Часть вторая
Поломка шпаги
Глава первая
К концу рабочего дня торговля возле метро «Электрозаводская» оживлялась. На площади с беспорядочными рядами ларьков становилось тесно. Люди потоками шли к метро, к Макдональдсу, к остановкам и электричкам. Две буквы «М» озаряли с двух сторон рынок после захода солнца. Одна, поменьше, обозначала метро, другая – Макдональдс. Она сияла выше всех окрестных домов. На площади можно было,казалось, купить абсолютно всё, что угодно – от семечек до дублёнки с канадским лэйблом. Больше всего продавалось фруктов и овощей, а также цветов. Было два ларька с аудиокассетами. Многие продавщицы, даже с провинциальным акцентом, пользовались такой популярностью у студентов рядом стоящего Института автомеханики, что курили только их сигареты и ели всякую всячину из Макдональдса, не сходя с рабочего места. Эта романтика приносила выгоду и старушкам, которые собирали бутылки около станции.
На другой стороне Большой Семёновской улицы, подле универмага «Хозяйственный», стоял в те года ещё один рыночек. Он имел тот же профиль, что и универмаг. Несколько десятков складных палаток располагались двумя рядами. Те, кто в них находился, также частенько распространяли запах спиртных напитков, как правило, зимой – водки, а летом – пива. Но всё здесь было культурнее, чем на той стороне дороги. Рынок давал, таким образом, неплохую прибыль двум близстоящим кафе, а ещё бомжам со всего района, каждое утро возившим ящики и мешки с товаром от складов к рынку, и каждый вечер – обратно. Некоторые торговцы предпочитали, правда, бомжам с телегами свои собственные машины. Но загружали и разгружали этот ходячий металлолом, опять же, бомжи. Складами служили окрестные гаражи, котельные и подвалы. Кроме бомжей, по рынку вечно слонялись, и не без цели, ничуть не менее обворожительные ребята, коих легко было бы принять по лицам и по манерам за убежавших из тюрьмы урок, не будь они в милицейской форме и с автоматами. Настоящие урки на этом рынке не появлялись. Им привозили деньги туда, где они хотели их получить.
Стоял ледяной, бесснежный ноябрь. Один из дней его первой трети склонялся к сумеркам. Ветер с севера гнал и укреплял стужу. Несколько торгашей, напяливших недостаточное количество свитеров под ватники и тулупы, уже сворачивали палатки, решив, что вечерний клёв маловероятен. Бомжи, хрипло матерясь, со звоном и грохотом взгромождали ящики на телеги. Морозостойкие торгаши даже и не думали собираться. Минус семнадцать с ветром были для них ещё ерундой. Вдобавок, их грел хит года – песня «Как упоительны в России вечера», нон-стопом звучавшая из машины Лариски, самой скандальной на рынке личности. Им казалось, что над Москвой сгущается именно такой вечер. К числу романтиков относился парень в ватных штанах, унтах и бушлате, натянутом на другой бушлат, четырьмя размерами меньше. Его палатка располагалась близ угла магазина. Он торговал наждачкой, скотчем, перчатками, отрезными кругами для шлиф-машинки и изолентой. Справа была палатка с сантехникой. Сосед слева специализировался на проводах, розетках и выключателях.
Скоротечный, бледный закат погас над домами. Слоняясь перед своей палаткой, парень смотрел рассеянно на людей, идущих по рынку, и на машины, которые еле-еле ползли по Большой Семёновской. Иногда смотрел на Макдональдс, глотая слюни. Он пробежался бы до него, не будь там очередей и не будь на свете закона подлости: отойдёшь – сразу налетят покупатели, а соседи могут лишь присмотреть за товаром. Жёлтая «М» мерцало под самыми облаками, мчавшимися на юг сквозь яркое зарево мегаполиса. Под тоскливую песню она была бесподобна. Небо темнело и наливалось морозной зеленью. У метро, насколько можно было заметить издалека, торговля шла бойко. А здесь пока ещё ничего подобного не было. Грея руки в карманах ватных штанов, продавец наждачки сопел сквозь ледышки в носу и думал-гадал, не начать ли сборы. И тут к нему подошёл его сосед справа, студент-заочник Алёшка. Все почему-то именно так вот и звали его – Алёшка, а никакой не Лёшка, как других Лёшек. Он пил быстро остывающий кофе из крышки термоса и грыз вымерзший пирожок.
– Как дела, Матвей?
Вынув из руки Алёшки стаканчик и сделав пару глотков, Матвей дал ответ:
– Херово.
– Так ведь к тебе только что очередь на два километра стояла!
– Три мудака.
– Вообще ничего не взяли?
– Ты сам всё видел.
– Я в это время польский смеситель втюхивал.
– Втюхал?
– Да как сказать… За триста семьдесят пять отдал.
Матвей рассмеялся. Вернул стаканчик.
– Алёшка! Ирка за это дело тебя убьёт. Она ведь на польские строго держит четыре сотни!
– Но ведь она не узнает!
– Ах ты, наивный чукотский мальчик! Ирка-то не узнает? Да у тебя сейчас уже голосок дрожит, а если она к тебе подойдёт и спросит, почём ты, сука, отдал смеситель, у тебя будет только один вариант – сказать, что ты видел, в какое место Женька ей засадил между гаражами. Тогда она башку тебе враз откусит, а не отпилит пилкой от своего швейцарского лобзика украинской сборки!
– Я ей скажу, что ты это видел и растрепал всему рынку, – не растерялся Алёшка. К приятелям подбежал щупленький блондин из палатки слева, возле которой стояло несколько человек. Размахивая полтинником, он взмолился:
– Парни, махните! Позарез надо!
– Денис! – воскликнул Матвей, отсчитывая десятки, – ты меня бесишь! Сколько у тебя взяли провода? Опять бухту?
– Две! Два на полтора! Ну скорей, скорей, а то уйдут к Славке!
Схватив купюры, Денис помчался к своим клиентам. Матвей с Алёшкой, облизываясь, следили, как он отдаёт им бухты и берёт деньги. Через минуту счастье свалилось и на Матвея. Толстый очкарик, остановившись возле рулонов наждачки, стал отгибать углы.
– Ты её не мацай, – строго сказал Матвей, поняв: дохлый номер. Даже и не взглянув на него, очкарик продолжил щупать наждачку. Вяло спросил:
– Почём?
– Вся по-разному.
– Ну, допустим, восьмидесятка.
– Семьдесят рублей метр.
– А что так дорого? На Каширке – по шестьдесят!
– Туда надо ехать.
– Логично. Ладно, уговорил! Отрежь сантиметров двадцать.
– Пошёл отсюда!
– Что ты сказал? – поглядел очкарик поверх очков. Матвей объяснил на пальцах. Клиент ушёл, назвав его идиотом.
– Как ты определяешь их прямо сходу? – спросил Алёшка, засунув крышку в карман и натянув варежки.
– У него хороший учитель есть, – объяснила бежавшая мимо девушка в белых валенках и дублёнке. Это была Лариска – любительница тоскливой музыки, профильный конкурент Алёшки и Ирки. Остановившись, она продолжила:
– Лучший в мире преподаватель хамства! Звать его Боря. А кстати, где он? Заболел, что ли?
– Понятия не имею, – сказал Матвей. Лариска в знак осуждения громко фыркнула и махнула тонкой рукой в перчатке.
– Эх, вы, напарнички! Дай-ка мне сигаретку.
Матвей достал из-за пазухи пачку «Мальборо Лайт». Лариска с Алёшкой, подышав на руки, взяли по сигарете и закурили.
– Куда бежишь-то, Лариска? – спросил Матвей, убрав сигареты. Ему курить не хотелось.
– В кафе бегу. Мне в машине холодно – Димка с Ванькой дверь открывают, чтобы им музыку было слышно! Должна же я иногда хоть немножко греться? У меня жопа смёрзлась!
– Есть на что греться?
– Конечно, есть! Ведь я не хамлю клиентам.
– По чём ты гонишь железные вертикалки? – спросил Алёшка.
– По сорок пять, – сказала Лариска, вдруг поперхнувшись табачным дымом.
– По сорок пять? – вознегодовал Алёшка, – Лариска, что за дела? Ведь мы же договорились – полтинник держим!
– Вот именно! – погрозила пальцем Лариска, стуча ногой о другую ногу, – а ты вчера их гнал, сволочь, по сороковнику! Думаешь, у меня разведка слабее, чем в Пентагоне? Матвей, серьёзно, почему Борьки нет?
– Откуда я знаю?
– Неплохо было бы знать.
– А зачем?
– А затем, что Боря чует беду как крыса. На вашем месте, мальчишки, я бы снялась.
С этими словами Лариска надвинула конкуренту шапку на самый нос и возобновила свой путь в кафе, забавно семеня ножками в больших валенках.
– Конечно – я, как дурак, снимусь, а она тут, сучка, лопатой будет бабло грести до восьми часов, – проворчал Алёшка, поправив шапку, – как бы не так!
– Она что-то знает, – проговорил Матвей, глядя вслед Лариске.
– Да что она может знать?
– Понятия не имею. Но что-то знает.
– Какая разница? Уже пять часов.
Матвей понял, что у Алёшки есть разрешение на торговлю. Так как к последнему вскоре подошёл покупатель, чтоб попытаться вернуть бракованную кран-буксу, Матвей направился к двум весёлым парням – Володьке и Сашке, которые торговали напротив бытовой химией, и спросил у них:
– Парни, вы разрешение брали?
– Мы что, похожи на идиотов? – спросил Володька. Сашка прибавил:
– Если менты захотят забрать – с одним разрешением не отбрешешься! Они вспомнят про накладные, сертификаты, ценники, чеки, приходники, и так далее. Ты сам знаешь! Всем этим просто не напасёшься.
– А если даже и напасёшься – нашего рынка на карте города нет, – напомнил Володька.
Матвей, вернувшись в свою палатку, начал потихонечку собираться. Совсем стемнело. С неба глядели звёзды. Ближе к шести начался наплыв, которого ждали. Складывая палатку, Матвей продал десять пар перчаток и метр наждачки. Алёшка не успевал обслуживать покупателей, Денис – тоже. Поколебавшись, Матвей решил приостановить сборы. Он сел на ящик и закурил. Примерно в эту минуту на рынке вдруг появился Женя – руководитель дружного коллектива. Он уже седьмой год регулировал отношения рынка с властью в лице различных организаций и держал с Иркой, своей любовницей, пять палаток. Хоть его продавцы бессовестно воровали, ему хватало денег на казино, рестораны и проституток ростом под метр восемьдесят, а Ирке – на «мерседесы», которые она каждый год меняла, и длинные сигареты. Увидав Женю, переходящего из палатки в палатку, Матвей поднялся.
– Гляди, Алёшка! Чего-то Женька забегал.
Алёшке было не до Матвея и не до Женьки. Он считал кэш и распределял его по карманам. Перебирая крупные, всполошился.
– А? Что? Чего?
– Дурак, что ли? Женя идёт! Не свети ты бабки!
Запихнув деньги в задний карман, Алёшка перебежал в палатку Матвея, верхняя часть которой была разобрана. Вслед за ним туда вошёл Женя.
– Привет, архаровцы, – сказал он, потирая руки, – с вас – по полтинничку.
– В честь чего? – не понял Матвей, – сегодня, вроде, не вторник.
Женя вздохнул, закатил глаза и ответил:
– Завтра – любимый народный праздник!
– А, день Милиции! – раздражённо сплюнул Алёшка, будто увидев какую-то несусветную дрянь.
– Во-во! Абсолютно точно. Так что, Матвей, не жадничай – если эти скоты нажрутся не коньяка, а водки, от их похмелья нам будет плохо.
– Да я не жадничаю, – с досадой сказал Матвей, – только бы похмелье уже сегодня не началось!
Красивое, горбоносое лицо Жени изобразило недоумение. Ледяные глаза пристально уставились на Матвея.
– С чего ты взял?
– Да Лариска смутно так намекала.
– Лариска? Сестра Вадима?
– Конечно. У нас других Ларисок не водится.
– Да откуда она может что-то знать? – поморщился Женя, сунув полтинники в боковой карман короткой дублёнки. Он был повыше ростом Матвея и лет на восемь постарше. Зимой и летом носил картуз типа офицерской фуражки, но только меньше диаметром. Эта провинциальная ерунда очень импозантно смотрелась на его светлых вихрах.
– Во всяком случае, я пока ничего об этом не знаю. И менты тоже в данный момент ничего об этом не знают. В данный момент. Без приказа сверху – с очень большого верху, они сюда не припрутся. Пока такого приказа нет.
– Скорее всего, сегодня уже не будет, – предположил Алёшка, – уже почти шесть часов.
– Ну, гипотетически всё возможно, – произнёс Женя, вяло пожав плечами, – однако, я ничего об этом не слышал. Понятно?
– Да, как всегда, – ответил Матвей, и Женя пошёл к Денису. Алёшка вновь вернулся к делам. Матвей опять сел на ящик и призадумался. Через три минуты к его палатке подошла женщина.
– Почём скотч? – спросила она. Матвей не ответил ей. Он смотрел на синий автобус, въезжавший на территорию рынка с Большой Семёновской.
– Ты глухой? – вспылила клиентка.
– Нет, я тупой, – ответил Матвей и выбежал из палатки. Два-три десятка его коллег, заметивших милицейский автобус раньше, уже столпились возле одной из палаток Жени. В ней была Ирка – вздорная баба лет сорока, чуть что принимавшаяся орать. Матвей разобрал с противоположного конца рынка каждое её слово:
– Пошли отсюда! Не знаю я, куда Женька делся! Миллион раз твердили вам, идиотам: брать разрешение, брать, брать, брать!
– Вот жопа, – вздохнул Алёшка, также покинув свою палатку, – и Женька, сволочь, исчез!
Медленно проехав через полрынка, автобус остановился. Из него вышли восемь сержантов, прапорщик и старлей. Они были экипированы таким образом, будто им предстоял захват Усамы Бен-Ладена с его гвардией.
– Шестьдесят второе, – сказал Алёшка, который знал весь личный состав ближайших отделов внутренних дел, – вот суки!
– А тот – невысокий, тощий, тоже оттуда? – спросил Матвей, имея в виду старлея, – я в первый раз его вижу.
– А его к ним недавно перевели. Говорят – нормальный, поэтому неуживчивый. А вот прапорщик – сука.
– Это я знаю.
Прапорщик и старлей подошли к палатке, в которой сидела Ирка. Та сразу вышла и повела их за угол магазина. Торговцы, утихомирившись, разошлись по своим местам. Сержанты стали бродить по рынку и болтать с ними. Один сержант подошёл к Матвею с Алёшкой. Посмеиваясь, спросил:
– Как дела, барыги?
– Дела идут, – ответил Матвей, – а вы с чем явились?
Сержант вздохнул.
– Спроси что-нибудь полегче! Я – человек служебный. Ежели что – без обид.
– А мы не успеем слиться?
– Попробуй. А, нет, уже не успеешь!
Прапорщик, Ирка, старлей и Женя, найденный ими в полуподвальном кафе, за рюмкой ликёра, шли вдоль рядов, обсуждая что-то. Смеялись. Ирка затем свернула к своей палатке, прапорщик влез в автобус, а Женя и офицер, прошагав весь рынок, пересекли переулочек, затем – скверик вдоль ювелирного магазина, и, взяв в ларьке около подземного перехода пару бутылок пива, пошли обратно. На ходу пили. Их разговор становился всё веселее. На рынке весельчаки разошлись – старлей присоединился к прапорщику, а Женя собрал торговцев у дверей магазина и объявил:
– Ну, господа, добились вы своего. Начальнику отделения час назад позвонил секретарь управы. Сказал, что на сорок мест мы берём двадцать разрешений. Я много раз вас предупреждал, что это не шутки. Начальник просто не вправе не реагировать на такие звонки. Поэтому тем, у кого разрешений нет, придётся сейчас проехаться в шестьдесят второе. На полчаса. Простая формальность. Начальнику всего-навсего надо поставить галочку на бумаге.
– Женька, не ври! – прокричал Вадим, брат Лариски, – ты всё устроил!
– Вадим, заткнись, – огрызнулся Женя, – я тоже еду!
– Какой герой! – возмутился Ромка, один из группы фанатов «Локомотива», которые представляли на рынке скорее партию любителей пива, – у тебя, Женька, везде продавцы стоят! А нам – всё бросать?
Тут Женя взорвался. Оскалив зубы, расколотил об асфальт пустую бутылку и заорал:
– Да мне-то какое дело? Я вообще могу никуда не ехать! Я вас предупреждал, уродов? Предупреждал! Вот теперь торчите хоть до утра в обезьяннике! Мне плевать!
И, плюнув, он сломя голову зашагал к кафе. Его настигали крики:
– Сволочь ты, Женька!
– Ещё один такой выкидон, и нас тут не будет! Пусть к тебе, сука, хачей подселят!
Ещё и деньги собрал для тех же ментов!
– Отдай быстро деньги!
Женя остановился и повернулся. Выкрики стихли.
– Валерка, иди сюда! Я тебе отдам твои деньги, – предложил Женя. Так как ответа не прозвучало, он усмехнулся и пошёл дальше.
Стражи порядка сразу взялись за дело. Вслед за Матвеем к его палатке подошли прапорщик и сержант. Другой. Они стали наблюдать, как он собирается.
– Где напарник твой? – спросил прапорщик. От него несло перегаром. Впрочем, слегка, так как он стоял с подветренной стороны.
– В управу поехал, брать разрешение, – был ответ.
– Не ври! Думаешь, я Борьку не знаю? Скорее он за смертью своею поедет!
Матвей лишь пожал плечами.
– Так значит, нет разрешения? – смекнул прапорщик.
– Значит, нет.
Оглядев товар, разложенный на столе, прапорщик решил снизойти до почти приятельской интонации.
– Слушай, как ты выживаешь на таком хламе? Разве нельзя нормальный товар набрать?
– А этот чем плох?
– Да тем, что это – дерьмо!
– Так ведь дерьмо тоже имеет право на некоторое значение, – возразил Матвей, – а иногда даже на автомат.
Сержант рассмеялся, хоть упомянутый шутником предмет болтался и у него на шее. Прапорщик усмехнулся, но усмехнулся так, что бедный Матвей поспешил прибавить:
– Я не про ваш автомат, а про игровые, возле метро! Вчера я на них просадил всю выручку.
– А ну быстро сгрёб своё барахло, и – марш с ним в автобус! – пролаял прапорщик, у которого всё равно почему-то слегка испортилось настроение, – ты у меня, сучок, ещё поторгуешь на этом рынке!
Матвей решил промолчать, хоть ему хотелось как-то загладить свою неловкость перед вторым милиционером. Но, кажется, тот всё понял. Поорав матом, прапорщик перешёл к Денису.
– Что, и рулоны тащить в автобус? – спросил Матвей у сержанта.
– С ума сошёл? Возьми ты любую дрянь, какую не жалко! Нам до …, на что оформлять изъятие. Сигаретку дай!
Спустя четверть часа Матвей сидел в холодном автобусе и держал на коленях фанерный ящик, только что найденный на помойке. Он был наполнен пустыми банками из-под пива, которое Матвей и Денис хлестали с утра. Палатку, стол и товар Матвея взялся снести на свой склад Алёшка. Хоть у него разрешения не имелось, он отбрехался. Он умудрялся всегда от всего отбрёхиваться. Денис подобным талантом не обладал, поэтому сидел, злой, напротив Матвея. Прочих задержанных набралось около пятнадцати. Это были почти все локомотивщики, брат Лариски Вадим, грузин Витька-Винтик с двумя девчонками-продавщицами, тут же, впрочем, слинявшими из автобуса под каким-то хитрым предлогом, Володька с Сашкой и ещё два неразлучных друга чуть старше школьного возраста, Димка с Ванькой. Про этих двух говорили, что они трахают всё, что движется и пьют всё, что горит, плюс пиво с креветками. Торговали они исходя из того же принципа, всем подряд. Для краткости их называли просто: смешные. После этих самых смешных, которых пришлось водворять в автобус пинками, к задержанным присоединились сержанты, прапорщик, и, к всеобщему удивлению – Женя. Он снова был в спокойном и снисходительном настроении. Старлей сел в кабину, рядом с водителем. С лязгом хлопнулись одна о другую дверцы. Зарокотал мотор.
– Могло бы быть хуже, – заметил Женя, закурив длинную Иркину сигарету.
– Например, что? – с вызовом поинтересовался Вадим.
– Например, ОМОН.
Автобус тронулся в путь по скользкой дороге. Через пятнадцать минут он въехал во двор небольшого здания, затерянного в глухих переулочках Соколиной горы. Задержанных вывели. Осмотревшись, Матвей увидел сталинские дома, гаражи, детскую площадку, помойку, двух бультерьеров в комбинезонах и их хозяек в норковых шубах. Обе дамы курили.
– Опять бомжей набрали с помойки, – громко проговорила одна из них, взглянув на Матвея, – делать им не хера!
– Это точно, – отозвалась другая, – в Чечню бы их, сук поганых!
Никто не отреагировал, хоть все слышали. В отделении Женя начал что-то шептать на ухо старлею, бодро жестикулируя. Остальным торгашам велели сложить ящики и коробки перед столом, за коим сидел, разбирая бланки, сержант с вялой и унылой физиономией. Из дежурной части, напоминавшей аквариум для пираний, слышались крики дежурного лейтенанта в три трубки сразу. Кто-то орал на кого-то и в коридоре, за санузлом.
– А что ж вы так мало их привезли-то? – спросил унылый сержантик своих коллег, доставивших торгашей, – у меня тут клетка почти пустая!
– Она такой и останется, – бросил Женя, и, подмигнув товарищам, побежал на второй этаж. За ним устремились прапорщик и старлей. Едва они скрылись, из-за угла сотрясаемой воплями лейтенанта дежурной части вдруг вышли двое: майор – высокий, с усами, и капитан – небольшой, в очках.
– Давай, давай, оформляй, – приказал майор сержантику за столом, после чего оба, миновав зал, исчезли во мраке длинного коридора. Сержанты, ездившие на рынок, придвинули торгашей вплотную к стене с облупленной краской, велели им стоять смирно.
– Нас что, расстреливать будут? – вслух подумал Матвей.
– Конечно, – сказал Вадим, – ведь Женя довольно ясно выразил пожелание, чтобы клетку не наполняли.
– А ну, заткнуться! – рявкнул сержантик. Задержанные слегка даже испугались. Как следует отругав их матом, сержантик начал записывать их фамилии и домашние адреса. Тем временем, двое других сержантов ушли в один коридор, четверо – в другой, а двое оставшихся увлечённо рылись в коробках. К этим двоим вскоре присоединился и лейтенант, с недовольной рожей покинувший помещение с унитазом. Этого лейтенанта Матвей не знал, но мгновенно понял, что он – блестящий знаток розыскного дела. За полминуты все шесть карманов его бушлата с верхом наполнились импортными розетками, выключателями и частями польских смесителей. Двум сержантам, хотя они рылись дольше, досталась одна лишь дрянь. Внезапно вернулся прапорщик. Взгляд у него был злой. Подойдя к коллегам, опустошавшим коробки, он проорал:
– Вы что, охамели?
– Нет, мы всегда были хамами, —возразил лейтенант и скинул картонку, которая прикрывала ящик Матвея. Матвей зажмурился. Он услышал звон банок и смех сержантов.
– Так! Это чьё? – спросил лейтенант, пихнув ногой ящик в сторону торгашей.
– Моё, – признался Матвей и призвал на помощь всю свою смелость, чтоб встретить смерть если не геройски, то философски. Лейтенант двинулся на него, но всё тот же прапорщик, находившийся к нему ближе, опередил сослуживца. Схватив Матвея за воротник, он начал трясти его, будто яблоню, и дышать ему прямо в нос какой-то огнеопасной смесью химических элементов.
– Ты самый умный? … твою мать! Скажи мне, ты самый умный?
– Я не тот ящик взял! Перепутал! – кубарем покатился Матвей с вершин философии. Это не помогло ему.
– Хочешь сесть, сучок? – орал прапорщик, скаля зубы, – хочешь, чтоб у тебя героин нашли? Или пистолет, палёный на ограблении с тремя трупами?
– Это что здесь за шум? – спросили вдруг с лестницы. Все стремительно повернулись к ней. На первый этаж спускались: серьёзный Женя, невозмутимый старлей и толстый майор – первый заместитель начальника отделения. Матвей сразу же был отпущен, и смесь химических элементов вместе с её источником отодвинулась от него метра на четыре. Не дожидаясь ответа на свой вопрос, дородный майор весело продолжил:
– Ну что, барыги, попались? А сколько раз вас просили не выставляться без разрешений! У нас из-за вас проблемы!
И, посмеявшись, свернул в коридор направо. Старлей прошёл в дежурную часть, а Женя, вздохнув, сказал торгашам:
– Через полчаса вас отпустят. А мне пора.
С этими словами он поплотнее надел картуз и вышел на улицу. Как всегда, никто не поверил ему. И точно – после того, как вялый сержантик переписал торгашей, их препроводили по полутёмному, длинному коридору в камеру для административно задержанных. Её дверь представляла собой решётку с двумя замками. Глядя, как лейтенант сдвигает засовы, Матвей подумал, что их не выломать. Усмехнулся. Как будто если можно было бы выломать, он бы выломал! Где ему! От страха перед какой-то пьяной скотиной руки ещё до сих пор тряслись.
С потолка сквозь прямоугольный плафон просачивался неяркий, но едкий свет. Лампа почему-то гудела. До водворения торгашей в тесном обезьяннике находились восемь мужчин, трое из которых были бомжами, и две молодые девушки. Все стояли или прохаживались, насколько позволяло пространство. Сесть было некуда, кроме как на каменный пол, холод от которого ощущался сквозь подошвы ботинок.
Едва шаги лейтенанта стихли, торгаши вновь начали ругать Женю.
– Сволочь! Скотина! Ирка сейчас ему отсчитает на казино и на бар со шлюхами!
– До утра здесь будем торчать!
– Он ведь выживает нас с рынка!
– А какой смысл? Эти же менты устроят ему проблемы, если уйдём! Бандиты – тем более. Они просто его убьют!
– Да за один день вместо нас другие найдутся! Из них полегче будет верёвки вить. А начнут роптать – он и их ментами затравит.
Поспорив так, торгаши тревожно задумались. Остальные задержанные безмолвствовали. Смешные – Димка и Ванька, запели песню про тополиный пух. Денис, который на рынке всегда орал на них, чтоб заткнулись, теперь молчал и грыз ногти. Одна из девушек начала подпевать. Матвей, сняв верхний бушлат, сложил его вчетверо, положил так на пол и сел. Сокамерники взглянули на него с завистью.
– Ишь, запасся бушлатами, – проворчал один из бомжей, – в следующий раз надевай их штук двадцать пять, чтобы всем хватило!
– Двадцать пять презиков он наденет, чтоб осчастливить тут всех, – прервал Ванька песню, – даже менты сейчас прифигели от его щедрости!
Все немножко развеселились – не потому, что шутка у Ваньки вышла бог весть какая, а потому, что она всех сблизила и от этого как бы стало чуть-чуть теплее. Девчонки, впрочем, через минуту вновь приуныли. Одна из них была белобрысая, не особенно примечательная, одетая как торговка с рынка, другая – видная, стройная. На ней были замшевые ботинки, джинсы, пальто и стильная шапочка с отворотами. Эта шапка Матвею очень понравилась, и он стал на неё глядеть, чтобы хоть маленько отвлечься от грустных мыслей.
Вскоре во мраке длинного коридора возникли две расплывчатые фигуры. Звук их шагов апокалиптически нарастал. Потом зазвучали и голоса:
– Ах, … твою мать! Я ключи забыл!
– Ты чего, дурак? Они у меня!
– А! Теперь понятно, зачем ты со мной пошёл.
К решётке приблизились лейтенант – тот самый, с шестью карманами, и сержант. Последний, звеня ключами, стал отпирать засов. Тот не поддавался.
– Что ты, …, возишься? – специально для девушек подчеркнул своё положение офицер.
– Я не каждый день отпираю клетки!
– Каждый день будешь, если ещё хоть раз семьдесят шестым машину заправишь, понял?
В конце концов, засов сдвинулся.
– Стебенкова, на выход! – крикнул сержант, распахивая решётку. Блондинка очень обрадовалась и вышла.
– Иди за мной, – скомандовал лейтенант, и они вдвоём зашагали обратно по коридору. Сержант, тем временем, запирал решётку.
– Я хочу пить, – беззубо, но настоятельно заявил один из бомжей.
– А бабу не хочешь?
– Баба тут есть, – со скрипучим смехом ответил бомж. Матвею вдруг неожиданно захотелось встать и со всего маху влепить его в стену мордой. Сержант ушёл, но вскоре опять вернулся, грубо таща за собой всё ту же блондинку. Впихнув её, после ожесточенной возни с засовом, обратно в камеру, произнёс:
– Здесь тебе не рынок, чтоб торговаться! Ишь ты, растявкалась!
– Что не так? – спросила блондинку вторая девушка, когда страж порядка вновь удалился.
– Сотку хотели. А у меня полтинник только остался.
– Я дал бы тебе полтинник, – сказал Матвей.
– Да пошли они! Перетопчутся. Всё равно отпустят к утру.
С этими словами блондинка грустно прижалась спиной к стене. Опустила голову.
– Я дам семьдесят, – сказал Димка, – Матвей живёт далеко, а я живу близко. Контрацептивы есть.
– Да отстань, мудак, – огрызнулась девушка, – ты достал! Ещё хоть один намёк с твоей стороны прозвучит в мой адрес – я за себя не ручаюсь!
– За каждое своё слово будешь ответ держать в день суда, – сурово взглянул на Димку Матвей, – так сказано в Библии. Понял, тварь?
– Ты хочешь сказать, что контрацептивы – грех? – обрадовался смешной, – я тоже так думаю! Слышь, блондиночка? Я согласен!
– А у меня совсем денег нет, – вновь подала голос вторая девушка, не дав вклиниться в разговор второму смешному, который был готов это сделать. И разговор сам собой замялся. И это было неплохо. Все успокоились. Матвей начал наблюдать за красивой девушкой. Та внезапно присела на корточки рядом с ним, приподняв полы своего длинного пальто. Он искоса глянул на её профиль и осознал, что она – постарше, чем показалось ему сначала. Ей было лет двадцать семь.
Витька снова начал вслух вспоминать о подлостях Жени. Все его слушали.
– Парамонова, выходи, – внезапно раздался из-за решётки голос сержанта, который подошёл тихо. Девушка в пальто вздрогнула, поднялась. Матвей её удержал. Достав из кармана ворох десяток, он протянул их ей.
– На, возьми! Иначе не выпустят.
Она долго смотрела ему в глаза – ну, секунды три. Потом взяла деньги.
– Спасибо тебе большое!
И сразу вышла из камеры, благо что сержант на сей раз совладал с решёткой довольно быстро.
– Вперёд, – скомандовал он, выполнив обратное действие и тем самым вроде бы исключив возможность идти назад. Девушка пошла, изящно покачиваясь. Сержант, следуя за ней, не отрывал взгляда от её правой ноги, как будто она чем-то отличалась от левой.
– А что же нас-то всё держат? – разволновался Вадим, когда они скрылись за поворотом. Его нервозная интонация сбила с мысли смешных, которые приготовились к зубоскальству насчёт Матвеевой щедрости.
– Пробивают по ЦАБу, – объяснил Витька, – такой порядок у них.
Через пять минут к решётке подошли четверо – высоченный, широкоплечий майор с усами и три сержанта сходной комплекции. Один быстро отпер засов, распахнул решётку.
– А ну-ка, иди сюда, – произнёс майор, уставившись на Матвея. Матвей опешил.
– Я? Почему?
– Сейчас всё узнаете.
Матвей встал. Его руки долго не попадали в просторные рукава бушлата. Никто, однако, не торопил его. Милиционеры следили за ним без всякого выражения, а товарищи по несчастью – с большой тревогой. Ещё бы! Надев бушлат, он покинул камеру. Засов лязгнул.
– Руки назад!
Матвей подчинился. Конечно же, он не знал, что и думать. На один миг в мыслях у него промелькнула злобная морда прапорщика.
– Идём!
Майор шагал первым. Матвей – за ним, держа расстояние где-то полтора метра. Один сержант дышал ему на затылок, а два других шли с боков, на полшага сзади. Не столько страшно было Матвею, сколько досадно. За двадцать три года жизни он сделал много такого, за что его могли посадить, и всё сошло с рук. А тут – поганый язык сгубил! Что стоило промолчать, не лезть на рожон и не банки взять, а пар пять перчаток да упаковки две скотча?
В зале стоял почти весь личный состав шестьдесят второго – лейтенанты, сержанты, прапорщик, другой прапорщик, капитан в очках, другой капитан и толстый майор – заместитель начальника отделения. За столом сидела вместо сержанта женщина в штатском, очень красивая. Перед ней лежали чистые бланки. Когда Матвей подошёл к столу, она опустила глаза на них, но он всё же успел заметить в глазах её дикий ужас. Спутать его с чем-нибудь другим было невозможно. Поняв, что это – именно он, Матвей обвёл взглядом всех остальных и очень отчётливо ощутил себя вдруг ходячей атомной бомбой. Да, ровно так на него смотрели. А ещё он заметил двух посторонних, гражданских – женщину и мужчину. Они стояли возле дверей.