Через короткое время ее отец вовсе отказал мне в работе, тем более что у них в цирке уже был свой кудесник. Элиза робко заикнулась было, прося за меня, но он стал метать такие громы и молнии, что о согласии нечего было и думать. Одним словом – выгнал взашей. А она осмелилась бежать со мной, не раздумывая. Я сначала просил ее одуматься, чтобы после не жалеть. Но она так горько плакала и говорила, что не переживет нашей разлуки. Я тоже любил ее без памяти и взял грех на душу, увез девушку от отца. Он нас застиг в последний момент и обоих вслед проклял. По его злобе потом и вышло.
Сначала все было хорошо, по дороге мы обвенчались в маленьком городке. Прибились к странствующему цирку и жили очень счастливо. Верили, что и дальше все будет хорошо. Я работал, как одержимый для своей Элизы, старался подкопить на будущее. Она ведь ушла в чем была, имела только немножко карманных денег на булавки. Это одному мне ничего не нужно, а ради жены горы пытался свернуть.
Однажды в большой праздник, когда повсюду веселье и по улицам гуляют ряженые, я счастливым случаем попал в вельможный дом. Там было много знатных гостей, столы ломились от угощений, а вина – море разливанное… И до того всем понравились мои фокусы, что разгулявшийся хозяин очень щедро меня наградил. Прямо сказать – сверх меры. Я сразу смог купить лошадь с повозкой, решил выступать отдельно, стать независимым, и сговорил ехать с нами Розали и Жанно. А вскоре родилась наша дочурка Мари, вся в красавицу-мать. Она и научила ее танцевать на канате, еще успела… Двое других младенцев у нас потом умерли. А как-то раз Элиза сильно простыла на выступлении, к ночи слегла, и в неделю ее не стало. Счастье, что у меня есть моя любимая девочка. Без нее разве б я до сих пор жил?"
Фокусник замолчал, и печально вздохнул… Габриэлю даже не верилось, что рядом сидит тот же самый человек, что озорно балагурит на представлениях. Только сейчас стало заметно, какой он уставший и седой.
Глава 5.
В одном городе, на рыночной площади Габриэль как-то раз увидел двух цыганок. На одной была необычайно красивая яркая шаль. Алая, будто маков цвет или огненные всполохи по углям, или закат перед ливнем. Шелком вся переливалась… Вот бы такое платье для Мари! Ее любимый цвет – голубой, он и правда, под стать ее нежной красоте, но Габриэль вдруг подумал, что алый добавит куража танцу. Он будет вспыхивать ярким огоньком, видным отовсюду. Никто мимо представления не пройдет – каждый остановится полюбоваться! И сборы их увеличатся. Тогда можно купить что-то нужное, хорошую флейту или добротную сбрую лошадям. Нет, прежде всего – нарядную кружевную накидку для Мари.
Как привязанный, Габриэль пошел за цыганкой и все не решался окликнуть. Та, почувствовала его взгляд, сперва юбкой, как хвостом вильнула. Потом живо обернулась, взяла за рукав и повела въедливой скороговоркой по их обыкновению, когда они зубы заговаривают: "Вижу, погадать хочешь, красавец? Посеребри мне ручку – все, как есть, расскажу. Истинно тебе поведаю – что было, что будет, что в душе таится, чем сердце успокоится." Габриэль перебил ее: "Не надо гадать. Ты мне лучше шаль свою продай." Цыганка удивленно протянула нараспев: "Ша-аль?.."
А сама быстро оглядела его, прикидывая – сколько можно взять с этого чудака? Скосила глаза на калечную ногу, дернула бровью: "Верно, для милой своей хлопочешь, угодить надеешься?" Габриэль уклончиво пробормотал, что для сестры. Цыганка только усмехнулась, скинула с плеч шаль: "Ладно, бери. Спрошу недорого, но знай, что лишь цыганке она счастье принесет, а для других печалью может обернуться." Габриэль молча протянул деньги. Беря их, она чуть задержала его ладонь, глазами по ней чиркнула, как ожгла. Он сердито выдернул руку и быстро захромал прочь, а цыганка печально посмотрела ему вслед…
Розали с Мари быстро сшили платье в четыре руки, и даже бахрому на юбку ловко приладили – ах, как будет играть в танце! Чудесно вышло, вроде алые лепестки на ветерке играют! Они привыкли все делать в дороге – чинили одежду, убирали друг другу волосы, вязали чулки, занимались с собачками. Фокусник разминал руки с картами, заодно объясняя свои хитрости Нико. И развлекал всех рассказами, он ведь был кладезь всевозможных историй. Бланше учил мальчика играть на дудочке, и смышленый Лукки мигом перенимал новые песенки. Молчун Жанно собирал разорванную цепь – был у него особый секрет. Или задумчиво подстригал усы, глядясь в начищенный песком чайник. Вся их жизнь проходила в дальних переездах из города в город. Лишь Великим постом начиналось вынужденное безделье, и тогда они отдыхали в какой-нибудь уютной деревушке, где было и сытно, и дешево.
* * *
Однажды на представлении к толпе зрителей подошли три вооруженных стражника. Они всегда ходили для порядка по рыночной площади, и особенно усердно в том ряду, где были винные торговцы. Потому лица у них были уже осоловелые. Один из стражников увидел канатную плясунью и сперва так и прирос к месту. Потом начал пробираться ближе, ближе, и наконец встал впереди всех. Стоит и глядит на девушку в упор.
А Мариэлла плавно скользит по канату, будто тонкая струночка поет! Будто алый цветок к небу тянется… Глаза и лицо у стражника стали наливаться кровью, а волосатые кулаки все сжимались и разжимались. Когда Мариэлла соскочила с каната и раскланялась, он вдруг качнулся к ней и грубо схватил за руку – а ну, крошка, пойдем с нами! – да крепко так стиснул, до синяков. Она, бедняжка, дернулась было и ласково так стала упрашивать господина стражника отпустить ее. А второй стражник загоготал во всю глотку и еще стал подзуживать первого. Третий, правда, хлопнул его по спине – мол, брось ее, пойдем! Но красномордый лишь огрызнулся через плечо.
Подбежал встревоженный Фокусник, засуетился рядом… Но как спасти дочку? Он что-то горячо зашептал стражнику, но тут даже его красноречие не помогало, красномордый девушку никак не отпускал. Мариэлла билась птичкой в силках, отчаянно вырывалась, по щекам текли слезы… А на лице был такой смертельный ужас, что народ всерьез заволновался, зашумел. Женщины испуганно вскрикивали, мужчины громко зароптали. Фокусник, как мог, увещевал стражников и все пытался подступиться к красномордому. Одной рукой тянул его за руку, чтоб отпустил Мари, а другой торопливо вытаскивал из-за пояса свой кошелек. Но второй, гогочущий, со всей силы ткнул его кулаком в грудь и отшвырнул назад. Фокусник споткнулся о край ковра и неловко упал на бок.
Все вокруг ахнули и оторопели, взвизгнул чей-то ребенок. Тогда третий стражник начал отгонять людей назад и мрачно покрикивал: "Ну, что столпились, рты разинули, чего тут не видали? Живо все расходитесь!" Подбежал Жанно, быстро помог Фокуснику подняться и что-то виновато ему забормотал. Конечно, он смог бы голыми руками убить стражника, но честно потом сказал, что испугался. Меньше всего за себя, хотя его тут же увели бы в тюрьму и казнили, а за жену Розали, за сынишку, да и весь цирк сразу выгнали бы из города. Но главное – Розали. Он ведь жизни без нее не мыслил и не решился пожертвовать собой даже ради беззащитной Мари.
А красномордый уж вовсе взбеленился, хрипит, дышит ей в лицо перегаром. Больно дернул на себя и потащил вон из круга. Мариэлла его зубами за руку – хвать! – так он другой лапищей ударил ее по лицу. Фокусник кинулся прям на землю и обхватил стражника за ноги, вцепился в сапоги, не давая ему идти. Красномордый бешено заругался, забрыкался и затопал, скидывая помеху. Но свою добычу не выпустил. Розали зло отмахнулась от мужа и тоже поспешила на выручку Мари, повисла на руке у стражника, умоляя оставить девочку, но все напрасно. А толпа вокруг угрожающе надвигалась… Тогда гогочущий заорал на всю площадь: "Вы что – бунтовать вздумали? Всех поубиваю!"
Вдруг сбоку к красномордому метнулся Габриэль – да, хромой, а зверем метнулся! – и с размаху ткнул его в горло маленьким ножиком. Был у него такой, почти игрушечный, каким мальчишки выстругивают палочки, но острый, как лучшая бритва. Он всегда держал ножик при себе, чтобы очинять карандаши и разрезать бумагу, а носил в кожаном чехольчике на шнурке. Вот им со всей силы и ударил. Красномордый всхрипнул, из шеи кровь хлынула, и он грузно повалился навзничь. Хорошо, что кулак разжался, и Мари выскользнула.
Но раньше, чем он успел рухнуть, в грудь и спину Габриэля вонзились сразу два клинка! И он, сердешный, без единого стона тихо упал замертво… Мари от ужаса вскрикнула и прижалась к Розали, обе безутешно заплакали. Стражники переглянулись меж собой, потом зловеще обступили Фокусника: "Ты пойдешь с нами!". А он упал на колени рядом с мертвым Габриэлем, уронил голову ему на грудь и весь от рыданий затрясся. Стражники уставились на него и медлили… Он поднял к ним измученные глаза: "Вы друга своего потеряли, а я – сына любимого. Возьмите все деньги, только помилосердствуйте! Дочку мою сиротой не оставьте… за что ей?" – а сам протянул им кошелек и опять припал лицом к убитому. Стражники меж собой переглянулись, деньги в руке на вес прикинули и забрали. Гогочущий напоследок рявкнул: "Чтоб духу вашего в городе не было, не то костей не соберете!" И красномордого своего уволокли. Люди молча расходились, опустив головы, стыдились своего бессилия. Циркачи сбились жалкой кучкой. А тело Габриэля плачущий Жанно перенес в повозку, до отпевания.
В городской собор, что стоял на площади, Фокусник, понятное дело, не сунулся, а поспрашивал по окраинным улицам, по маленьким церковкам. Последними грошами надеялся поклониться священнику, чтобы упокоить Габриэля по-христиански. Но никто не согласился отпевать чужака, да еще убийцу – слух про это быстро по городу разлетелся. Даже слушать не хотели, чуть ли не вон гнали. Так и схоронили его в неосвященной земле, вдалеке от города у подножия зеленой горы. Вытесали простой деревянный крест, на котором черной краской тонко вывели "Здесь лежит Хромой Габриэль, двадцати лет от роду, который храбро погиб, спасая свою возлюбленную." Сами отходную молитву над ним прочитали. В общем, простились, как умели – оплакали от чистого сердца, с вечной к нему благодарностью.