Она не собиралась объяснять, что на плате за проход по Национальному парку Юдыг-ва они с Олегом просто решили сэкономить, и начала было говорить что-то про тяжелую заброску и нехватку времени, про большой крюк и неудобное расположение администрации, но гость ее прервал:

– Это нехорошо, – осуждающе произнес он, отхлебывая чай из своей необычной кружки. – Разве ж можно не отмечаться? Теперь, случись с вами чего – когда еще хватятся, когда искать начнут?

Наступившая после этих слов тишина словно подчеркнула зловещий смысл последней фразы.

– Ну, и далече путь держите? – после небольшой паузы спросил гость.

Олегу разговор категорически не нравился. Несмотря на участливый и доброжелательный тон собеседника, он не мог избавиться от ощущения пристрастного допроса, ему казалось, что незнакомец сейчас хладнокровно изучает двух повстречавшихся ему туристов, что, прикрывшись показным добродушием, оценивает какие-то одному ему известные плюсы и минусы, чтобы, возможно, принять какое-то решение. Поэтому, дождавшись, когда Татьяна объяснит, в каком примерно месте они планируют закончить маршрут, Олег решил, что пора уже задавать вопросы самому.

– А вас, простите, как зовут?

– Меня-то? – простейший вопрос, казалось, ввел незнакомства в короткое замешательство. – Так, это… Григорием кличут. Ага. Гришей, значит. А вы, ребятки, как я погляжу, опытные путники, – вон, и палатка у вас какая-то новомодная, я и не видал таких. Много ходите, наверно? А в наших краях бывали уже?

Палатка. Олег посмотрел на палатку, перевел взгляд на рюкзак Григория. Рюкзак современный, не китайский «no name», а хорошего бренда. Только слишком маленький – не больше двадцати пяти литров. Рюкзак для прогулки выходного дня, но никак ни для зимнего похода в условиях Приполярного Урала, в него не влезет ни палатка, ни хороший зимний спальник, не говоря уже о массе других не менее необходимых вещей.

– Да, ходим много, – рассеянно сказал Олег с видом человека, думающего о чем-то своем. – На Урале впервые. Скажите, Григорий, а вот вы всегда по лесу ночью без фонаря ходите. Мне кажется, это не совсем удобно.

– Фонарь-то? – удивленно переспросил гость, – так он мне, вроде как, и без надобности. Иду и иду себе, чай не заблужусь.

– А как же кустарник, завалы, ямы, овраги крутые, наконец?

– А, ты об этом? – усмехнулся Григорий. – Так этого, Олежек, те опасаются, кто в Парме чужой. Вот ты, к примеру – аж из самой Москвы приехал к нам, потому что лес любишь, ходил, вон говоришь, много в местах разных, а только, прости меня великодушно, все одно – чужой ты здесь. И Парма тебе чужая. А мне она – родная, мне она худого не сделает. Так-то вот.

– Ну-у, понятно, – с сомнением протянул Олег. – А вы, ведь, я так понимаю, где-то здесь недалеко остановились? – и он выразительно посмотрел на маленький рюкзачок Григория.

– Ага, недалеко, вроде. Здесь везде недалеко. Это ведь, Олежек, как посмотреть – что далеко, а что нет. Я и не думаю об этом, хожу себе и все. Людей иногда хороших встречаю. Сегодня, вот, вас встретил.

Выслушав столь путаный ответ – если это вообще можно назвать ответом, – Олег сосредоточился, восстанавливая в памяти с мельчайшими подробностями карту местности. Перед походом он досконально изучил весь маршрут – по бумажным картам, по картам GPS, по туристским схемам; еще сегодня утром он прокладывал трек дневного перехода на навигаторе, лежащем сейчас в рюкзаке под грудой теплых вещей, чтобы сохранить батарейки. И он решительно не помнил наличия в ближайших окрестностях ни деревень, ни вахтовых поселков, ни кордонов егерей – ничего, кроме пары заброшенных рудников. Даже ближайшее поселение манси находилась километрах в пятидесяти к северу.

И посередине этого глухого края, поздним вечером, в пятнадцатиградусный мороз к ним из лесу выходит человек с маленьких пикниковым рюкзачком, в явно не подходящей для длинных переходов одежде, который задает вопросы, ничего при этом не рассказывая о себе (даже собственное имя смог назвать после небольшой заминки), и вообще, кажется, не совсем адекватным.

Олег отвлекся от своих мыслей и прислушался к неторопливому разговору, который Татьяна вела со странным гостем.

– Человечишко маленький, что твой клоп, слабый, пугливый, а гонору-то, гонору! – вещал Григорий. – Городов понастроил, самолетов-ракет всяких, повелителем всего живого объявил себя. Загадил все, хуже зверя сделался, а в храмы ходит, все спасения себе ищет. А земля-то терпит покуда, только ненадолго терпения того осталось. Придет день – сбросит она с себя все племя гнилое нечистое, как одеяло какое пыльное да плесневелое. Никому, кто землю позабыл, оторвался от нее в гордыне своей неуемной – никому спасения не будет.

– Вы, я полагаю, надеетесь спастись? – с легким сарказмом спросила Татьяна.

– Я – нет, – очень серьезно произнес Григорий. – На мне, девочка, грехи такие – ни в лесу, ни в храме не отмолить. Я спасения не ищу, – торжественно, с пафосом объявил он. – Да и не обо мне речь. Человек по земле ходит, а не видит ее, в потемках духовных мается, гордыней мучается, греха боится, да сам его плодит.

«Дяденька явно не в себе, – подумал Олег. – Однако, время почти десять, давно пора отбиваться, завтра переход длинный. А этот куда денется? Идти ему с его-то снаряжением на ночь глядя точно некуда, хоть и говорит, что без фонаря обходится. Сказать, что мы ложимся, оставить у костра? Неудобно, не делается так. Пригласить в палатку? Вот радость – спать рядом с этим лесным чудом. Да и как он спать будет – ни коврика, ни спальника? А, может, все-таки есть ему куда пойти? Может, место у него какое-нибудь поблизости – палатка или даже хижина? А если бы он нас не встретил? Куда-то же он шел».

– Скажите, Григорий, у вас ведь где-то поблизости, наверно, и место для ночлега есть? – спросил Олег и тут же смутился, сообразив, какой недвусмысленный намек прозвучал в эго вопросе.

– А и то верно, – легко сказал Григорий, – засиделся я чего-то. Пора мне, пойду, пожалуй.

– Погодите, – слегка засуетился Олег, – я не имел в виду… я просто хотел спросить, далеко ли вам добираться. А то, может, останетесь?

Олег, прошедший десятки походов по сложным и труднодоступным местам и, казалось, намертво усвоивший неписаный кодекс туриста, определяющий действия людей в возможных нестандартных ситуациях, даже в мыслях не допускал такой дикости – ночью в зимнем лесу прогонять от костра одинокого путника.

Но Григорий, что-то неразборчиво бормоча себе под нос, убрал кружку, закинул на плечи рюкзак, сноровисто одел лыжи.

– Скажите, вам действительно недалеко? – поддержала мужа Татьяна. – Может, все-таки нет смысла идти ночью?

– Я ведь говорил вам уже, – с хитрым прищуром произнес Григорий. – Мне в лесу везде недалеко.

– А знаете, у нас ведь фонарик налобный есть лишний, мы всегда берем с собой запасной. Может, возьмете?

– Вы, вот что, – сказал Григорий неожиданно строгим голосом – (Олег заметил, как часто он меняет тон своих речей), – посуду и котелки под тент прибрать не забудьте. К утру пурга начнется сильная, заметет – не откопаете. А по поводу фонаря, – он опять ухмыльнулся чему-то, постоял, словно в раздумьях, потом снял рукавицу, расстегнул верхнюю пуговицу полушубка, запустил руку за пазуху и извлек наружу какой-то маленький предмет, висевший у него на шее. – Подите-ка сюда оба, так и быть, дам глянуть.

Олег с Татьяной поднялись, обошли костер, с неожиданной для обоих робостью приблизились к Григорию и, невольно вытянув шеи, посмотрели на протянутую к ним ладонь.

На ладони лежала плоская деревянная дощечка ромбовидной формы, в верхнем углу которой было просверлено отверстие для тонкого кожаного шнурка. Из самого центра дощечки выступала искусно вырезанная медвежья морда. Медведь был изображен в крайне агрессивном состоянии, очевидно, в момент нападения или готовности к схватке: хищный оскал полуоткрытой пасти обнажал ровный ряд очень реалистично выполненных зубов и длинных, чуть изогнутых клыков. В костре стрельнуло полено, выбросив язык пламени и густой рой красных искр. Короткий алый отблеск на одно неуловимое мгновение будто вдохнул в деревянного зверя жизнь: вдруг показалось, что пасть раскрылась чуть шире, а в мертвых глазах мелькнула неподдельная ярость. Олег почувствовал секундный озноб, машинально сделал короткий шаг назад.

– О, видали? – с гордостью сказал Григорий. Сейчас он был похож на школьника, который на перемене хвастается перед сверстниками подаренным родителями сокровищем – новым навороченным мобильником или крутыми часами. – Оберег древних вогулов. У меня их несколько разных, на все, можно сказать, случаи. Этот вот всегда в Парму с собой беру, с таким спутником ничего не страшно – из любой чащи выведет и в обиду никому не даст. А ты говоришь – фонарик, – насмешливо покосился он на Татьяну.

– А-а, ну понятно тогда, – миролюбивым успокаивающим тоном, каким принято говорить с душевнобольными, произнес Олег. – Тогда, оно конечно…

Пока Григорий бережно прятал свой амулет за пазуху, Олег с Татьяной отошли обратно к бревну, но садиться не стали, словно решив стоя проводить важного гостя. А сам гость, натянув варежку и продев кисть руки в темляк лыжной палки, вновь резко поменял образ, превратившись из восторженного хвастунишки в строгого наставника.

– Да, ребятки, вот еще что скажу вам, – сурово проговорил он. – Вы завтра, как с перевала спуститесь, сразу вправо, на север то бишь, круто не забирайте. Болота по той стороне топкие тянутся версты три вдоль хребта. Так вы сперва по прямой пройдите, а как ельник начнется, тогда уж и поворачивайте с Богом. Понятно – крюк выйдет, да спокойней так то.

– Какие болота – зима же? – удивленно спросил Олег. – Да и маршрут на схеме на север ведет сразу за перевалом.