Но общие-то потери войск ЮЗН исследователи, проведя кропотливую работу по сбору и анализу всех имеющихся данных, оценили немногим выше, чем их оценило командование РККА «по горячим следам»: 277 190 человек (у Кривошеева) против 266 927 (по данным 1942 года). Разница – 10 263 человека.

Согласитесь, что ошибка в 1942 году, учитывая сложность вопроса, была не столь уж велика. Предвидя упрёки, сразу оговоримся, что речь ведём о сухих цифрах, статистике, а не о ценности человеческой жизни (вот, мол, хорош автор очерка – более чем десять тысяч человеческих жизней ему – пустяки) или военной значимости такого количества солдат (как-никак, в 42-ом десять тысяч – это почти штатная численность стрелковой дивизии (около 11 тысяч человек, по штатам 1942 года, хотя в реальности её численность редко достигала штатного уровня [22; 81])).

Однако, что можно сказать на основании цифр, приводимых коллективом под руководством Кривошеева? Объективно, только то, что из окружения не могли не выйти более 170 958 человек. Но при этом не будем забывать о безвозвратных потерях 21, 28 и 38-й армий. Общие потери по ним оцениваются примерно в 55 тысяч человек (см. таблицу выше). Но сколько составляли по этим армиям потери безвозвратные? На основании тех данных, которыми мы располагаем, этого сказать нельзя. Видимо, большинство пишущих про майское 42-го года сражение под Харьковом также подобной информацией не располагают.

Даже если допустить, что безвозвратные потери этих трёх армий составляли только пятую часть от общих, то мы выходим на цифру «10-11 тысяч» человек. Сюда же надо прибавить и безвозвратные потери частей неармейского подчинения, которые в «котёл» не попадали.

Таким образом, из числа «170 958» можно вычесть 10-15 тысяч. Получаем 155-160 тысяч. Вот именно столько войска Юго-Западного направления потеряли в Харьковском «котле» безвозвратно. Принимая во внимание вполне объяснимую неполноту советских данных и немецкую информацию, кажется допустимым увеличить цифру до, примерно, 200 тысяч человек. Это – максимум. Но мы подчёркиваем слово «кажется», т.е. – это предположительное число, которое можно как подтвердить, так и опровергнуть.

Хотелось бы сделать ещё пару замечаний.

На сайте «Забытый полк» нам встречались воспоминания побывавших в Харьковском «котле» бойцов. Так вот, в одном из этих воспоминаний говорится, что когда советская окружённая группировка ещё не была разгромлена, немцы сбрасывали в расположение наших войск листовки, в которых указывали, что в окружение попало 150 тысяч советских солдат и командиров. Интересное свидетельство. Конечно, требовать от немцев «точной арифметики» в момент, когда бои в «котле» продолжались, трудно. Но приблизительную оценку они вполне могли сделать. И она, как видим, совпадает с указанной нами цифрой.

И ещё. Один из бойцов вспоминал, что общался уже после взятия в плен со штатским пожилым мужчиной, который также оказался в плену. Мужчина этот числился в рабочем батальоне из местного населения, которое наше командование привлекало для строительства укреплений. Наверняка этот мужчина был далеко не единственным гражданским, взятым немцами в плен. Памятуя, что в 1941 году немцы забирали в плен всё мужское население призывного возраста на захваченных территориях, можно предположить, что с мужчинами из рабочих строительных батальонов в 1942 году под Харьковом они проделывали то же самое. Не берёмся судить, насколько, но подобные действия гитлеровцев вполне могли увеличить число пленных в приводимых ими данных.

Приблизительность советских данных (точнее сказать – возможное наличие в них погрешности), так же как и немецкая информация, о которой скажем чуть ниже, не дают покоя многим исследователям. И «лучший» выход, который они находят, – это пофантазировать (так сказать, вольные фантазии на заданную тему). Например, А. Мартиросян, видимо, увидев ошибочность утверждения о 207 047 человек, попавших в «котёл» и не вышедших из него, говорит более обтекаемо о 207 047 человек, «которые были убиты и попали в плен», имея в виду все войска, участвовавшие в наступлении на Харьков, а не только южную советскую группировку, угодившую в окружение [27; 11]. Но, как мы видели, эти пресловутые «207 047» выведены совершенно ошибочно, и использовать их дальше хоть в каком-нибудь контексте попросту неверно.

Ю. Лубченков и В. Артёмов, авторы книги «Маршал Малиновский. От солдата до маршала» (М., 2008), оперируют данными исследовательского коллектива генерала Кривошеева, «слегка» их подкорректировав (на каком основании?), и объявляют общие потери советских войск равными 280 тысячам человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Но при этом добавляют, что эти данные неполны [25; 148].

Ещё дальше в корректировке Кривошеева и его соавторов идёт В. Казак (статья «Харьковский котёл» в журнале «Тайны века (№ 9, 2004), размещённая также на одном из сайтов в Интернете). Он пишет:

«Официально с 12 по 29 мая 1942 года безвозвратные и санитарные потери (убитые в боях, умершие от ран, пропавшие без вести, раненые и контуженные, эвакуированные из районов боевых действий) составили около трёхсот тысяч бойцов и командиров… Но, судя по многим данным, эти цифры занижены и не отвечают действительности» [21; 5].

Но все эти «фантазии» кажутся просто детскими играми в сравнении с той информацией, которую привела в своей Интернет-статье «В Украине нашлась пропавшая казахская дивизия» А. Ахметова. О потерях советских войск именно в «котле» под Харьковом А. Ахметова упоминает дважды – в начале и в конце статьи. Первое упоминание выглядит так:

«Детали кровавой мясорубки в «харьковском котле» вообще постарались максимально задвинуть в тёмные углы истории. Бездарные действия командования обрекли на гибель сотни тысяч воинов. По предварительным данным, только в плену оказалось порядка 250 тысяч человек (выделено нами – И.Д.)» [1; 1].

А вот второй «пассаж» автора статьи:

«В ходе боёв в «харьковском котле», по предварительным данным, погибло более 300 тысяч человек, без учёта пропавших без вести. Их число даже примерно пока неизвестно. Как уже говорилось, более 250 тысяч человек оказалось в плену (выделено нами – И.Д.)» [1; 4].

Эти строки стоят того, чтобы о них поговорить подробнее. Вот так и фальсифицируется история. Во всяком случае, создаются искажённые о ней представления в массовом сознании.

Прежде всего скажем, что статья госпожи А. Ахметовой посвящена благородной и нужной теме: выяснению судьбы казахстанцев, погибших под Харьковом в мае 1942 года. Точнее, речь в ней идёт о солдатах бывшей 106-й кавалерийской дивизии, сформированной в декабре 1941 года в Акмолинске. В марте 1942 года дивизия была расформирована, её бойцы, переброшенные под Харьков, были включены в состав полков кавалерийских дивизий 6-го кавалерийского корпуса, который, как известно, практически, полностью погиб в Барвенковском «котле».

Но, думается, выясняя одни, ранее неизвестные исторические факты, запутывать и искажать другие – вещь совсем не соответствующая благородной цели.

Для начала обратим внимание, что А. Ахметова ведёт речь только о судьбе южной группировки советских войск. И только эта группировка, по её словам, потеряла безвозвратно свыше 550 000 человек (без учёта пропавших без вести)! Откуда такие цифры?

Число «300 000», и это можно утверждать почти со стопроцентной уверенностью, взято из статьи В. Казака «Харьковский котёл». Оно фигурирует именно там. С той лишь разницей, что В. Казак, опирающийся на работы группы Кривошеева, увеличивая значащуюся в них цифру с 277 190 человек до «около 300 тысяч», говорит всё-таки об общих (безвозвратных и санитарных) потерях всех войск Юго-Западного направления, принявших участие в наступательной операции, т.е. имеет в виду и три «северные» армии. У госпожи же А. Ахметовой число «300 000» перенесено только на южную советскую группировку. Но это ещё не всё. Если В. Казак употребляет в приложении к цифре потерь слово «около», то А. Ахметова – уже слово «более». Разница, как говорится, налицо. В первом случае можно допустить, что потери были и меньше трёхсот тысяч, во втором же – однозначно ясно, что они были больше этого числа.

Дополнительным свидетельством того, что автор статьи «В Украине нашлась пропавшая казахская дивизия» не очень качественно позаимствовала (или не очень качественно сознательно исказила?) информацию автора статьи «Харьковский котёл», служит цифра вышедших из окружения. По утверждению А. Ахметовой, «выбраться из харьковской мясорубки удалось лишь 22 тысячам бойцов» [1; 4]. О 22-х тысячах вышедших говорит и В. Казак. Но вот в какой формулировке:

«28 мая были спасены 22 тысячи красноармейцев и командиров. Прорыв изнутри возглавили член Военного совета фронта (Юго-Западного – И.Д.) дивизионный комиссар К.А. Гуров и начальник штаба 6-й армии генерал-майор А.Г. Батюня» [21; 4].

Т.е. В. Казак говорит только о прорыве из окружения группы Гурова-Батюни (по некоторым данным, в ней вышли свыше 20 – 22 тысяч человек). Но ведь были и другие прорвавшиеся группы. Общее количество вышедших – около 27 тысяч бойцов и командиров. И В. Казак информацию, вроде бы, не искажает, потому что об общем количестве вышедших из окружения не говорит (в принципе, ловкий приём: не искажаем, но и правды не говорим). А вот А. Ахметова, не пожелав разобраться в вопросе, продекларировала 22 тысячи как общее количество спасшихся из «котла».

Но и это ещё не всё. Самое поразительное в статье А. Ахметовой то, как она распределяет потери:

1) Свыше 300 000 – убитые.

2) Более 250 000 – пленные.

Уже более 550 000 человек безвозвратных потерь. А ведь есть ещё (отдельно!):

3) Пропавшие без вести. «Их число даже примерно пока не известно» [1; 4] (!!!). Т.е., надо полагать, что таковых, по мнению А. Ахметовой, было очень много.

Итак, 300 000 общих потерь всех войск ЮЗН, наступавших на Харьков, превратились в 300 000 только убитых в Барвенковском «котле». Плюс было 250 000 пленных. Плюс много-много без вести пропавших. И последние две позиции потерь – это тоже только в «котле». Словом, наверное, войска ЮЗН потеряли безвозвратно в Харьковском окружении столько, сколько они имели сил для этой наступательной операции вообще (напомним, что имели они 765 300 человек). И ведь это ещё без учёта раненых! Остаётся только разобраться с тем, кто же потом здесь воевал с немцами? Очевидно, русское бездорожье и русские морозы.

Более безграмотные построения, чем в статье госпожи А. Ахметовой, трудно себе вообразить.

Однако остаётся ещё вопрос, из каких источников взялась цифра 250 000 пленных? Скорее всего, оттуда же, откуда у В. Казака появилась цифра 229 000 бойцов и командиров, попавших под Харьковом в плен [21; 5]. Цифра позаимствована у немцев. Правда, с некоторыми корректировками, которые так любимы рядом авторов.

По немецким данным, в плен в Харьковском «котле» взято около 239 000 советских воинов [23; 407], [9; 73], [4; 239].

Видимо, «объективный» подход к вопросу заставил В. Казака уменьшить немецкие данные о количестве советских пленных, взятых в Барвенковском выступе, на десять тысяч человек. Зато А. Ахметова в порыве «исследовательского энтузиазма» превзошла даже самих немцев, увеличив их цифру советских пленных, примерно, на 11 тысяч человек.

Совершенно непонятно, из каких соображений исходили указанные авторы, поправляя немцев в их статистических выкладках. Какими данными они руководствовались при этом?

Здесь необходимо отметить, что именно немецкая цифра пленённых в окружении под Харьковом служит главным основанием для заявлений о том, что советские цифры потерь в Харьковском сражении сильно занижены. Правда, серьёзным и объективным исследователям хорошо знаком не только советский «эффект занижения» своих потерь, но и немецкий «эффект завышения» потерь противника, другими словами, завышение немцами своих «достижений». Вот и в отношении немецких данных о советских потерях под Харьковом добросовестные историки замечают, что «эта информация не совсем объективна, …немцы потери противника явно завышают» [9; 79].

Говоря о потерях Красной Армии в Харьковском мая 1942 года сражении, нельзя не упомянуть о потерях среди советских военачальников. Попавшие в окружение вместе с вверенными им войсками десятки высших и старших красных командиров до конца выполнили свой долг. Когда требовала обстановка, они становились плечом к плечу со своими солдатами, ходили в отчаянные штыковые атаки, горели в танках. Кто-то вырвался из окружения во главе больших групп бойцов, как, скажем, генерал-майор Е.Г. Пушкин (командир 23-го танкового корпуса), дивизионный комиссар К.А. Гуров (член Военного совета Юго-Западного фронта), генерал-майор А.Г. Батюня (начальник штаба 6-й армии). Но очень многие погибли в «котле». Среди них: заместитель командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко, командующий 6-й армией генерал-лейтенант А.М. Городнянский, член Военного совета 6-й армии бригадный комиссар И.А. Власов, командующий 57-й армией генерал-лейтенант К.П. Подлас, начальник штаба 57-й армии генерал-майор А.Ф. Анисов, член Военного совета 57-й армии бригадный комиссар А.И. Попенко, командующий артиллерией 57-й армии генерал-майор Ф.Г. Маляров, командующий армейской группой генерал-майор Л.В. Бобкин, командир 21-го танкового корпуса генерал-майор Г.И. Кузьмин, командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор Д.Г. Егоров, командир 47-й стрелковой дивизии генерал-майор Ф.Н. Матыкин, командир 270-й стрелковой дивизии генерал-майор З.Ю. Кутлин, командир 337-й стрелковой дивизии генерал-майор И.В. Васильев и многие другие [5; 13], [9; 73], [16; 239], [6; 213], [14; 61-62], [17; 353-354].

Хочется привести такие подробности. Командарм-6 А.М. Городнянский погиб в рукопашной схватке. Поражённые его бесстрашием немцы привезли тело генерала на захваченном танке в село Орлиноорское и похоронили с воинскими почестями [21; 5].

Вместе с командующим армейской группой генерал-майором Л.В. Бобкиным погиб его 15-летний сын. Отец и сын, не расставаясь, вместе колесили по дорогам войны. Вместе они и погибли во вражеском «котле» [17; 354].

И пусть этот скорбный список погибших под Харьковом в мае 1942 года советских генералов будет укором совести тех современных авторов, которые смеют писать о том, что наши солдаты в окружении были брошены командованием на произвол судьбы.

Что касается потерь вооружения и техники в боях под Харьковом, то они уже приведены нами в таблице № 1.

Ещё в 1942 году советские военные отмечали, что указанные цифры занижены, т.к. по ряду соединений информация отсутствовала.

Немецкие же данные таковы (отметим, что касаются они именно «котла»): уничтожено и захвачено 2 026 орудий, 1 249 (1 250) танков и 540 самолётов [23; 407], [4; 239], [9; 73].

Мы не располагаем информацией, чтобы корректировать как советские, так и немецкие данные о потерях наших войск в технике и вооружении. С уверенностью можно говорить лишь о том, что реальные цифры этих потерь лежат где-то между советскими и немецкими данными по ним.

Единственный пункт, о котором хотелось бы сказать, так это танковые потери.

В статье В. Казака «Харьковский котёл» фигурирует цифра – 775 потерянных нашей стороной танков. Как видим, она отличается от официальных советских данных (652 танка) на 123 боевые машины. Источник появления цифры «775» у В. Казака, как представляется, следующий. В своём докладе в Ставку ВГК от 15 мая 1942 года главнокомандование Юго-Западного направления отметило, что за четыре дня боёв (12, 13, 14 и 15 мая) потери 38-й армии в танках составили около 100 единиц [5; 436-438]. В документах, на основании которых составлена таблица № 1, сведения о танковых потерях 38-й армии отсутствуют, т.е. они не вошли в итоговое число «652». Сложение последнего числа и данных о, примерно, сотне танков, потерянных армией К.С. Москаленко к 16 мая (с обычным «припуском на увеличение», который так любят некоторые исследователи), и дали цифру потерянных нашей стороной танков, которую приводит в своей статье В. Казак. Безусловно, такой подсчёт несколько условен, ведь часть из «около ста» потерянных бригадами 22-го танкового корпуса к 16 мая машин могла вернуться в строй (и наверняка возвращалась). С другой стороны, бригады этого корпуса, «закреплённого» за 38-й армией, и в последующие дни, получив пополнение материальной частью, принимали участие в боях и, следовательно, несли потери. Тем не менее, с оговорками, уточнение В. Казака по танковым потерям мы принимаем.

Но людским и материальным уроном последствия поражения под Харьковом в мае 1942 года не ограничиваются.

Прежде всего, инициатива действий, которая до сего момента находилась в руках советских войск, была ими утрачена. По крайней мере, на юге советско-германского фронта, т.е. на том направлении, которое стало в тот момент решающим.

Мы лишились выгодного плацдарма, приобретение которого было оплачено дорогой ценой. Немцы же сделали первый шаг к созданию такой конфигурации фронта, которая была им нужна для нанесения решительного удара на Кавказ и Сталинград (план «Блау»). Вторым и третьим шагами в этом направлении явились наступления по плану «Вильгельм» (цель – разгром северной группировки советских армий в районе Харькова, т.е. 21, 28 и 38-й армий) и плану «Фридерикус–II» (цель – окружение 9-й и 38-й армий) [17; 344-349].

ГЛАВА V

«АНАТОМИЯ» КАТАСТРОФЫ

И.В. Сталин назвал наше поражение под Харьковом проигрышем в наполовину выигранной битве [5; 459-460], [9; 74], [27; 5].

Современный российский исследователь К.В. Быков написал так:

«Это поражение стало для нас самым неоправданным, самым обидным за всю историю Великой Отечественной войны» [5; 14-15].

Так в чём же были причины харьковской катастрофы? Почему многообещающая, имеющая большие шансы на успех, удачно начатая операция советских войск закончилась крахом?

На фоне событий сражения мы попытались обозначить эти причины, разобраться в некоторых спорных, на наш взгляд, вопросах.

Заключения некоторых исследователей, сводящие всё к виновности тех или иных лиц в командовании РККА, страдают однобокостью.

Крайним упрощенчеством являются как заявления: «Во всём виноват Сталин», так и обвинительные приговоры Тимошенко и Хрущёву (это, мол, всё из-за них).

На самом деле, имел место целый комплекс причин, приведших к поражению. И если уж говорить о том, кто виноват в возникновении этого комплекса, то мы даём ответ: «Советское командование на уровне Ставки Верховного Главнокомандования, Генерального штаба РККА, главнокомандования Юго-Западного направления, командования Юго-Западного и Южного фронтов, а также некоторых армий, корпусов и дивизий». Такой ответ покажется кому-то странным, но тем не менее, на наш взгляд, он наиболее объективен.

Итак, каковы же причины?

1) Ставка ВГК и Генштаб неверно определили стратегическое направление, на которое будут направлены главные усилия германской военной машины. Такого удара на Юге наше высшее командование не ждало. Соответственно, необходимых сил для парирования удара на этом направлении не имело.

И здесь надо отметить, что первоначально командование ЮЗН оказалось дальновиднее Ставки ВГК и Генштаба. Как видно из его мартовского доклада в Ставку, Юго-Западное направление оно считало равнозначным Западному.

2) Ставка ВГК в лице Сталина, разрешив, несмотря на возражения Генштаба, проведение наступательной операции под Харьковом, не выделила Юго-Западному направлению для неё достаточно дополнительных сил. Сталинская формулировка: «Считать операцию внутренним делом командования направления», – означала не только то, что начальник Генштаба не должен был вмешиваться в вопросы подготовки и проведения операции, но и то, что командование ЮЗН должно рассчитывать, в значительной степени, на свои наличные силы. Между тем операция хоть и определялась как локальная, но носила довольно большой масштаб, а войска направления были сильно измотаны практически непрерывными наступательными боями января-апреля 1942 года. В этих условиях введение в состав северной ударной группировки Юго-Западного фронта 28-й армии, на формирование которой к тому же была обращена часть сил 38-й армии, проблемы не решало [16; 220-223]. Южная группировка в Барвенковском выступе не получала даже такого усиления. Поэтому маршал С.К. Тимошенко вынужден был массировать свой ударный «кулак» на Барвенковском плацдарме за счёт и без того ослабленных 9-й и 57-й армий Южного фронта. Тем самым было создано то южное «мягкое подбрюшье» наступающих с юга-востока на Харьков сил ЮЗФ, которое оказалось столь уязвимым.

Теоретически войскам 9-й и 57-й армий лучше всего было поставить активные наступательные задачи, что позволило бы сковать силы противника к югу от Барвенковского выступа и предотвратить всякую опасность немецкого удара «под дых» бьющей на Харьков 6-й армии А.М. Городнянского и обеспечивающей своим наступлением на Красноград этот удар с запада и юго-запада армейской группе Л.В. Бобкина. Но понёсшие большие потери в январско-апрельских наступлениях 9-я и 57-я армии были не способны не только наступать, но и обеспечить прочную глубокоэшелонированную оборону, плотность войск в которой соответствовала бы уставным (вполне обоснованным) требованиям.

В таком положении изначально виновата всё-таки Ставка ВГК. Но и ответственности с командования ЮЗН снимать нельзя. Ведь С.К. Тимошенко и И.Х. Баграмян не могли не осознавать наличие «Ахиллесовой пяты» в построении своих войск. Но, осознавая, тревогу не били, не настаивали, не убеждали, не доказывали. «Взяли под козырёк» и пошли исполнять, полагаясь, очевидно, на русский «авось».

3) «Харьковское сражение было проиграно в большой степени из-за плохой разведки», – считает К.В. Быков [5; 10]. И мы вполне согласны с этим выводом исследователя.

Командованием Юго-Западного направления, подчинённых ему фронтов и армий, фактически не была вскрыта противостоящая войскам направления немецкая группировка. Неожиданностью явилось наличие в районе Харькова второй танковой дивизии, никто не увидел (или не придал значения?) концентрации сил противника против южного фаса Барвенковского выступа, в частности, «проглядели» две(!) немецких танковых дивизии. Ожидали увидеть крупную танковую группировку в районе Змиева, где её не было и в помине, и уже в ходе наступления, делая «поправку» на Змиев, продолжали держать «в загашнике» два танковых корпуса (вместо их быстрого введения в прорыв).

Словом, били чуть ли не в слепую. Даже контуров «Фридерикуса–I», начало которого мы упредили всего на шесть дней, командование ЮЗН не определило. А ведь после почти года войны можно было даже просто предположить, как будут действовать немцы. Излюбленный их приём – «подсечение» флангов – был уже на горьком опыте 1941 года познан Красной Армией, а применить его в таком «удобном месте», как «узкогорлый» Барвенковский выступ, немцам «сам бог велел». Подобное предположение должно было привести к целенаправленному сбору развединформации, чтобы предположение подтвердить или опровергнуть. Но ничего этого сделано не было.

4) Промахи при проведении операции.

Первый из них – позднее введение в бой 21-го и 23-го танковых корпусов. Опоздали на 3-4 дня, что позволило немцам к юго-западу от Харькова закрепиться на тыловых оборонительных рубежах, подтянуть резервы на угрожаемый участок. Эффекта этот запоздалый ввод не имел. А что могло получиться, введи С.К. Тимошенко танковые корпуса в дело 13-го или, хотя бы, 14-го мая? На наш взгляд, об этом очень убедительно пишет известный российский историк А. Исаев. Предоставим ему слово:

«Своевременный ввод в бой 21-го и 23-го танковых корпусов мог заставить немецкое командование отказаться от «Фридерикуса» и бросить все силы на отражение удара обходящих Харьков танков. Командующий группы армий «Юг» фон Бок был на грани этого решения, и только твёрдость Гальдера позволила, в конце концов, провести урезанный «Фридерикус» (так называемый «Фридерикус-Юг» – И.Д.), принёсший успех немецкой стороне. В случае прорыва к западу от Харькова двух крупных механизированных соединений мог уже дрогнуть Гальдер, или фон Бок мог начать принимать самостоятельные решения по раздёргиванию ударной группы Клейста. Маршал С.К. Тимошенко медлил с вводом в бой танковых корпусов, поскольку не был достигнут решительный результат наступления северной ударной группировки. Однако глубокий прорыв в обход Харькова мог сам по себе вызвать вскрытие фронта в полосе армии Д.И. Рябышева. Хотя бы вследствие отвлечения на отражение удара корпусов одной из двух танковых дивизий, 3-й или 23-й» [17; 349-350].

К этим словам остаётся лишь добавить, что С.К. Тимошенко медлил с введением танковых корпусов в бой не только из-за сложностей на участке северной группы войск, но и из-за отсутствия должного авиаприкрытия выдвижения танковых корпусов (самолёты были переброшены в помощь северной группировке), и из-за опасений танкового контрудара из района Змиева (в случае такого контрудара силы одного из корпусов могли быть использованы для его парирования).

За данный оперативный промах целиком отвечает командование Юго-Западного направления.

Второй промах – «побригадное раздёргивание» 22-го танкового корпуса, приданного 38-й армии. Командование ЮЗФ-ЮЗН разрешило проделать это командарму-38 К.С. Москаленко. В результате танки корпуса использовались как танки НПП (непосредственной поддержки пехоты) различными дивизиями 38-й армии. Уже в первый день боёв, проламывая оборону противника, танковые бригады понесли значительные потери. Во второй день бригады бросали навстречу начавшим контрнаступление 3-й и 23-й танковым дивизиям немцев. Пытаясь сдержать немецкий танковый удар, бригады лишились почти всех танков. А ведь мощное подвижное соединение, каковым был 22-й танковый корпус, могло быть введено в прорыв в полосе 38-й армии уже по результатам боёв 12 мая. Успехи армии К.С. Москаленко были за этот день наиболее значительны. Удар единого танкового корпуса не только не дал бы отступившим немцам возможности опомниться и закрепиться на тыловых рубежах, но и сорвал бы само сосредоточение для контрудара 3-й и 23-й танковых дивизий противника. Как в этом случае развернулись бы дальнейшие события, остаётся только гадать. Однако можно с уверенностью сказать, что худшими, чем оказались в действительности, они бы не были. Скорее всего, глубокий прорыв армии К.С. Москаленко в сочетании с нажимом 28-й и 21-й армий заставил бы немцев под Харьковом уйти в «глухую» оборону. Северная группировка советских армий не выпустила бы инициативу из своих рук, не переходила бы периодически к обороне, не пятилась бы назад, отдавая противнику с таким трудом отбитую территорию. Кроме того, взаимодействие с 6-й армией А.М. Городнянского по окружению чугуевско-балаклеевской группировки немцев становилось вполне реальным.

Итак, этот оперативный просчёт на совести командарма-38 и командования ЮЗН, которое командарма «не поправило».

Третий оперативный промах – «самовольное» наступление 9-й армии на Маяки 7-15 мая. Будучи теоретически весьма полезным и необходимым (овладение Маяками расширяло устье Барвенковского выступа), в конкретных условиях первой половины мая 1942 года на том участке фронта оно было вредно. Что бы ни говорил К.В. Быков, пытаясь оправдать командарма-9 Ф.М. Харитонова и командующего Южным фронтом Р.Я. Малиновского, но в этом неудачном наступлении бесполезно сжигались силы и 9-й армии, и фронтовых резервов, силы, которых и так было недостаточно для создания прочной обороны. Кроме того, затеянная именно в связи с «Маяковской» операцией перегруппировка сил 9-й армии и резервов Южного фронта привела к тому, что ряд частей и соединений к началу немецкого наступления не оказались на отведённых им участках оборонительной линии, что, как вы понимаете, усилению отпора противнику не способствовало.

Слово «самовольное», говоря о наступлении на Маяки, мы не зря взяли в кавычки. Начавшись по инициативе генерала Ф.М. Харитонова, оно было фактически одобрено Р.Я. Малиновским. Но и командование Юго-Западного направления, узнав об идущих на левом фланге 9-й армии боях, не прекратило их тут же. Несколько дней С.К. Тимошенко и И.Х. Баграмян наблюдали за событиями под Маяками. И только 15 мая отдали приказ о прекращении бесплодных попыток овладеть этим населённым пунктом. Формально они не отдавали приказ штурмовать Маяки, а по сути молчаливо эту операцию одобрили.

Таким образом, ответственность за данный промах лежит на командующем 9-й армией генерале Ф.М. Харитонове, командующем Южным фронтом генерале Р.Я. Малиновском и командовании Юго-Западного направления.

Четвёртый оперативный промах…

Тут полагалось бы написать о несвоевременности приостановки наступления 6-й армии и армейской группы Бобкина и разворота их сил против войск Клейста. И обвинить в этом либо Сталина, либо Тимошенко.

Но мы так делать не станем. И вот почему. Вопрос этой своевременности-несвоевременности сложней, чем кажется. Рассуждения типа: «Вот если бы развернули войска 17-го или хотя бы 18 мая, то ничего бы не произошло…», –грешат тем, что идут от знания случившегося, ретроспективны. Если же исходить всё-таки из обстоятельств того времени, другими словами, рассуждать исторически, то выводы столь однозначными не будут.

Прежде всего скажем, что считать виновными в развороте ударной группировки Юго-Западного фронта, наступавшей из Барвенковского выступа, только к вечеру 19 мая 1942 года Ставку ВГК и лично Сталина нельзя. Как представляется, на основании имеющихся документов и воспоминаний советских военачальников нами было убедительно показано, что никаких препятствий С.К. Тимошенко в принятии этого решения раньше Сталин не чинил.

Но и обвинять командование ЮЗН в игнорировании факта немецкого прорыва, непринятии достаточных мер к остановке наступления противника, предпринятого на южном фасе Барвенковского плацдарма, тоже неверно.

Меры принимались. Как только к вечеру 17 мая была хоть в какой-то мере прояснена обстановка в полосе обороны фронта Р.Я. Малиновского, на отражение наступления группы Клейста были отряжены значительные силы: 2 кк, 14 гв. сд, 5 кк, 12 и 121 тбр, 333 сд, 343 сд, батальон ПТР, 92 отб, полк «катюш», одна сд и одна тбр из состава 37-й армии. Несколько позже (в ночь с 17 на 18 мая) был отдан приказ генералу А.М. Городнянскому о выводе из боя 23-го танкового корпуса и сосредоточении его на рубеже реки Берека.