И Тихон решился, вошёл в храм.
Церковь приняла его. Как-то духом он почуял нечто ласковое, что вливается в душу помимо воли, и отвечает на вопросы без слов, а сердечной тишиной, залитой ровным немерцающим светом, теплым и каким-то исцеляющим. И что-то большое, тяжёлое и тёмное, что вечно давило душу, оставило Тихона, не выдержав Тихонова прощения Богу.
И Тихон усвоил урок второй: никогда не цепляйся за прошлое. А если давит сильно, прости, как можешь, и смотри вперёд, а не назад. А то умрёшь.
Через два года он переселился поближе к церкви, которой теперь не оставлял. Ибо чувствовал с нею некое сродство. Не то от того, что родился с нею в один день, а не то потому, что в Богоявление умерла мама. И Тихону казалось, что он видел её в церкви там да сям на иконах, в тенях углов, в содроганиях лампадных огоньков.
Теперь он научился жить среди людей совершенно запросто. Хотя болтуном его и не называли. И пришёл к тому, что жизнь в своей серёдке, в основании её – проста, светла и ясна. Всё так, как оно есть. И дело не в ответах, которые находятся всюду. А в вопросах, которые должно задавать не всегда, ибо вопросы всевают сомнения, а ответы только удлиняют список вопросов.
А вера вопросов не имеет, в ней есть только правда. Простая и прямая.
И Тихон жил обыкновенно, вглядывался в сумеречное грядущее, озирался на других и перенимал у них для себя мечты – купить, жениться, расплодиться, укорениться.
И чужие желания, входя в него через ум, селились в сердце. А оттуда понуждали к устремлениям. Так он пришёл к молитве, как способу получить.
К лету случилось ему даже везенье, о котором он, когда молился, то помышлял как о далёком. Удалось ему за бесценок купить большой сруб недалеко от кафедрального собора, и парень радовался, как малое дитя. Так повезло, что его смешных накоплений хватило запросто.
– Не хочу видеть этот дом! – сердито заключил предыдущий владелец – седой сухощавый, но крепкий ещё старик Василь Василич. – Хотел сжечь, но вся улица-то загорится повдоль!
– А что случилось?
– Жена ушла. Для неё покупал-то! А она бросила меня, тридцать лет вместе прожили. А она, вот… Ух! Теперя бегат от меня. А у меня два инфаркта, мне этот дом сердце разрыват. Сердечник я. Так оно как-то!
Старик отвернулся. Больно его жгла эта мысль, мучил вопрос. Потому наружно он хмурился, а в душе, видно, рыдал. Отчего жидкая его белая борода мелко дрожала, как губенка обиженного дитяти.
Но Тихон спорить не стал, мало ли кто как торгует. Пусть у каждого своя выгода останется.
Сам себе не веря, вошёл Тихон в дом, пусть и трёхстенку на два хозяина. Но свой, коренной, врытый пятками опорных камней в землю. И чувствовал он, что сделал то, чего отец не решался – пустил корни. А там, глядишь, и поросль пойдёт.
От того и третий урок к уму приложился – не бойся, делай и проси. Бог поможет. Сам не знаешь, откудова вывернет и куда свернёт дорога. Но, если назад не попятишься, то по Божьей дороге пойдешь. Нету другой-то. И приведёт Бог к доброму. Куда же Ему еще? Он же Бог.