он за тобой носился? Полгода? Ты была на третьем курсе, а он на пятом, я ничего не путаю? Просто вспомнить его охота… Высокий, красивый, веселый и умный. А как играл в теннис – одно удовольствие наблюдать. Спортсмен, целеустремленный и сильный – полная противоположность дохлому. Полная противоположность.

Катрина вновь усмехнулась и до боли закусила нижнюю губу.

– Казался слишком идеальным, да? А потом ты вышла замуж – банальная история. А потом вы встретились в Санлайте. Хаха! Ну, что ты так напрягаешься? Ну переспали, да и ладно – ну, в самом деле, что такого? А то… что через месяц вы встретились опять, – голос принял отвратительно невинный тон. – И опять переспали. А потом опять. И опять. Как мило. Ну, что взять со шлюхи? Такова ее натура.

По щекам Катрины покатились две слезы.

– Помнишь, как ты отсосала ему в первый же вечер? А сколько раз за три года отношений труп был награжден минетом? Три? На каждый день рождения? Вот именно. Но Макс-то трахался как бык, в отличие от твоего немощного муженька. Ага. А второго как звали? Напомни, пожалуйста. Джон? Джек?

Катрина всхлипнула и закрыла лицо руками, вновь привлекая к себе внимание.

– Не плачь, – сказал голос наигранно мягким тоном. – Не плачь, потаскуха. О! Можно еще вспомнить о вчерашнем парне. Как его? Ричи, вроде бы. Симпатяга, правда? Немного странный, но это еще более возбуждающе, не так ли? Скажи, Катрина, что ты чувствовала рядом с ним? Ну что ты все рыдаешь?

Катрина одним глотком допила свой коньяк и уронила голову на стол.

– Скажи, что ты чувствовала рядом с ним? Похоть, Катрина! Невыносимую похоть! Тебе хотелось его прям на рабочем месте, хотелось невыносимо, ты еле сдерживалась, чтоб не прыгнуть на него и не затрахать до смерти! Так ведь, Катрина? Я ведь прав! Ты хотела его животным инстинктом, жаждала, чтобы он схватил тебя, сорвал одежду и взял прямо на прилавке! Ты хотела ему отсосать, Катрина?! Хотела?! – голос гремел разрывая голову девушки и заставляя ее дрожать всем телом. – Отвечай, гребаная сука! Хотела отсосать ему?! А?! Ты, тварь, отвечай мне немедленно!

– Да! Да! – закричала Катрина, ударяя кулаками по столу. – Хотела! Хотела!

Голос стих. Бар погрузился в тишину, и Катрина услышала, как бармен кому-то негромко шепнул:

– Это уже вторая психопатка за сегодня.

Скорее всего, Катрина просто потеряла сознание от невероятного эмоционального стресса. Пришла в себя она оттого, что кто-то потряс ее за плечо. С трудом, чувствуя злость и отвращение, она подняла голову и увидела бармена, пытавшегося ее разбудить.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Может, вам лучше вызвать такси?

– Пошли этого придурка! – процедил голос.

– Пошел на хрен, гребаный урод. И не вздумай ко мне прикасаться, если глазами дорожишь, – сквозь зубы прорычала Катрина и снова закрыла глаза.

Ей показалось, что тут же ее вновь принялись трясти за плечо, но, видимо, она вновь провела некоторое время в отключке, потому что на этот раз увидела перед собой молодого человека в полицейской форме.

– Я прошу прощения, – вежливо обратился тот, глядя на взъерошенную Катрину. – Я могу вам чем-нибудь помочь? Может, вас подвезти домой?

– А что? – проснулся и голос; теперь он говорил с задумчивой интонацией. – Довольно интересный вариант.

– Девушка, – повторил полицейский, – вы меня слышите? Могу я вам помочь?

– Можешь, – прошептала Катрина и утвердительно покачала головой. Затем резко вскочила, опершись ладонями о стол, и заорала мужчине в самое лицо: – Трахни меня! Ты, черт в форме! Трахни меня, как последний раз в жизни!

Катрина с силой толкнула опешившего полицейского в грудь, и тот от удивления сделал шаг назад. Бармен и официантка округлившимися глазами наблюдали эту сцену из-за стойки.

– Хаха! – голос хохотал своим громовым дьявольским смехом.

– Что стоишь, ты, придурок?! – продолжала орать Катрина. – Трахни меня на этом столе! Или смелости не хватит?!

Полицейский пришел в себя и сделал шаг к столу.

– Боюсь, вам придется проехать со мной в участок.

– Ага, конечно! – рявкнула Катрина, ловко запрыгнула на стол и со всей силы ударила мужчину ногой в грудь.

– Вот она! – в восторге завопил голос. – Вот она – моя прелесть!

Удар озверевшей девушки оказался чувствительным, и полицейский пошатнулся на два шага назад. Катрина спрыгнула со стола и пулей выскочила на улицу, где уже стемнело и вновь шел дождь. Подгоняемая восторженным хохотом, она подскочила к своей машине, нервными движениями достала ключи, и прыгнула за руль. Машина сорвалась с места в тот момент, когда полицейский выскочил следом за ней. В зеркало заднего вида Катрина видела, что он говорит с кем-то по рации – видимо, патрульный автомобиль ждал его где-то поодаль.

– Гони! Гони! Уйдем! – восторженно кричал голос.

Катрина переживала только одну минуту. Не заметив преследования, она временно выкинула полицию из головы, понимая, что если останется живой и при своей памяти, то ей еще предстоит иметь с ней дело.

– Куда теперь? Куда едем, девочка ты моя золотая? Куда? Хаха! Да! Да-да-да! Куда же еще? Только туда! Только к нему! Я обожаю тебя! И ты скажешь правду? Катрина, ты скажешь ему правду? Ты скажешь, что он – дохлое ничтожество, которое не играет в твоей жизни никакой роли?! Ты скажешь, что тебе плевать на него?! Что он долбаный неудачник, который не смог за три года подарить тебе ни одного оргазма?! Скажешь? Дорогая моя! Конечно скажешь, ведь правда торжествует! Я слышу ее могучую поступь! И труп ее узнает!!!

Словно переводя дыхание, он помолчал секунд десять и продолжил, на этот раз спокойным и философским тоном:

– Дурочка ты моя. Разве ты и впрямь подумала, что я могу тебя в чем-то обвинять? Что я могу позволить себе упрекнуть тебя в измене? В измене этой твари, которая забрала три прекраснейших года твоей жизни и даже после своей – вполне оправданной и заслуженной смерти, – продолжает терзать твою душу и заставляет чувствовать раскаяние. Да рядом с таким идиотом не то, что изменишь, а в проститутки подашься, не так ли? Катрина… все изменяют! В этом нет трагедии, которую ты умудрилась создать. В твоем случае измену вообще нельзя считать изменой, потому что вся твоя жизнь с ним – это было сплошное самопожертвование. А ты… черт, из-за двух других мужчин ты заклеймила себя шлюхой! Катрина! Я тебе скажу в чем дело. Раз уж мы начали достигать правды и сейчас едем сказать правду дохлому, в его мерзкую морду, то надо идти до конца. Знаешь, почему тебе стыдно за измены? Вот почему: ты настолько презирала своего мужа, что представить себе не могла измену с его стороны! Ты бы никогда не простила, ты бы возненавидела его, плюнула бы ему в лицо, растоптала бы, заставила чувствовать себя самым последним подлецом на всей планете. И вот это чувство – чувство собственного верховенства над ним, неразрывно связывало ваш брак. Чтобы такое ничтожество, которое должно целовать тебе ноги за одну только возможность спать с тобой в одной постели, позволило себе такую дерзость, как измена? Нет! Нет, нет и еще раз нет! И самое главное… самое главное, Катрина! Ты знала, что он бы никогда! Слышишь, никогда он бы так с тобой не поступил! Это было ясно как день, как рассвет и закат, это была простая аксиома, это было понятно при одном только взгляде на него. Он бы никогда тебе не изменил! Вот откуда твой стыд, Катрина! Вот откуда ложная любовь, ложная боль! Спустя два года ты вбила в свою голову идею о том, что ты последняя тварь и потаскуха. Ты ломала себя глупыми упреками и пыталась заглушить это разговорами со стенами. Ты не любишь дохлого. Ты любишь себя, ты жалеешь себя. И не можешь поверить, что сама способна на измену человеку, который искренне тебя любил, который беззаветно тебе доверял, и который никогда бы не поступил так с тобой. Да, осознание этого сполна проникло в тебя после его смерти и уродует твою судьбу. Но, Катрина… ты не совершила ничего, чтобы заслужить такое наказание. Сейчас, когда ты скажешь трупу правду, то почувствуешь в себе новую жизнь. Ты просто молодая женщина. И как любой молодой женщине, тебе нужен хороший крепкий член… о! Приехали!

Катрина остановила машину, выскочила из нее и вбежала на территорию кладбища. Дождь усилился. Рыдая вслух, Катрина пробиралась во тьме к могиле своего мужа. Ноги скользили на мокрой траве, дважды Катрина падала, крича и цепляясь руками за могильные плиты, снова поднималась и снова пыталась бежать. Она прекрасно знала, где находится могила Пьера, и не могла ее найти, она металась от надгробия к надгробию, в отчаянии вглядывалась в надписи на них, снова бросалась к той же плите, от которой оторвалась десять секунд назад, не сознавая ошибку.

– Да не туда же! – раздраженно бормотал голос. – Ну что ты, как психопатка? Возьми себя в руки! Десять шагов вперед пройди же, ну что ты дура такая?

– Пьер! – закричала Катрина срывающимся голосом.

– Да вон же он! Вон он! О, Господи! Катрина, как же тяжело с тобой в самые ответственные моменты! Только правду, Катрина! – возбужденно звенел голос. – Только правду, иначе дела не будет. Ты уже большая девочка и должна все понимать.

Дождь хлестал в лицо и смешивался со слезами. Вся в грязи и мокрая, Катрина достигла могилы мужа и рухнула перед ней на колени.

– Хватит рыдать! – загремел голос. – Правду! Скажи правду этому дохлому ничтожеству! Катрина, давай!

– Я люблю тебя, Пьер! – в истерике завопила Катрина и поползла на коленях к его надгробию. – Слышишь меня, любимый?! Я люблю тебя! И всегда любила тебя! Я люблю тебя!

– Какого хрена, ты, подлая сука?! – голос загремел железным скрежетом, и Катрина услышала в нем ноты истерики.

– Милый, я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя! – Катрина обняла плиту и целовала ее, стоя на коленях.

– Сука! Что ты несешь, тварь?! Скажи правду этому трупу! Скажи, кто он такой! Хватит лгать, ты, тупая стерва!

– Я люблю тебя! Я всегда тебя любила, и ты это знаешь! И ты знаешь, что это правда! Милый, скажи мне что-нибудь оттуда!

– Он – труп! Ты тупая тварь, что он может тебе сказать, если на два метра под землей только его мерзкие кости! Скажи этой гнилой падали правду! Ты, мерзкая шлюха!

– Ты – лучшее, что случалось в моей жизни, любимый! Прости меня! Прости, умоляю тебя! Я люблю тебя!

– Сука, что ты делаешь?! – истерический вопль пронизывал ужасом до глубин души, но сейчас Катрину этот ужас лишь укреплял.

– Я люблю тебя! – истошно кричала она.

– Ложь! – разрывалось пространство вокруг.

– Я люблю тебя! Я всегда любила только тебя!

– Ложь! Ложь! Ложь!

– Я! Тебя! Люблю! – Катрина вложила все силы в этот крик и рухнула на землю всем телом, продолжая судорожно всхлипывать.

– Ложь!!!

– Я люблю тебя, люблю, – шептала Катрина. – Прошу тебя, прошу… помоги мне, дорогой… помоги. – Помоги мне! – закричала она из последних сил.

– Он! Здесь! Ни при чем! Тебе поможет только правда! – истерично орал голос.

Он замолчал, словно ожидал от Катрины дальнейших действий. Та перестала плакать и, не двигаясь, лежала у могилы мужа. Спустя две минуты Катрина медленно встала, выпрямилась и заговорила:

– Ну, сука, если тебе и этого мало, у меня есть для тебя еще один сюрприз, – и она решительным и быстрым шагом пошла прочь.

– Нет, сука, это тебе мало, – взволнованно, но стараясь быть убедительным, отвечал голос. – Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, – и он вновь сорвался на истеричный крик: – Вернись немедленно, сука! Вернись и сделай то, что должна сделать! Скажи правду этому ублюдку! Сука, куда ты собралась?! Тварь! Я тебе такое устрою, что все, что было до этого, покажется тебе детской сказкой! Ты слышишь меня, стерва?! Вернись и скажи правду! Вернись и скажи гребаную правду! Сука, куда ты? Сука!

Катрина вернулась к машине, села за руль и тронулась с места.

– Поехали! – и на лице ее появилась зловещая улыбка.

– Ну, сволочь, ты за это мне дорого заплатишь!

Голос преодолел истерику, но продолжал звучать возбужденно. Катрина чувствовала, что впервые она на высоте. Да, тот маленький и непокоренный кусочек ее сознания, который так отважно держал оборону, теперь перешел в контратаку. Брешь в рядах противника была найдена, и война продолжалась.

– Что, сука, думаешь, что на верном пути? Нет! Ты никуда не убежишь от своей лживой и мерзкой сути! Ты предпочла жить во лжи, и ты обречена, сука! Ты продолжаешь свою роль, лживую роль жертвы! Скажи, сука, на каком автомобиле разбился твой урод? А? Серебристый «фольксваген»! Ты настолько мерзкая, что даже купила точно такой же автомобиль, хоть тебя от него и тошнит. Какая низость, скрывать свою истинную натуру за подобными поступками, направленными на то, чтобы ложными спекуляциями на любви оправдать свою вину! Сука, как же ты отвратительна! И вдвойне отвратительна, потому что продолжаешь приумножать свою мерзость!

Катрина мчала по мокрому асфальту, выжимая сто километров. Она приближалась к границе города, где улицы Чехова и Виктора Гюго, соединяясь, переходят в трассу Санлайт – Санторин.

– Слушай, ты, тварь, а куда это ты путь держишь, а? – голос сменил тон на настороженный. – Сука, куда это ты собралась? Ты, что это задумала, ты, тупая стерва?

Катрина выехала на трассу, чуть не потеряв управление.

– Тихо, тихо, – прошептала она, – еще рано, еще совсем чуть-чуть!

– Сука! – голос начал повышать тон. – Немедленно разворачивайся, слышишь, ты? Немедленно разворачивайся, я тебе приказываю!

И Катрина захохотала. Зловещим смехом, которым до этого хохотал голос в ее голове. В глазах ее горел огонь твердой решимости, ее больше не трясло, и она абсолютно не боялась. Она чувствовала, что теперь голос боится ее.

Катрина миновала первый километр.

Голос, чувствуя, что проигрывает, переходил на панический визг. Изо всех сил он старался перекричать смех, но становился слабее. Стараясь звучать громче, он срывался и звенел, и тем сильнее выдавал свой страх.

– Сука! Вернись на кладбище, тварь! Ты не сделала самого главного, ты скрыла правду, грязное ничтожество! Вернись на кладбище, оскверни его могилу! Сука, трахни себя его костями, ты, долбаная извращенка! Слышишь ты меня?! Трахни себя его костями, на его могиле, в грязи и под дождем! Сука, затрахай себя до крови его гнилыми останками, тварь! И скажи ему правду! Сука! Куда ты несешься?! Остановись сейчас же! Что ты собираешься делать? Иуда! Ты предала меня, сука! Я ненавижу тебя! Ты даже не представляешь, что я устрою тебе, сука! Хватит смеяться, ты, мерзкая потаскуха! Останови гребаную машину! Останови машину! Сука, заткнись! Заткнись! Заткни свой мерзкий и лживый рот! Ты ничто без меня! Пустое место! Грязная и лживая тварь!

Но Катрина смеялась еще громче. Дождь хлестал в лобовое стекло, дворники не успевали смывать потоки воды, и Катрина, напрягая зрение, вглядывалась в указатели на трассе.