– Подойдите ближе, пожалуйста, – обратился к ним усатый майор. Когда они подошли, он сказал Матвею:
– Прошу вас выложить всё из своих карманов на стол.
– А что происходит? – спросил Матвей. Ему не ответили. Покачав головой – дескать, ну и ну, творят что хотят, он начал опустошать карманы. На край стола из них перекочевали семьсот рублей, зажигалка, пачка презервативов, дамские часики, сигареты, ключи и паспорт. Последний женщина-секретарь взяла и открыла одной рукой, другой заполняя бланк протокола. Потом она отложила паспорт и начала переписывать выложенные на стол предметы, перечисляя их вслух. Пока это продолжалось, Матвей смотрел на дамские часики. Смотрел дико. Он представления не имел, откуда они взялись в боковом кармане его бушлата.
– Так почему это ты ругался матерной бранью? – опять раздался голос усатого. Матвей вздрогнул. Поднял глаза на него.
– Кто ругался? Я?
– Ну конечно, ты! За это тебя на рынке и задержали.
– Можешь обжаловать в течении десяти суток, – сказала женщина, завершив писанину и пододвинув лист вместе с авторучкой Матвею. Отдёрнув руку, дрогнувшим голоском прибавила, – распишитесь.
Матвей взял ручку и расписался.
– Штраф – пятьдесят рублей, – объявил майор. Матвей потянулся к своим деньгам, чтобы положить обратно в карман шестьсот пятьдесят. Но в эту секунду другой майор, подскочив к нему, чрезвычайно ловко защёлкнул на его высунувшихся из рукавов бушлата худых запястьях наручники. Тут Матвею стало совсем уж не по себе. Его большие глаза, которыми он ещё раз обвёл десятки собравшихся, вдруг увидели вместо лиц какие-то пятна. Он безропотно дал двум рослым сержантам себя охлопать, потом – взять под руки и стремительно вознести на второй этаж. Там ждал лейтенант.
– Сюда, – сказал он, открывая дверь в кабинет начальника отделения. Два сержанта втолкнули туда Матвея, после чего дверь была захлопнута и на два замка заперта.
Матвей огляделся. Кроме него, в кабинете никого не было. Горел свет. На стене тикали часы. Широкие окна, забранные решётками, дребезжали от ветра, чернели мглой унылых дворов. Постояв, Матвей сел за стол с двумя телефонами, положил на него скованные руки. Напротив был ещё один стол, с компьютером. Часы тикали, представлялось Матвею, громче и громче. Он стал следить за минутной стрелкой, пытаясь поймать движение. Он не думал, что видит сон, потому что руки сильно болели.
Глава вторая
Минутная стрелка дошла до самого верха, а часовая пересекла восьмёрку, когда дворы огласились воем сирены. Он приближался к зданию и под самыми окнами оборвался. Матвей затаил дыхание, но услышал только хлопки дверей. Точнее, щелчки. Машина была хорошая. И ещё грустнее стало Матвею.
Спустя несколько минут за дверью вдруг раздались шаги четырёх-пяти человек и тихие голоса. Пришедшие, слышно было, остановились около кабинета. Оба замка по два раза щёлкнули. Дверь открылась. Вошёл мужчина. Немолодой. И даже не средних лет. Но красивый. В костюме. С кейсом.
– Здравствуйте, – сказал он, оглядев Матвея с порога.
– Здравствуйте, – не особенно дружелюбно, однако и не враждебно бросил Матвей. За четыре года торговли он научился говорить с теми, кого судьба вознесла над простыми смертными – генералам и прокурорам не сбавлял цену, даже когда они совали ему в лицо свои удостоверения. Но вошедший, пожалуй, не был ни генералом, ни прокурором. Он походил, скорее, на дипломата правительственного уровня. Выглядел на шестьдесят лет. Рост имел немножко за метр восемьдесят, сложение – атлетическое, вид – бравый. По крайней мере, его густые, зачёсанные на пробор волосы были мало тронуты сединой. Усы – чуть поболее. Сволочизм во взгляде его присутствовал, но культурный: прежде чем в морду даст – извинится. Словом, Матвей поймал вдруг себя на том, что очень хотел бы выглядеть так же лет через тридцать пять.
Стоя на пороге, таинственный незнакомец очень внимательно осмотрел кабинет, потом сделал шаг к его середине, и, ещё раз взглянув на Матвея, властно сказал:
– А ну-ка, снимите с него браслеты!
Эта команда адресовалась трём офицерам, оставшимся за порогом. Один из них – тот самый майор с грозными усами, за один миг оказался возле Матвея и столь же быстро освободил его руки.
– А теперь выйдите и закройте за собой дверь, – последовала вторая команда. Майор поспешно выполнил и её. Легко взяв тяжёлый стул, который стоял у стола с компьютером, незнакомец поставил его к первому столу, напротив Матвея. Затем он положил кейс на угол стола, так как пол был грязен, сел и сказал:
– Не улицы, а каток! Сейчас на моих глазах на Яузской набережной сшиблись четыре автомобиля. Если бы я оказался там парой минут позже, попал бы в мёртвую пробку.
Матвей молчал, потирая ноющие запястья.
– Что ж вы так мало наторговали сегодня? – спросил мужчина, пристально глядя ему в глаза.
– Да торговли не было.
Важный чин сочувственно хмыкнул.
– А когда она есть, какая примерно сумма за день выходит?
– Тысячи две, – слукавил Матвей, пытаясь понять, чего от него хотят.
– Вы кто? Продавец?
– Я – частный предприниматель.
– Расходов много? Я не имею в виду налоги.
– Двести рублей – директору магазина, рядом с которым располагается рынок. Ментам и мафии – по полтиннику.
– Это в день?
– Конечно, не в год же! Вы – из налоговой?
Незнакомец с ответом не торопился. Матвей скопировал проницательную улыбку Шерлока Холмса из своего любимого фильма. Но прозвучавший ответ вынудил его заменить её на растерянную ухмылку Лестрейда.
– Да нет, Матвей. Я не из налоговой. Я – старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации. Мальцев Сергей Афанасьевич. Вот моё удостоверение.
Документ, раскрытый перед глазами Матвея, показался последнему приглашением на его же собственную кремацию. Разумеется, он не стал особенно вчитываться в него – просто неподвижно смотрел, совсем как баран на ворота смотрит. Но по его взгляду можно было подумать, что он придирчиво изучает каждую букву, каждый значок, каждую деталь фотографии. Вероятно, Мальцев так и подумал, поскольку долго не убирал документ. Наконец, убрал и сказал:
– Если есть сомнения, наберите прямо сейчас ноль девять, спросите номер справочной службы прокуратуры и наведите справки.
– Нет, ничего, – выдохнул Матвей, пытаясь собраться с мыслями, – ну, так что вы хотите?
Нет, вменяемых мыслей не было. Старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры! Что это может значить? Происки прапорщика? Смешно! А, впрочем, возможно. Кто, кроме прапорщика, мог сунуть ему в карман те дамские часики? Но, с одной стороны, какие-то часики, а с другой стороны – следователь по особо важным делам, да ещё и старший, да ещё и Генеральной прокуратуры! Как это соотносится?
– Если честно, хочу поехать домой, – вяло дал ответ Сергей Афанасьевич, достав «Винстон» и закурив, – я уже целый месяц без выходных работаю, с утра до ночи! Вы, Матвей Анатольевич, проходимец и спекулянт – я это в хорошем смысле, не беспокойтесь, и вам, насколько я знаю, всего лишь двадцать три года. У вас есть стимул пахать – кабаки, девчонки, амбиции. А вот мне…
– Простите, часики – с трупа?
Следователь кивнул, выдыхая дым.
– Мягко говоря. А где вы их взяли?
– Я их нигде не брал! Я к ним даже не прикасался. Мне их подсунули! Прямо здесь, когда оформляли.
На лице следователя возникло что-то вроде сочувствия.
– Дайте мне закурить, – попросил Матвей, ощупав свои карманы. Выполнив его просьбу, Мальцев дал прикурить, а потом спросил:
– Скажите, пожалуйста, где вы провели ночь с третьего на четвёртое ноября сего года?
– Ночь с третьего на четвёртое? Я не помню! Дайте сообразить…
– С четверга на пятницу.
– А! – обрадовался Матвей, – я был у подруги!
– Так я и думал. Пожалуйста, Назовите имя, фамилию, телефон и домашний адрес подруги.
Матвей всё чётко назвал. Сняв трубку стоявшего рядом с ним телефона и набрав номер, следователь небрежно пошутил с кем-то, по памяти повторил весь ответ Матвея и приказал:
– Проверь, был ли у неё в ночь с четверга на пятницу Пиленков Матвей Анатольевич.
– Вы подозреваете меня в чём-то? – спросил Матвей, когда Мальцев, гася окурок, положил трубку.
– Подозреваю.
– В чём?
– В расчленёнке.
Губы Матвея дрогнули. Сигарета упала на пол.
– Да вы что, бредите?
– Я теорию излагаю, – возразил Мальцев, скользнув по лицу Матвея усталым взглядом, – я не сказал, что подозреваю тебя сильнее, чем, например, любого из трёх, стоящих за этой дверью. Или из сорока, сидящих внизу. Или из пятнадцати миллионов, населяющих город. Серийного потрошителя по мотивам вычислить невозможно, поскольку здравых мотивов у него нет, а те, которые есть, запрятаны глубоко. Ни один психолог и ни один компьютер не отличит маньяка от не маньяка.
– Я – не маньяк, понятно? – крикнул Матвей, поднявшись и даже сжав кулаки. Его вид немного противоречил словам. Но следователь нисколько не испугался.
– Никто тебя маньяком не называет, прошу заметить. Но мою мысль ты уловил верно.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я объясню. Сядь.
Матвей вновь уселся. Его трясло.
– За полтора месяца, с двадцать первого сентября, в Москве жестоко убито семь проституток, – сообщил Мальцев, – смерть наступала вследствие ножевых ранений. Девушек изрезали так, что опознавать их было большой проблемой. В двух случаях даже пришлось прибегнуть к генетической экспертизе. Убийства происходили в ночное время. Первый удар всегда наносился в горло. Четырёх девушек этот чёрт искромсал в их съёмных квартирах, одну – в Измайлово, на территории лесопарка, другую – в Ховрино, на территории школы, ещё одну – в Кунцево, вблизи железнодорожного полотна, между гаражами. В кармане каждого трупа была страничка, выдранная из Библии. Одна и та же страничка, с историей про блудницу из Книги притч.
– Я Библию никогда в руках не держал, – перебил Матвей, – я даже не знаю, как она выглядит!
– Если я ничего не путаю, час назад ты её цитировал.
У Матвея сердце заныло. Доброжелательно наблюдая за ним, Сергей Афанасьевич предложил ему ещё одну сигарету. Матвей его не услышал. Чуть помолчав, он спросил:
– Так чьи это часики?
– Проститутки, которая была убита последней. Это случилось той самой ночью, которую ты, по твоим словам, провёл у подруги.
– И они точно те самые?
– Да, у них есть примета. Браслет был порван около корпуса и соединён с помощью кусочка швейной иголки.
– Швейной иголки? – переспросил Матвей, заморгав.
– Угу.
Пытаясь поймать за хвост что-то очень смутное и далёкое, Матвей начал тереть ладонью вспотевший лоб. Вдруг оно попалось. Рискуя встревожить Мальцева, он ударил рукой об стол.
– Теперь мне всё ясно! Это – те самые! Да, да, да!
Сергей Афанасьевич, подняв брови, ждал объяснения. И Матвей объяснил, слегка заикаясь:
– Утром сидим на рынке с Денисом, «Девятку» хлещем, уже почти никакие – я потому и не сразу вспомнил… Короче, подходит бомж, предлагает часики за полтинник. Я поглядел на них, вижу – дрянь, да и браслет порван, скреплён иголкой. Вали, говорю, отсюда! Он отвалил. Денис это подтвердит, у него хорошая память!
– Он сейчас здесь?
– Да, здесь! Денис Тюлькин!
Следователь, однако, не поспешил вызывать Дениса.
– Что это был за бомж? – спросил он. Матвей ликовал.
– Ну, обычный бомж! Уже пожилой.
– А ты его раньше видел?
– Кажется, да.
– А точно сказать не можешь?
– Знаете, вряд ли. Они ведь все на одно лицо – чумазые, бородатые!
– Ну, а ты его опознаешь, если увидишь?
– Думаю, да. Но могу вам точно сказать, что он – не из тех, которые постоянно трутся на нашем рынке.
– Что значит трутся?
– Ну, помогают товар возить за десятку. Дайте-ка мне ещё одну сигаретку!
Пока Матвей закуривал, Мальцев снова связался с кем-то по телефону.
– Говорит Мальцев. Организуй-ка рейд на бомжей в районе метро «Электрозаводская». Всех подряд. Да, прямо сейчас. Потом, если что, звони на мобильный.
Положив трубку, Мальцев негромко свистнул. Дверь распахнулась. Вошёл капитан в очках. Он был не один перед кабинетом.
– Тащите мне сюда быстро Дениса Тюлькина, – приказал Сергей Афанасьевич, – без наручников.
Капитан кивнул и выскочил с быстротой младшего сержанта.
– Ну ничего, ничего, – ни к селу ни к городу сказал Мальцев, и, открыв кейс, достал из него листок, исписанный мелким почерком. Отстранив его от лица почти что на расстояние вытянутой руки, стал читать. Это был тот самый листок, на котором сержант с унылым лицом записал фамилии и домашние адреса задержанных торгашей. Между тем, Матвей, следивший теперь за секундной стрелкой, с каждым её движением всё сильнее мрачнел. Просвет как будто наметился, но он вёл к ещё более густому туману. Прапорщик ли подсунул ему в карман проклятые часики? Вряд ли он, с его медвежьими лапами, мог такое проделать! Бомж ли, очень старавшийся чуть ли не подарить ему эти часики, снял их с трупа убитой девушки? Нет, конечно! Этот бомж – старый, спившийся, с трудом ходит. Ему ли ночью с ножом выслеживать проституток и заметать следы, да так заметать, что старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры уж целый месяц без выходных работает с утра до ночи, да всё без толку? Значит, кто-то другой подводит его, Матвея, под монастырь, и делает это с дьявольской хитростью! Было от чего помрачнеть.
Два рослых сержанта ввели Дениса. Велев сержантам уйти, Сергей Афанасьевич посадил доставленного бок о бок с Матвеем, чтоб сразу видеть обоих. Затем представился. На Денисе шапка приподнялась.
– Да вы не пугайтесь, – сказал Сергей Афанасьевич, – у меня к вам всего лишь пара простых вопросов. Бояться нечего, если будете отвечать правдиво и точно. Вы меня поняли?
– Я вас понял, – пробормотал Денис, придав своему лицу несусветно глупое выражение. Мальцева оно, очевидно, очень устроило, так как он улыбнулся, кивнул и задал первый вопрос:
– Скажите, пожалуйста, что вы пили сегодня?
Денис растерянно заморгал и скосил глаза на Матвея.
– Нет, на меня смотрите, – добавил Мальцев металла в голос, – и отвечайте сразу. Что пили?
– Водку и пиво.
– Прекрасно. Сколько? И где?
– Ну, водку – в кафе, грамм сто пятьдесят. А пиво – в палатке, банки четыре.
– А вы всегда в мороз на улице пьёте пиво?
– Нет, не всегда. Я недавно начал. Матвей меня приучил. Мы с ним вместе пьём.
– Вы сегодня пили в его палатке?
– В его.
– К вам кто-нибудь подходил, когда вы безудержно предавались пивному алкоголизму?
– Да, разумеется. Покупатели. Иногда.
– И всё?
– Это когда пили?
– Да, когда пили.
Денис задумался. Всё, что мог позволить себе Матвей, пока на него камнями валились самые ужасающие мгновения в его жизни – это сжать кулаки под столом. Он очень хотел, чтоб ногти до крови вошли в ладони, как у Есенина, когда тот читал свои стихи вслух. Но не получалось.
– К Матвею подходил бомж, – сказал, наконец, Денис.
– Очень интересно. И как он выглядел?
– Старый, дряхлый. С тремя зубами.
– Вы его раньше видели?
– Нет, не видел.
– А опознаете?
– Опознаю.
Матвей старательно вытирал ладони полой бушлата, хоть крови никакой не было.
– Расскажите подробнее, с чем этот бомж подошёл и что говорил, – предложил Сергей Афанасьевич.
– Да я отходил к себе, обслуживал покупателей. А когда вернулся, перед Матвеем стоял этот самый бомж. Предлагал ему купить часики за полтинник.
– Какие часики?
– Женские.
– И Матвей их купил?
– Да нет, не купил.
– По какой причине?
– Ну, я их взял, посмотрел и сказал Матвею, что они гроша ломаного не стоят. К тому же, в браслет был всунут кусок иголки.
– Кусок иголки? В браслет? Зачем?
– Ну, браслет порвали, сложили, иголку в него просунули, отломили концы, и – целый браслет как будто. У них ещё и задняя крышка ржавая вся была. Короче, Матвей послал этого бомжа матом. Тот отвалил куда-то за магазин.
– Смотрите, это они? – спросил Сергей Афанасьевич, поднимая крышку своего кейса. Достав из него прозрачный пакетик с часиками, вручил его собеседнику, – открывать не надо.
– Они, они, – заявил Денис, повертев пакетик, – вот и иголка, а вот и ржавчина! Они, точно.
Следователь убрал улику обратно в кейс.
– Сколько раз Матвей доставал их в камере?
– В какой камере? – удивлённо спросил Денис.
– Ну, в той самой, где вы только что были?
– А как он мог их там доставать? Ведь я вам сказал, что он эти часики не купил!
Мальцев покивал, как будто ответ Дениса требовал глубочайшего осмысления, и промолвил:
– Ну, хорошо. Большое спасибо, гражданин Тюлькин. Я вас более не задерживаю. Милиционерам скажите, что я не вижу причин для вашего пребывания в камере. Пусть они угостят вас чаем.
– Чего?
– Иди, говорю, отсюда!
Денис вскочил, и, сказав, что он был ужасно рад помочь правосудию, быстро выбежал. Матвей даже не поглядел ему вслед. Его эйфория сменилась на этот раз не тревогой, а глубочайшим оцепенением. Оно так сковало его сознание, что он видел теперь уж ход всех трёх стрелок. Следователь, тем временем, закурил, поднялся со стула и подошёл к окну. Стекло дребезжало.
– Ох, и ветрище! – проговорил Сергей Афанасьевич, глядя вглубь ледяных, безлюдных дворов, – при таком ветре минус пятнадцать – как минус тридцать!
Матвей молчал.
– Я был как-то раз на краю Якутии, возле моря, – продолжал Мальцев, – минус пятьдесят пять застал! Ветра, правда, не было. Тем не менее…
– Это рыжая им сказала, что я вытаскивал из кармана часики? – перебил Матвей. Мальцев повернулся к нему. Постоял. Прошёлся. Остановился.
– Рыжая, рыжая.
– Кто она?
– По её словам – близкая подруга убитой девушки, Ольги Фомкиной.
– Погодите! Значит, я вытащил из кармана часики, и она их узнала? Потом, когда её вывели, сообщила об этом?
Следователь кивнул.
– Тридцать человек подтвердят, что я ничего не вытаскивал из карманов и что она минут пять сидела со мной бок о бок! – вскричал Матвей.
– Очень хорошо.
– А кто-то, может быть, видел, как она мне подсунула эти часики!
– Ещё лучше.
– А бомж, когда вы его поймаете, скажет вам, что это она за бутылку водки подговорила его всучить мне эту херню с порванным браслетиком!
– Вообще замечательно.
Возвратившись к столу, Сергей Афанасьевич погасил окурок и опять принялся мотаться из угла в угол. Матвей следил за ним.
– А она сейчас ещё здесь?
– Нет. Она вдруг исчезла каким-то образом.
Изо рта Матвея вырвалось что-то похожее на шипение.
– Как исчезла?
– Да я не знаю, меня здесь вообще не было, – с криворотой досадой ответил Мальцев, – после её сообщения тут, конечно, поднялся переполох. О ней все забыли, а дверь открыта была. Ну, коротко говоря, её след простыл. Такая история.
– А её оформляли без документов?
– Без документов.
– Но ведь она как-нибудь представилась? Назвала свой адрес?
– Конечно. При мне проверили. Всё – туфта. Нет таких по этому адресу.
– А за что её задержали?
– За то, что она орала здесь, возле отделения, матом на весь район. Похоже, ей очень надо было сюда. Ты точно её нигде никогда не видел?
Матвей решительно покрутил башкой.
– Никогда! Нигде!
– Это очень странно.
Сказав так, Мальцев остановился и поглядел на часы. Потом – на Матвея.
– Можешь сейчас поехать со мной?
– Куда?
– В управление. Надо снять твои отпечатки и начертить фоторобот этой таинственной незнакомки. По пути я подумаю, что ещё у тебя спросить.
– А я попаду сегодня домой?
– Конечно. Тебя даже отвезут.
Было восемь сорок. Выйдя со следователем на улицу, где ещё сильнее похолодало, Матвей увидел, что милицейский автобус, стоявший перед порогом, наполнен его сокамерниками. Он понял, что их повезут туда же, куда его. Сергей Афанасьевич распахнул перед ним заднюю дверь «Ауди А-6». Сам расположился рядом с шофёром.
Ехали без мигалки, но весьма резво – стрелка спидометра временами перехлёстывала за 150. Водитель молчал. Мальцев постоянно трепался то с подчинёнными, то с какими-то бабами по мобильному телефону. Матвей сначала прислушивался, потом ушёл в свои мысли. Когда машина из толкотни на Таганской площади вырвалась на Садовое, он уснул, так как мало спал последние двое суток. У него было четыре девушки, три – бесплатные, одна – нет. Но очень красивая. Тем не менее, он во сне увидел другую. Рыжую. Она шла к нему, широко раскрыв большие, сияющие глаза. При этом она, казалось, его не видела. На ней был светло-голубой сарафан. Шла-шла, но не приближалась, хоть он не пятился. К счастью, сон был вскоре оборван.
Глава третья
На другой день утром Матвей, выйдя из метро «Электрозаводская», двинулся не к подземному переходу, куда он должен был двинуться, чтоб попасть на свой рынок, а к железной дороге. Было ещё темно, однако Москва гудела и грохотала, стряхивая с себя в студёную мглу остатки ночного оцепенения. Ветер стих, а мороз, напротив, усилился. Все палатки были уже расставлены. Пахло пряниками, цветами, печеньем, кофе и чебуреками. Стоял ор двух не поделивших что-то девчонок. Из дребезжащих динамиков оглушительно ныла Таня Буланова. Матвей ночью поспал всего лишь часа четыре, и то с кошмарами. Он шёл медленно, разевая рот на каждом шагу и сталкиваясь со встречными. Пару раз его обругали. Это ему настроения не испортило, потому что хуже было и некуда.
Не дойдя метров двадцати до моста, он остановился перед ларьком с бакалеей и парфюмерией. Эта маленькая торговая точка стояла прямо напротив входа в кафе. Продавца в ней не было, но за всеми, кто приближался, зорко следила девушка, торговавшая рядом розами и тюльпанами.
– Где Маринка? – спросил у неё Матвей, достав сигареты.
– А поздороваться не желаете? – усмехнулась девушка, обнажив небольшие зубки, среди которых блестел один золотой. Матвей закурил и сплюнул.
– Не плюйся, …! – рявкнула цветочница, – здесь интеллигентное место!
– Интеллигентное? А чего ты тогда здесь трёшься?
– Мурлом торгую!
Светало. Людей на площади прибавлялось. В кафе зашло несколько студентов. Им нужно было опохмелиться перед учёбой. Дама в песцовой шубе, остановившись перед ларьком, спросила коробку чая. Матвей продал. Он знал цены.
– Вас закрывать там не собираются? – поинтересовалась цветочница, также вытащив сигареты и закурив.
– С какой стати нас закрывать? – не понял Матвей.
– Так ведь говорят, что скоро все рынки в Москве закроют!
– Думаю, это слишком проблематично. Проще закрыть твою пасть.
– Ты, …, самый умный? – ни с того ни с сего вспылила девчонка, – раз сказали – закроют, значит – закроют! Или ты думаешь, тебя спросят?
Матвей хотел продолжить дискуссию, но тут дверь ближайшего из недавно выстроенных на площади магазинчиков распахнулась, и вышла девушка в долгополой дублёнке, вязанной шапочке и ботинках, подбитых мехом. Шапочку распирали торчащие почти перпендикулярно большие уши. В одной руке девушка держала бутылку водки, в другой – пакет томатного сока.
– Слушай, я вчера куртку, юбку и сапоги быстрее купила, чем ты – бутылку! – набросилась на неё цветочница, – твой жених долбанутый мне тут успел все мозги засрать! А ну, убери его за прилавок, чтоб он на глаза мне больше не попадался!
Сдержанно улыбнувшись Матвею и поглядев на зарю за станцией, лопоухая девушка обратилась к подруге:
– Одеждой ты создаёшь свой облик, а водкой – внутренний мир, своё самоощущение во Вселенной. Ты что-нибудь продала?
– Вот он продал чай! – взвизгнула цветочница, указав на Матвея так, будто бы он продал килограмм героина. Матвей отдал лопоухой деньги. Спросил:
– В честь чего опять нажираться будете?
– В честь мороза.
Ответив так, лопоухая прошмыгнула в ларёк. Там она, поставив свои покупки на стол, достала из-под него две ложки, миску салата из огурцов с редиской и упаковку пластиковых стаканчиков. Вслед за нею вошла в ларёк и цветочница.
– За цветами следи! – тявкнула она на Матвея.
– А вас хозяйка не заругает? – обеспокоился тот. Ушастая дама, скручивая с бутылки пробку, дала ответ:
– Нет, конечно. У Дашки через четыре дня – День рождения.
– Через три, – уточнила, сгрызая угол пакета с соком, цветочница, – и не у меня, а у Машки.
– Что ж вы не позовёте её?
– Да сама притащится! Она водку чует за километр, как акула – кровь.
Девушки налили сок в три стаканчика и в три – водку. Матвей взял по одному. Выпили, запили. Идущие мимо люди если и обращали на них внимание, то спокойное, с осознанием права и даже необходимости создавать своё самоощущение во Вселенной.
– Ты салат будешь? – спросила Матвея Дашка, взяв у него стаканчики.
– Нет, не буду.
– Ну и дурак! Отличный салатик.
– Очень возможно. Но я не ем, когда пью.
– А ты вообще когда-нибудь ешь? – заорала Дашка, и, потянувшись к Матвею, впихнула обе руки ему под бушлат, чтоб пощупать рёбра, – ой, какой тощий! Кости одни! Если вы с Маринкой когда-нибудь дозреете до перепихнина, кровать под вами ни разу даже не заскрипит!
Маринка невесело усмехнулась. К цветам, тем временем, подошёл мужчина весьма брутального типажа. Матвей сообщил об этом развеселившейся Дашке. Та, набив рот салатом, ринулась к покупателю, и Матвей не замедлил воспользоваться возможностью оказаться рядом с Маринкой. Она его обняла, но, когда он прильнул губами к её губам – отстранила, бескомпромиссно мотнув ушами, и села на складной стульчик.
– Устала я! Отвяжись! Всю ночь не спала.
Матвей вынул сигареты и закурил.
– Я тоже всю ночь не спал.
– Почему?
– А ты почему?
– Ужастик смотрела. Четыре серии. Мне Оксанка дала кассеты только до пятницы. Очень страшный! Теперь неделю глаз не сомкну.
– А я…
– Почём у вас гречка, миленькие мои? – вдруг остановилась перед ларьком древняя старушка с пустой авоськой.
– По двадцать два пятьдесят, – сказала Маринка. Бабка, заойкав, поплелась дальше.
– А я участвовал в нём, – закончил Матвей.
– Не поняла. В чём?
– В ужастике.
Вскинув брови, Маринка стала глядеть в упор на Матвея и вопросительно есть салат. Матвей стал рассказывать. По порядку, начав с бомжа. Когда он дошёл в рассказе до своего выхода из клетки, вернулась Дашка.
– Семь белых взял! – крикнула она, с триумфом размахивая купюрами, – по тридцатнику! Ох, тяжёлый! Военный, кажется. Срезы, …, ему не понравились!
– Дашенька, отойди, пожалуйста, – тихим, сдавленным голосом попросила Маринка, отложив ложку, – нам очень нужно поговорить.
– Я всё поняла. Болтайте, сколько хотите! Только давайте сперва ещё вмажем по стакану.
Спорить было бессмысленно. Быстро выпив, Дашка вернулась к своим цветам, и Матвей продолжил рассказ. Маринка его не перебивала и отводила взгляд от его лица лишь тогда, когда подходили потенциальные покупатели. Ни один из них надолго не задержался, так как она объявляла цены две тысячи двадцатого года, хоть был ещё только тысяча девятьсот девяносто восьмой. Но от двух приятельниц, прибежавших, как предрекала Дашка, на запах водки, не удалось отделаться так легко. Пришлось отдать им бутылку.
– Ну, так и что было дальше? – поторопила Маринка, когда они, наконец, ушли.
– Да, в принципе, ничего. Взяли у меня отпечатки пальцев, сделали фоторобот этой паскуды, и тут как раз моё алиби подтвердилось – ну, что я в ночь с четверга на пятницу был у друга. А потом Мальцеву сообщили, что где-то здесь, в каком-то подъезде, нашли зарезанного бомжа. Сергей Афанасьевич моментально повёз меня и Дениса в морг. Я бомжа узнал, Денис – тоже.
– Всё, Матвей, хватит, – проговорила Маринка и провела варежкой по лбу, как будто стирая пот. Матвей разозлился.
– Что значит – хватит? То расскажи, то хватит! Ты разберись, чего тебе нужно!
– Ну, хорошо. Рассказывай дальше.
– Так я уж всё рассказал!
– Ну, тогда иди, продавай наждачку. Ко мне хозяйка приходит в десять. Если она тебя здесь увидит – мне по ушам влетит, а они и так у меня несчастные. До свидания.
Наклонившись, Матвей куснул Маринку за шею и сразу выбежал, успев всё же словить от неё пинка. Ему было весело, потому что и Самоощущение во Вселенной наладилось, и Маринку, судя по её роже, его рассказ глубоко потряс.
Над городом взошло солнце. Стёкла домов слепили глаза. Было минус двадцать. Перейдя улицу по подземному переходу, Матвей купил в палатке фастфуда жареную куриную ножку, и, уплетая её, очень не спеша направился к рынку. Рынок вовсю работал. Дениса не было. Зато был Борис, компаньон Матвея. Палатка у них была одна на двоих, чтоб меньше платить, а товар – у каждого свой. Боря, в прошлом слесарь-сантехник, торговал тем, что ему несли со складов бывшие коллеги: розетками, электродами, инструментами, выключателями, деталями унитазов. Иногда брал различный товар на реализацию. Характер он имел непростой, а вид – вполне безобидный: ростом был мал, умеренно толст, носил небольшие усики и почти всегда улыбался, прищуривая глаза неопределённого цвета. Одевался как дед Мазай, хотя обладал неплохой жилплощадью в Красногорске и гаражом, где стоял вполне ещё свежий «Пежо-405».
Увидев перед палаткой телегу, нагруженную своим товаром, Матвей поблагодарил Алёшку. Тот у него спросил, как дела. Матвей неопределённо махнул обглоданной костью и поздоровался с Борей.
– Привет, Матюшка, привет, – захихикал Боря, раскладывая товар на своём столе, – ты сейчас из дома? Или из шестьдесят второго?
– Из дома, – сказал Матвей, начав разгружать телегу.
– Серьёзно? Ну, ничего! Ты не обижайся на них, Матвей. Ты ведь уже понял за пару лет, кто идёт в менты? Правильно – дебилы, уроды и идиоты. Что взять с людей, которые из деревни вчера приехали или были зачаты возле пивного ларька? Откуда у них культура, образование, тонкий вкус? Даже ночевать тебя не оставили! Неужели нашлись мальчишки посимпатичнее?
– Пострашнее, – сказал Матвей, – из прокуратуры.
Боря не успел удивиться, так как к нему подошел толстяк в драповом пальто и спросил, годятся ли краны, лежащие на столе, для газового баллона.
– Нет, дорогой, они для воды, – мягко сказал Боря, – для газа – с жёлтыми ручками.
– А они у вас есть?
– Штук пять где-то было. Могу порыться. Но у меня они дорогие.
– А где дешёвые?
– А за три палатки отсюда, у мужика с наколками на руках. Он – человек честный, уж целый год на свободе ходит, так что обслужит тебя как милого друга, не сомневайся!
– Я тебя понял, – встроился покупатель в тон доверительной фамильярности, – а с хрена у него дешевле?
Боря пожал плечами.
– Взлетишь – узнаешь.
– Нет, я взлетать пока не хочу! – хитро замахал руками толстяк.
– Ну, это ты брось, – возмутился Боря, – не хочет он! Да, конечно, это не Третьяковская галерея будет, когда твои потроха соседям по даче в окна влетят, но всё-таки лучше, чем ждать инсульта! В инсульте-то что хорошего? Даже если сразу подохнешь, жене своим постельным режимом седых волос не прибавишь – расходы гибельные! Ведь самый простенький гроб стоит знаешь сколько? Я уж не говорю про место на кладбище. Там такие скоты работают – не дай бог! Пользуются тем, что люди над гробом близкого человека не лезут в драку за каждый рубль! А так – ни гроба, ни трупа. Всем хорошо, все довольны. Труп на поминках обычно портит собравшимся настроение. Да, конечно, после трёх рюмок многие начинают и анекдоты рассказывать, и плясать, но – не все, не все. Вот я, например, в апреле хоронил тёщу…