Сорока и Чайник

Глава 5

Холодный душ обжигал. Волны холода и ужаса поднимались по телу и оседали где-то в районе груди. Хлынула горячая вода, согревая и давая передохнуть. Снова холод.

Когда Фёдор надевал разбросанную по раздевалке одежду, внутрь вошел Дювалле.

– О, мой мальчик, ты уже здесь. Не перегоришь к вечеру?

Потом он внимательно посмотрел в глаза парню.

– Ты как себя чувствуешь?

– Всё в порядке, Леонард Владимирович. Всё будет в порядке.

– Ты уверен? Можем отменить бой.

– Нет. Я сейчас съезжу домой и потом вернусь, – Фёдор застегнул рубашку, пригладил еще влажные волосы. – Я готов. Никогда еще не был так готов.

***

Он поднимался по лестнице в их комнаты и думал, что говорить Инге. Вчера он повел себя как тряпка. Да что как тряпка. Хуже. Он был зол на себя. Ему было стыдно. Как будто он не мог догадаться, что его “любимый” брат выйдет на Ингу. Причем сделает всё так, как будто сам хочет возвращения, но при этом приложит максимум усилий, чтобы этого не произошло. Инга же сказала, что он ее оскорблял, а потом начал давить. Уверен, что и запонку он специально бросил. Как Фёдор сразу этого не понял. Брат еще та сволочь и манипулятор. Всегда себя хорошо чувствует, только тогда, когда вокруг него все перессорятся.

Жаль, что для того, чтобы сообразить, пришлось напиться, поругаться, дальше напиться и, главное, выспаться. “Как же я медленно соображаю, – думал Фёдор. – Всегда меня на этом ловили”. Он перехватил удобнее хризантему, которую спер у торговца цветами, когда тот отвернулся. Буду каяться, решил он. Простит его Инга, куда денется.

Дверь была не заперта. Фёдор тихонько зашел. Тишина. На кухне никого нет. В комнате тоже. Ванная комната пуста. Инга ушла куда-то? Было прохладно, никто не топил? Потрогал печь – холодная. Это что же…

Фёдор закинул внутрь дрова, скомканную газету и чиркнул длинной кронлайтовской спичкой. Пламя потихоньку, как будто не желая, стало разгораться. Это что же вчера произошло? Инга тоже вчера ушла? Хотя ночи еще не холодные. Могла не топить печь, просто экономить топливо и уйти утром. Например, в бакалею. Для кабаре еще рановато. Значит скоро вернется. Так, ему надо переодеться, поесть, чуть отдохнуть и назад в спортзал. Сегодня вечером у него бой. Сосредоточься Федь, всё будет хорошо.

Он налил в вазу воды, засунул туда цветок и поставил на стол. На глаза ему попалась коробка, что приготовила ему Инга. Она лежала всё там же, где ее оставили. Фёдор сел и уставился на подарок. Он разглядывал лакированное дерево, поднял и потряс коробку. Потом развязал зеленую ленту, открыл крышку и уставился на содержимое. Внутри лежали два блестящих и элегантных стальных кастета. На черных вставках было выгравированы слова. Фёдор достал их и пригляделся к надписям. На правом было написано ЗИМА, на левом – ПОНЕДЕЛЬНИК. Кастеты удобно легли в ладони.

Прошел час, потом еще один. Инга так и не вернулась. Настроение Фёдора окончательно испортилось. Он положил кастеты в карманы куртки, надел кепку, поправил ее и, оглядев комнаты, пошел в спортзал. Ему надо подготовиться. Скоро бой.

***

Кирасирский шлем хоть и немного мешал обзору, но всё-таки создавал хоть какую-то иллюзию защищенности. Плотная куртка снижала подвижность, но с ней тоже было спокойнее. Но главной вещью, которая вселяла уверенность и спокойствие, была металлическая “ракушка”, обшитая несколькими слоями ткани. В таких “доспехах” можно и подраться. Фёдор закончил заматывать кулаки бинтами, прислонился к стене и закрыл глаза. Там невдалеке бесновалась толпа зрителей.

Хлопнула дверь, и в раздевалку, опираясь на товарища, зашел один из боксеров. Фёдор приоткрыл глаза и стал равнодушно разглядывать коллегу. Раздвигая тренеров, к нему протиснулся местный доктор, которого за глаза звали – Мясник. Притащили ведро льда. Запахло нашатырем и спиртом.

– Сорока, ты следующий, пойдём.

Фёдор кивнул, надел на забинтованные пальцы кастеты и поднялся. Леонард предлагал драться в старинных металлических перчатках, но Фёдор отказался. Он тренировался на местном бойлере и опыт показывал, что с кастетами было явно удобнее.

– Уважаемая публика! – раздался усиленный рупором голос Леонарда. – Господа и милые дамы! Последний бой на сегодня и то, зачем мы все сегодня собрались!

Толпа взревела.

– Впервые на ринге Ночной Лиги! Бой человека и автоматона! Горячее человеческое сердце против раскаленного металла машины! Итак! Восходящая звезда Лиги! Боец, не потерпевший ни одного поражения! Встречаем! Фёдор “Барон” Со-о-орока!

Двери распахнулись, и Фёдора обдало жаркой духотой. Казалось, рёв толпы можно было потрогать. Не оглядываясь на публику, парень прошел к рингу. Раньше бы он просто перепрыгнул канаты, но сейчас, в шлеме, куртке, брезентовых брюках, он решил не рисковать и поднырнул снизу.

– Противостоять нашему храброму бойцу будет гроза кронлайтских трущоб. Наш гость из туманной империи! Наковальня из Смокихауса! Встречаем!

С противоположной стороны зала, громко топая, вышел черный автоматон со светящимися красными глазами. Толпа бесновалась.

“Ростом с меня, – смотрел на него Фёдор. – В плечах шире. Насколько тяжелее? Раза в два? Движется тяжело и медленно. В принципе, дистанцию можно будет держать довольно легко. Если он меня не вымотает, конечно".

– Фёдор, слушай, еще раз, – шипел ему на ухо инженер Лиги. – Не забывай. Когитатор у него в голове. Если пустить из него масло, то минуты за три-четыре робот должен поплыть. Также можешь попробовать повредить паровые патрубки к конечностям. И не забывай, что обычно у таких автоматонов сзади корпус раз в пять тоньше. Простая жестянка…

– Да помню я, помню. Сто раз уже говорил.

– Ну давай тогда. Удачи. Она тебе пригодится.

Фёдор просто кивнул.

Гонг! Начало боя.

Как же он ошибался. Двигался автоматон очень быстро.

Отпрыгнуть. Увернуться. Ничего себе!

И тут же удар и дичайшая боль в боку, такая, что перехватило дыхание.

С оглушительным звоном латунный кулак бьет в шлем, и Фёдор как подкошенный падает на ринг. Робот отходит, подняв вверх правый манипулятор. Нет, еще не кончено. Встаём. Чёрт, ноги подкашиваются. Стоять, не падать!

Кулак ноет от удара в металлический локоть. Левая лапа робота повисает и только судорожно дёргается, когда железка пытается ее поднять.

От удара в бок снова перехватывает дыхание.

Бойлер было проще лупить. Господи, зачем я в это ввязался?

Правый хук в латунную шею, в лицо Фёдору летит масло.

Снова сокрушающий по кирасирскому шлему, и только канаты не дают упасть.

Гонг! Первый раунд завершен!

Резкие удары молотка перекрывали гул зрителей. Это инженеры пытаются вправить манипулятор автоматона. Фёдор сидел в углу и судорожно пытался восстановить дыхание.

У тебя ничего не болит. Вокруг никого нет. Не думай об Инге. Отвлекись. Думай про что-то другое. Рыжая Сэм? Нет, не то. Огромное чёрное небо где-то сверху. Пускай небо. Оно сверху. Оно просто смотрит на тебя. Оно отдаст тебе свои силы. Уже отдаёт. А вот черные волны. Это океан. Это необузданная мощь. Что я за идиот. Не думай об Инге. Бок болит. Нет, у тебя ничего не болит. Небо смотрит на дурака Сороку.

Гонг!

Увернулся. Снова ушел от удара. Его левый манипулятор чуть медленнее. Бей в локоть!

Крутись, заходи ему за спину.

Звонкий удар по шлему.

Где я?

Пять!

Где я?

Шесть!

– Вставай!!! – ревет толпа.

Встаю, встаю.

Семь!

Всё, я готов дальше.

Восемь!

Да всё нормально. Продолжаем.

Ближе. Ближе. Ближе. Чем ближе, тем слабее удар.

На лицо капает масло. В нос бьет острый запах дыма.

Мерцание безумных красных глаз.

Как я устал. Как я устал. Как же я устал.

Гонг!

Звонкие удары молотка. Рёв толпы. Надо мной небо. Черное-черное. “Ты не справишься” – говорит мягкий голос, похожий на Алексея. “Порви его!” – рычит в голове голос, похожий на Гюнтера. А еще там, в глубине, есть кто-то третий. Этот третий просто молчит. Он, не отрываясь, смотрит на автоматона в другом углу. Он видит, что из одной из латунных труб у того не идёт дым. Он видит пятна масла на ринге. Он видит обеспокоенные лица инженеров. И он знает, что на лицевой пластине робота теперь отпечатано слово ЗИМА.

Гонг!

Бей. Уходи. Уворачивайся. Бей. Ближе. Снизу. Он открывается. Держись от него слева.

Бей!!

Уворачивайся!!!

Оглушающий звон.

Где я?

Какие-то люди. Почему нет отсчета? Я встаю, встаю. Посторонним же нельзя на ринг… Где отсчет? Почему я не могу встать? Как же болит голова…

Нокаут? В каком смысле нокаут? Я никогда не…

Звякает металл. Это инженеры оттаскивают автоматона. А железяку-то куда?

“Господа и дамы! В бое за превосходство! В связи с нокаутом обоих бойцов! Объявляется ничья!”

Фёдор пытался продраться через окружающий туман. Ему что-то кричали. Пытались пожать его руку. Какие-то девицы посылали воздушные поцелуи. Потом наконец к нему протиснулся Дювалле и отвел его в раздевалку. Мясник посмотрел на его зрачки и дал выпить какую-то сладкую микстуру. Как Фёдор переоделся и как добрался до дома, он не помнил.

***

Голова болела от любого движения. Пальцем пошевели – и голову пронзало болью. Фёдор с трудом открыл глаза и долго разглядывал серый потолок. Болело всё. Фёдор медленно ощупал бинты. На них были желтые пятна мази. Пахло аптекой. Потолок знакомый. Он дома. В своей кровати.

На кухне звякнул чайник и раздались шаги.

– Инга? – хотел крикнуть Фёдор, но только захрипел. Заболели рёбра.

Из кухни в комнату заглянул Дювалле. Ухмыльнулся.

– Лежи, лежи, – сказал он.

Зашел в комнату, подвинул рядом с кроватью табурет и поставил на него тарелку с дымящимся бульоном и кружку чая.

– Ну что, чемпион, как себя чувствуешь? – спросил он, помогая Фёдору сесть.

– Как кусок дерьма, на который упала наковальня.

– Ну что ты, мой мальчик. Ты вчера был великолепен. На то, что ты не продержишься двух раундов, ставки были восемь к одному. А ничью вообще никто не ожидал. Порадовал, порадовал. Ешь. Это куриный суп, я в забегаловке тут купил. Кстати, а где твоя подружка? Вчера ребята тебя домой привезли, думали отдать в ее руки и отчалить. А тут холодно и одиноко.

– Поругались, – ответил Фёдор и принялся осторожно есть суп.

– Понимаю. Бывает. Дело молодое. Помиритесь еще. Ладно, ты ешь, восстанавливайся. Мясник сказал, что ничего страшного. Сотрясение, рёбра треснули. Недельку полежишь в постели и будешь как огурчик. Но еще раз скажу: публика была в восторге. Даже вот в газете про тебя написали.

Леонард достал из сюртука свернутую газету и положил ее на кровать.

– Почитаешь потом. Все требуют реванша. У тебя определенно талант.

– Не уверен.

– А ты подумай еще раз, – Леонард залез во внутренний карман и достал оттуда пачку ассигнаций. – Вот. Твоя доля. Всё честно заработано.

Фёдор отложил ложку, не глядя на пачку денег, осторожно лёг назад на кровать. Казалось, такое простое действие, но далось оно непросто.

– У меня есть для тебя кое-какое предложение, – задумчиво продолжил Дювалле. – Поговорим об этом, когда тебе полегчает. И слушай, у тебя тут беспорядок и как-то неуютно. Я пришлю кого-нибудь, чтоб за тобой поухаживали, пока ты не встанешь на ноги. Чтобы убрались и накормили.

– Не надо, Леонард Владимирович. Я сам. Всё в порядке.

Взгляд Фёдора упал на газету. На развороте красовалась иллюстрация, где огромный черный робот на ринге нависал над маленьким человечком. Вчерашний туман в голове всё еще не рассеялся. Фёдор закрыл глаза и сразу начал проваливаться в спасительную тьму. Леонард покачал головой, развернулся и пошел на улицу. Как хлопнула дверь, Фёдор уже не слышал, он снова заснул.

***

Вечером к нему заходил Мясник. Сменил повязку на груди, проверил зрачки. Заставил выпить микстуру и оставил горку обезболивающих таблеток. Приказал неделю не вставать с кровати и снова исчез. Голова затуманилась, и Фёдор практически сразу нырнул в темноту забытья.

С утра было полегче. Выпив таблеток, Фёдор встал, разжег печку и осторожно умылся. Спички кончаются. Надо не забыть купить. Догрыз засохший кусок хлеба. На следующий день аккуратно оделся и вышел на улицу. Добрел до лавки, купил еды на пару дней. Поначалу всё было даже неплохо. Бок и голова почти не болели. Но когда Фёдор шел обратно, его снова накрыло. Он устало присел на лавку у подъезда, достал из сумки бутылку виски, зубами вытащил пробку и сделал глубокий глоток. По горлу разлился огонь.

– Ы-ы-ы, – раздался рядом тяжелый вздох.

Фёдор обернулся и увидел, что недалеко от лавочки, прямо на земле, сидел невысокий четырехрукий автоматон. Он увлеченно ковырялся в разломанных часах, которые лежали перед ним на расстеленной газете. Почувствовав взгляд, робот поднял голову и уставился на Фёдора.

– Ты чей такой будешь? – спросил его парень.

Автоматон ничего не ответил, просто смотрел на человека. И вдруг широко улыбнулся, оскалив острые металлический зубы. Робот был коренастый, с очень длинными цепкими руками и с абсолютно безумным выражением латунного лица.

– Ну и рожа, – усмехнулся Фёдор. – Как звать?

– Ы-ы-ы, – прогудел робот и потыкал себя в грудь. Там, была выбита какая-то надпись.

“ЖЫВОТНОЕ”, – прочел Фёдор, приглядевшись.

– Животное? Так тебя зовут?

– Дыа, – радостно пробасил автоматон.

– Чудесно. Где живешь?

– Там, – робот указал тремя манипуляторами на зарешеченное окно цокольного этажа.

– В подвале?

Автоматон кивнул. Какой милый сосед.

– Ну, давай, Животное. Не болей.

Фёдор с трудом поднялся и пошел к своему подъезду. Внезапно одна из длинных рук робота метнулась и ухватила Фёдора за рукав. Парень скривился, в боку кольнуло.

– Что такое? – напрягся парень.

Автоматон поковырялся у себя во внутренностях, достал оттуда коробок спичек и протянул Фёдору. Тот с недоумением взял подарок. Робот аккуратно закрыл его ладонь и доверительно кивнул.

– Даже не знаю. Спасибо. Наверное.

Робот лучезарно улыбнулся хищными зубами.

Дома Фёдор подкинул дров в печь, запил таблетки виски, заел колбасой и снова лег спать.

***

– Привет, Густав, – поздоровался Фёдор, направляясь ко входу в кабаре. Шел он прямо по лужам, перепрыгивать их совсем не хотелось.

– Фёдор, – кивнул вышибала, загораживая дверь своей широкой тушей. – Тебе сюда нельзя.

– Густав? – удивился Фёдор, а потом слегка поморщился, придерживая себя за грудь.

– Тебе здесь больше не рады.

Голова снова слегка кружилась, к тому же Фёдора подташнивало после поездки сюда на извозчике.

– Мне надо поговорить с Ингой.

– Тебе больше здесь не рады. Тебе не о чем с ней разговаривать.

Фёдор глубоко вздохнул, вытер мокрое от дождя лицо.

– Я очень устал. Я бы не отказался сейчас посидеть в тепле, выпить стакан горячего вина. Я обещаю не устраивать сцен. Просто немного обсохнуть, отогреться.

Густав не двигался и безразлично рассматривал улицу и прохожих с зонтами.

– Густав, ты меня знаешь. Если мне надо будет, то я войду с твоего разрешения или нет.

– Сорока, тебя сейчас соплей можно перешибить. Никуда ты не войдешь. Инга больше не хочет тебя видеть. Думаешь, ты первый такой тут? Повидал я поклонников и пострашнее чем ты.

Фёдор сделал шаг вперед, и вышибала тут же двинул плечом. Фёдор видел удар, но отклониться не смог. Острая боль пронзила все тело парня. Медленно он осел прямо в лужу. Прохожие шарахнулись прочь.

– Всё в порядке, – заявил им вышибала. – Просто парень немного перебрал. Ничего страшного.

Густав поднял Фёдора, отвел его за угол здания и усадил на сваленные в кучу ящики.

– Посиди, проветрись, – как-то даже по-отечески сказал вышибала. – Тут хоть дождя нет. И мой тебе совет, парень: забудь о ней. Актрисы, они такие… Всё равно бы ничего хорошего не вышло. Уж я-то знаю. Видел такое много раз.

Он достал из нагрудного кармана фляжку.

– На, хлебни коньяка. Согреешься, да и легче станет.

– Иди к черту! – слабо сказал Фёдор, отпихивая его руку.

– Ну, как знаешь, – усмехнулся Густав и ушел к своему посту.

– Иди к черту со своим коньяком, – прошептал Фёдор, а потом полез в карман куртки. – У меня и свой есть.

Три полных глотка спустя стало чуть полегче. Из глубины переулка, шаркая по влажной брусчатке, вышел седой старик в потертом плаще. Из-под кустистых бровей на Фёдора уставились колючие, совсем не старческие глаза. С кряхтением дед сел на соседний ящик. Долго возился, скручивая папиросу из газеты, потом чиркнул спичкой. Переулок наполнился едким дымом. Фёдор оценивающе посмотрел на соседа. Потом, молча, протянул бутылку. Старик взял, внимательно осмотрел этикетку, потом сделал глоток, глубоко вздохнул, утёр выступившую слезу. Потом вытащил из кармана бумажный кулёк, достал оттуда пирожок, разломил его и протянул половину Фёдору.

Пирожок был с какой-то мелкорубленной травой и оказался неожиданно вкусным. Из-за голода, наверное. Мимо шли прохожие. “В принципе, – подумал Фёдор, – можно тут подождать Ингу. Когда там заканчивается выступление? Поймать, всё объяснить. Что, мол, дурак был, и всё вот это”.

– Из-за денег? – спросил его через некоторое время старик.

– Что? – не сообразил Фёдор.

– Поругался с девушкой из-за денег?

Голос у него был совсем не старый.

– Из-за жизни.

– Не обращай внимания, – сказал седой, отхлебнул из бутылки и передал ее назад Фёдору. – Помиритесь.

Фёдор ничего не ответил.

– Ну, или новую найдешь.

– А ты нашел?

Старик усмехнулся:

– Я-то? Нет. Я новую не нашел.

Парень посмотрел на собеседника. А он не так стар, как кажется на первый взгляд. Потрепан, но точно не старик.

– Фёдор, – протянул он руку.

– Кузьма Покрывашкин. Можешь звать меня Кузьма Афанасьевич.

Фёдор кивнул. Имя было дурацкое и не совсем шло собеседнику. Впрочем плевать. Покрывашкин, так Покрывашкин.

Бутылка опустела и покатилась по мокрой мостовой. Голова приятно гудела. Эти разломанные ящики, мокрая улица, пешеходы – всё это стало довольно уютным. Так бы никуда и не уходил.

– Может и вправду, ну ее к черту, эту Ингу? – сказал себе под нос Фёдор. – Что думаешь, Кузьма Афанасьевич?

– Тут уж сам решай, паря, не мне с ней жить. Но, по большому счету, все люди одинаковые. И женщины в том числе. Просто с кем-то тяжело, а с кем-то невыносимо. Выбор невелик. И на внешность не особо смотри. Если любую девицу от штукатурки отмыть, так они все страшненькие. Так что лучше на характер смотри.

– Тоже скажешь…

– Поймешь еще. Вся жизнь – это море. Страдания, по котором тебя несет от рождения к смерти. Можешь дергаться, можешь пытаться что-то выбирать, плыть по или против течения. Можешь сражаться с чудовищами, можешь сам стать чудовищем. Но все это ерунда. Притащит тебя к другому берегу. И выбросит на песочек. Еще есть что выпить?

Фёдор отрицательно покрутил головой.

– О чем и речь, – Кузьма Афанасьевич поднял коричневый от табака палец. – Ладно, парень, пойду я. У меня в каморке тепло, сухо и бутылка портвейна. А ты сиди, выбирай.

Фёдор молчал. Он чувствовал, как мимо пролетали теплые золотистые потоки. Они были приятные.

– И запомни главное. От себя не убежишь. Сколько ни уворачивайся.

Кузьма Афанасьевич с кряхтением поднялся, подмигнул и пошел под дождь.

– А с чем был этот пирожок? – спросил Фёдор, но ответа не получил.

Через несколько минут Фёдор понял, что золотистые потоки – это драконы. Длинные, почти без лапок. Или даже просто золотые змеи. Как их рисуют торговцы из Жиньшэ. На всех товарах малюют. Так вот они откуда. Один из змеев свернулся клубком перед Фёдором, поднял голову и превратился в чайник. Вот прям как у него дома на кухне стоит. Только побольше. Чайник внимательно уставился на Фёдора, покачивая длинным изогнутым носиком.

– Пункт первый. Пойди в лавку Хуань Гэ и купи еще пирожков с хуном, – произнес чайник тихим приятным голосом.

Фёдор насторожился.

– Пункт второй. Инга истеричка.

“Разумно”, – произнес спокойный голос в голове Фёдора. Парень оглянулся, но вокруг никого не было. Только он сам, чайник и кружащие вокруг золотые змеи.

– Пункт третий. У Серафимы большой зад.

– “Ха!” – усмехнулся в голове другой, грубый голос.

– Пункт четвертый. Хватит как козел прыгать на потеху черни…

***

Утренний свет старательно протискивался через пыльное окошко. Он с трудом освещал узкий коридор. Леонард Дювалле аккуратно шел мимо дверей доходного дома на Литейном. Дверь в комнаты Фёдора была не заперта. Из приоткрытой щели отчетливо несло перегаром, также оттуда доносился богатырский храп. Леонард поправил перчатки и тихонько толкнул дверь тростью. Та задела лежащие на полу бутылки. Аккуратно, чтобы не испачкать дорогие туфли, Дювалле зашел в квартиру.

– Поле брани, – задумчиво произнес он, разглядывая окружающий погром.

На полу лежал шкаф, стол был поставлен на бок, весь пол был завален бутылками и засохшей едой. Единственным ровно стоящим предметом была небольшая печь и стоящий на ней медный чайник. Эпицентром зловония и храпа оказалась гора тряпья в соседней комнате. Леонард поморщился и осуждающе покачал головой.