Корах. Роман о времени

– Не может ли быть такого, что вы, люди, слепо следуете вбитым вам в голову догмам? – Нахаш смотрел на Хаву с ласковой и слегка укоризненной улыбкой.

– С чего это ты так говоришь? – обиженно возразила Хава. – Мы с Адамом не какие-нибудь зомбированные фанатики. Мы изучаем мир и все подвергаем критическому осмыслению.

– Конечно, – подтвердил Нахаш, – иного от вас никто и не ожидает. Так ты можешь объяснить, почему вам запрещены плоды этого древа?

– Эээ, – Хава смутилась, – ну, потому что… Ну Бог нам так сказал.

Нахаш усмехнулся, прикрыв глаза, и по выражению его лица Хава поняла, что именно это он и предполагал.

– Бог вам так сказал потому, что отведав плодов сиих, подобными Ему станете.

– Как это? – опешила Хава.

– Ну вот смотри…

С этими словами Нахаш слегка подтолкнул Хаву к дереву, так что его обольстительно сочный плод оказался прямо перед ней; она непроизвольно прикоснулась к нему, и тут же отдернула руку. При этом ничего не произошло. Все вокруг оставалось таким же, как и раньше, внушающим безмятежное счастье.

– Вот видишь, ты напрасно волновалась. Отведай от него, – Нахаш наблюдал, как взгляд Хавы все дольше задерживается на источающем аромат плоде. – Чего бояться, когда ты изучаешь мир. Ведь пытливости исследователя на пути к истине ничто не должно останавливать. К тому же, ты уже сделала первый шаг, а он, как известно, самый трудный. Осталось лишь укрепиться в своем знании. Как любят здесь повторять, сказал алеф, говори и бэт.^[15]

Плод оказался приятно шершавым, как и ствол дерева; руки сами хотели гладить его. Хава перекладывала плод из правой ладони в левую, прижимая его к лицу. Нахаш улыбаясь смотрел на нее и не торопил. Откуда-то появился Адам. Заметив его, Хава погрузила зубы в мягкую плоть. Вкус плода был несравним ни с чем, что им доводилось пробовать в саду. Она поднесла его к губам Адама, и дальше они наслаждались вместе.

Внезапно они почувствовали, что теряют равновесие. Окружающий мир начал выворачиваться наизнанку, превращаясь в свою противоположность. Солнечный день сменился сумерками, очертания всего вокруг сделались размытыми, и Адам с Хавой перестали узнавать свой знакомый сад. Их тела теперь были сжаты в талии жесткими шершавыми поясами. Стало зябко, и им пришлось жаться друг к другу, чтобы немного согреться.

– Что это вы учудили? – прозвучал знакомый голос, но они никого не могли разглядеть.

– Она дала мне плод…

– А мне дал этот… он назвался Нахаш.

– Так я и знал! Нельзя было надолго оставлять вас одних, – Бог вздохнул. – Ну думал, может, получится.

– Что с нами произошло? – дрожа от холода спросил Адам.

– То, чего не должно было произойти, – теперь уже строго ответил Бог. – Вы впустили в себя недозревший плод с Дерева Познания, а вместе с ним и запутанную смесь света и тьмы. Раньше добро и зло созревали и разделялись во внешнем для вас мире. Этот процесс уже почти завершился; по меркам Шестого дня оставался какой-то час… После этого вы бы познали очищенное добро и зло, и цель творения была бы достигнута. Однако теперь вся эта недозревшая смесь проникла в вас, а значит будет передаваться и вашим потомкам. Исправить этот промах, то есть полностью отделить свет от тьмы внутри себя, будет совсем непросто, и для этого потребуется длительный срок.

Бог задумался на мгновение, будто что-то взвешивая:

– Тысяча лет за день – итого около шести тысяч лет.

– Но мы же не можем жить так долго… – в глазах Адама читался страх.

– Конечно нет, – спокойно ответил Бог, – вы потеряли бессмертие. И отныне в нижнем мире, куда вы отправитесь, целой череде поколений придется заниматься исправлением неудавшейся работы.

– Что же, ничего нельзя изменить?

– Можно, но в мире есть вещи, которые не получится восстановить в одиночку. Будут необходимы усилия тысяч ваших потомков.

Адам и Хава словно уменьшились в росте. Не в силах осознать происходящего, они бессмысленно оглядывались, все еще надеясь обнаружить поблизости того, кого считали абсолютной защитой.

– Тебе придется добывать хлеб в поте лица своего, – обратился голос к Адаму. – Это будет нелегко, особенно поначалу. И к сожалению, у тебя почти не останется времени на духовную работу и познание мира. Хотя любые попытки в этом направлении будут очень приветствоваться.

– Тебе, – голос воззвал к Хаве, – достанется взращивание детей. И ладно бы все заканчивалось на родах – это еще полбеды. Но ведь их нужно будет воспитывать. И на этом споткнутся многие.

– Что до этого… – оба поняли, о ком речь, – на него налагается проклятие. Подстрекателей не судят, особенно идеологических, ибо мера зла в них бездонна. Они не подлежат исправлению. Поэтому он обречен пресмыкаться по земле и превращать энергию жизни в прах смерти. Но пускай это вас не заботит.

Бог посмотрел на стоящих перед ним мужчину и женщину. Адам и Хава молчали, не зная, что сказать.

– Не сочтите за наказание, – голос Бога снова стал мягким, – наказаниями в высших сферах не промышляют. Это просто новые условия работы. Вообще, ни сейчас, ни в будущем вам не следует воспринимать это как кару или, чего доброго, проклятие. Вы допустили промах, который усложнил общую задачу. Но у меня нет намерения вас наказывать, да и к чему? Мне важно достижение конечной цели, и для этого вам нужно исправить свою часть, а мне – свою. Поэтому просто делайте, что должны.

Люди молчали, не находя слов и не понимая, как спросить, что же от них теперь ожидается. Простота и ясность Эдемского сада ушли от них навсегда.

– Да, и вот еще что: мне понадобится кто-то для выполнения особой задачи, без которой замысел не осуществится. Сначала я думаю вручить эту роль одному человеку, то есть тебе, – голос был обращен к ним обоим, – затем большой семье. А потом, может, и целому народу. Ну, посмотрим, как пойдет.

Бог помедлил еще мгновение, словно раздумывая, стоит ли произносить последние слова. Внезапно Адам и Хава увидели проступившую из сумрака знакомую фигуру. Они протянули к ней руки, но то, что ощущалось совсем рядом, оказалось для них недосягаемым.

– Я надеялся, – произнес Бог, – твоя сущность будет цельной, как Первый день Творения. Но сложилось так, что тебя пришлось разделить. Понадобился ряд неудачных попыток, прежде чем мы поняли, что для достижения цели необходимы вы вдвоем с Хавой, каждый в своей роли. Ваше соединение – важнейшая составляющая общей задачи. Единым должен быть не ты и не она, а совокупность ваших разума, души и тела. Это мы и назвали человеком.

Хава вдруг почувствовала странное щекотание в глазах. Мельком взглянув на нее, Адам заметил, что ее щеки увлажнились, а губы подрагивают. Он никогда не видел ее такой; его дыхание сбилось и стало прерывистым.

– Несмотря на ясность цели разъединение далось нелегко. Мне казалось, что я во втором дне и вновь отделяю верхние воды от нижних. Но я решился и сформировал Хаву из тебя, из твоей души и плоти… как и… – Бог задумался, словно вспоминая что-то настолько глубокое, что человеку об этом знать не следовало. – Как и мир я создал, освободив место внутри себя.

На этих словах голос умолк и появился белый ангел с обоюдоострым вращающимся мечом, из которого струились языки пламени. Ангел вырос над людьми, и, хотя он не двигался с места, они невольно попятились, опрокинулись назад и на несколько долгих мгновений ощутили невесомость своих тел.

Они очнулись под сенью деревьев в живописной озерной долине. Журчание ручья и пение птиц ласкали слух. Мягкое солнце золотило склоны зеленеющих холмов. Все так напоминало их родной Ган Эден. Но это был уже не он.

Три попытки

Оказавшись в нижнем мире, люди не собирались сидеть сложа руки. Каких только способов ни изобретали они в надежде на благоволение Небес, на какие только ухищрения ни пускались. Три попытки исправления Первого Человека были предприняты двадцатью поколениями его потомков. Решить задачу пробовали взаимной любовью всех ко всем, что превратилось в разгул блуда; затем всеобщим единением на основе идеологии, что закончилось тотальным разобщением; и наконец, верховенством закона, слепое следование которому привело к извращению и идолопоклонству.

Все не задалось с самого начала, когда Каин восстал на своего брата Эвеля^[16] и земля возопила о пролитой крови. Древние учили, что причиной такого конфликта могут стать только власть, богатство или женщина. Как бы то ни было, свой путь по грешной земле человек начал с убийства собственного брата.

– Ты знал! – взывал Адам, упав на колени рядом с мертвым Эвелем. – Ты все знал! И все равно отправил нас в этот ад!

Грозя кулаками глухому небу, Адам осыпал Бога проклятиями, пока у него не сел голос и не закончились силы. Хава молча стояла рядом и никто не узнал бы в ней беззаботную исследовательницу Эдемского сада.

По счастью, вместе с Каином и Эвелем на свет явились их сестры, и когда трагедия разрушила первую и единственную семью, безутешная мать не осталась одна. Земные Адам и Хава не могли находиться в обществе друг друга – слишком сильна была боль. Покинув дом, Нижний Адам долгие годы скитался в земле Куш, где пытался отыскать осколки, на которые Верхний Адам разбился в результате грехопадения. Древние называли эти осколки искрами святости, полагая, что собрав их воедино, можно воссоздать душу Первого Человека. Иногда Адам находил искры святости в других людях, всякий раз радуясь, но толком не понимая, что со всем этим делать.^[17]

* * *

– Разве сторож я брату своему? – пожал плечами Каин.

– Значит, ты делаешь вид, что меня нет и я не вижу твоего прошлого, настоящего и будущего? Хорошо. Каждый несет ответственность за то, что совершает. Я скроюсь от тебя, и ты меня больше не увидишь. Меня для тебя больше нет.

Каин хотел что-то возразить, но Бог остановил его повелительным жестом.

– Каждому воздается по делам его. Ты обречен скитаться по земле, нигде не находя себе пристанища. Умертвив своего брата, пал ты ниже животных, поэтому они не будут трепетать перед тобой в страхе. Берегись, как бы они не стали тебя обижать. Но свое ты должен получить сполна, поэтому никто из смертных не прервет твою жизнь раньше седьмого поколения. А чтобы все понимали, кто перед ними, я снабжу тебя специальным знаком. Одни, завидев его, устрашатся, другие отвернутся. Люди и звери будут сторониться тебя.

Вечная неприкаянность стала уделом Каина. Неизбывная тоска гнала его по просторам земли, пока в порыве отчаянья не открыл он в себе способности к строительству. Он основал первые города и один из них назвал именем своего первенца – Ханох. Почувствовав силы к созидательному труду, он заложил основы ремесел и изобрел орудия земледелия. Сменится семь поколений, когда его наследник по имени Йуваль обнаружит, что в мире есть много прекрасного, и станет родоначальником музыки – гармонического сочетания звуков и эмоций. Он навсегда запечатлеет в ней трагический образ своего прародителя.

Сто тридцать лет минуло после распада семьи, когда Адам вернулся к своей жене. Воссоединившись, они родили третьего сына и нарекли его Шет – фундамент. И побежали от Каина и Шета пестрые поколения Ханохов, Лемехов, их сыновей, переплетаясь, соединяясь, ветвясь. Кое-кто из них дружил с Богом, и в знак признания своих заслуг еще при жизни был вознесен на небо. Дочери человеческие выходили замуж за невесть откуда взявшихся великанов, которых некоторые считали ангелами, спустившимися к людям, чтобы остаться с ними навсегда. А патриарх по имени Метушелах, проживший почти тысячу лет, прославился тем, что истреблял своим чудесным мечом полчища демонов, порожденных ненасытной Лилит.

Годы сплетались в десятилетия, десятилетия в века. Люди почти не вспоминали о своем предназначении, их божественная природа покрывалась песком забвения. Никого не смущали блуд и скотоложество; всякая тварь извратила путь свой на земле. Бог скорбно взирал на вершащиеся бесчинства.

В десятом поколении от Адама появился человек, которого Всевышний присмотрел себе для задуманной перезагрузки. В человеке этом не было ничего особенного; он следил за порядком в своей семье и прислушивался к советам Всевышнего. И хотя света его праведности хватало лишь на то, чтобы согреть себя и свой дом, по допотопным временам довольно было и этого. Современники высмеивали его, называя героем в балахоне. Имя его – Ноах, и наследовал он линии Шета. Жена же его происходила из рода Каина. Так в их семье переплелись две изначальные родословные.^[18]

В течение ста двадцати лет Ноах растил лес из корабельных сосен, чтобы использовать их дерево для постройки ковчега. Неуместность странного предприятия – судна посреди леса – порождала удивление, оторопь, обескураженность, а возможно и зарождение у окружающих внезапной мысли, что, может быть, не все в мире нормально. Ноах и его семья работали не за страх, а за совесть, но решительно ни в ком их нелепое начинание не находило отклика. Люди, отвыкшие за долгие годы от созидательного труда, не проявляли интереса ни к чему, кроме примитивных развлечений. Деградация поколения шла полным ходом, пока в конце концов чаша терпения Всевышнего не переполнилась. Тогда на сорок дней разверзлись небесные хляби и все, что было на земле, стало медленно затопляться водой.

Теперь уместным оказался уже ковчег – на нем Ноаху с женой, тремя сыновьями и их женами, а также несколькими животными, попарно отобранными по указанию Бога, предстояло перебраться в другой, незнакомый мир. За год плавания людям ни на что иное не хватало времени, помимо ухода за всем этим зоопарком. Когда ковчег пристал к горе Арарат и потомки Адама и Хавы сошли на землю, она показалась им не такой огромной и яркой, какой они знали ее прежде. Условия их бытия сделались скромнее, краски обрели полутона. Им это даже понравилось, поскольку позволило, заново заселив землю, вернуться к давно заброшенной работе.

Распрощавшись с идеей любви всех ко всем, Бог заключил новый завет с сыновьями Ноаха, каковым обязывался никогда впредь не наводить потоп на весь мир. Чтобы не забыть данного обещания, он поместил над землей радугу как напоминание о заключенном соглашении. Поэтому древних не очень-то радовало появление семицветных полос на небосклоне; ведь это могло означать, что рядом происходят дурные вещи, и если бы не спасительный радужный знак, мир, возможно, оказался бы в опасности.

* * *

Нимрод стал первым царем среди людей. Достичь столь высокого положения ему удалось благодаря необычной способности, приписываемой ему подданными, и граничащей, по их мнению, с магией древних патриархов. Они считали, что царь понимал язык зверей и птиц, что бесспорно возвышало его в их глазах. Между тем, правдой это являлось лишь отчасти. Редкой способностью был наделен не сам Нимрод, а пестрое платье, доставшееся ему по родовой цепочке от Ноаха. Тот прихватил его с собой из допотопного мира и передал одному из своих сыновей. Поколения владельцев этой чудесной одежды хранили предание о принадлежности ее самому Адаму, когда он был отправлен из Ган Эдена на грешную землю.

Так или иначе, Нимрод сумел обернуть это обстоятельство себе на пользу, завоевав авторитет и возвысившись над остальными. Как и положено правителю, хотя до него таковых не существовало, основной задачей он полагал увековечение себя вместе с эпохой. Централизованная власть, единый язык, всеобщая культура сделались привычными, войдя в каждый дом. Чтобы увенчать торжество идеологии, царю необходима была всемирная стройка.

И она началась, развиваясь бурными темпами, поскольку поддержку в народе нашла самую широкую. Уходящая под облака Башня была выбрана не случайно: в памяти потомков слишком свежи оказались предания о потопе. Поэтому люди, чтобы предотвратить очередное бедствие, надеялись добраться до неба, получив доступ к источнику дождя. Про обещание Бога никто не вспоминал, да и полагаться они предпочитали на собственные силы.

В запале энтузиазма строители Башни открыли технологию изготовления кирпичей, справедливо заметив, что обожженная глина лучше приспособлена для зодчества, чем необработанный камень. Так нерукотворное постепенно замещалось плодами человеческого труда, и люди шаг за шагом, кирпич за кирпичом отдалялись от Бога. Все бы ничего, да только строительные материалы сделались ценностью большей, чем человеческая жизнь. Разбившийся кирпич становился поводом для всеобщего горя, но, когда вниз срывался человек, на это мало кто обращал внимание.

Даже не принимавшие участия в работах считали стройку своей. Не потому, что имели к ней отношение, а потому что ощущали себя частью чего-то грандиозного. Башня росла не по дням, а по часам, и у некоторых уже сложилось впечатление, что до неба осталось совсем немного.

Бог взирал на происходящее среди людей и видел, как подобно одинаковым кирпичам, личность превращается в безличие.

«Иначе и быть не может, – думал Он. – В этом смысл любой идеологии».

Исправление промаха Первого Человека явно не задавалось. Мир вновь двигался не в ту сторону.

В один из дней месяца Адара^[19] на исходе зимы строители вдруг перестали понимать друг друга. Только вчера они говорили на общем, понятном всем языке, и вот сегодня произошло то, во что никто не хотел верить. Многие бегали от одних знакомых к другим, пытались докричаться, взывали к разуму и состраданию. Но все было тщетно, договориться так никому и не удалось.

Потопа не потребовалось. В отличие от людей, Бог помнил о своем завете с Ноахом. Он разбил единый язык на семьдесят наречий и этим расстроил амбициозный проект. Адепты идеологии Башни, потеряв интерес друг к другу, разбрелись кто куда по всей земле. Вторая попытка исправления мира путем сплочения вокруг великой идеи обернулась прахом.

* * *

В Цдоме^[20] жили люди, превыше всего чтившие закон. Строгость предписаний дошла до того, что каждому выделялось его собственное жизненное пространство, с которым никто не имел права соприкасаться. Дружба и гостеприимство оказались у них не в чести, а со временем и вовсе были объявлены вне закона.

Вряд ли образ жизни горожан делал их счастливыми или приносил удовлетворение. Они тащили свой воз в призрачной надежде, что строгие рамки их бытия создадут в мире необходимые условия для восстановления Первого Человека.

«Все из-за него, из-за его эмоциональной незрелости! – жаловались они друг другу. – Ведь до его досадного промаха все в мире действовало по строгим правилам, как часы».

«И даже, – прибавляли иные, – сама природа подчинялась незыблемому закону».

Однако и этому остроумному замечанию никто не улыбался. Однообразно и невесело тянулось существование местных обитателей, забывших о красках и чувствах.

Однажды в Цдоме появился человек по имени Лот. Поговаривали, что он размежевался со своим дядей Авраамом из-за споров их пастухов по поводу пастбищ. Лот попал в плен к четырем царям – хозяевам этих земель, и дяде пришлось вызволять его из беды, объединившись с другими пятью царями. После этого цдомитяне оставили Лота у себя. Как пришельцу ему предписывалось поселиться вблизи городских ворот. Его женили на племяннице одного знатного горожанина, и у него родились две дочери.

Еще полтора десятка лет Бог наблюдал за Цдомом и соседней Гоморрой, не изменится ли хотя бы что-нибудь в городах, не знавших милосердия. Но нет, жители судили своих соседей исключительно с помощью циркуля и линейки. Ни дуновения эмоций, ни чувства сострадания не пробуждалось в их душах. Это заставило высшие сферы задуматься о том, что даже самый утонченный инструмент, посредством которого Бог тщательно выверял нормы и подстраивал друг к другу величины мироздания, будучи неумело примененным, может сделаться причиной зла и разрушения.

Вдобавок ко всему, в Цдоме участились безжалостные суды над совершившими даже незначительное отступление от закона. На этой почве стало процветать доносительство, еще вчера казавшееся пережитком мрачных времен. Причем «стучать» не стеснялись даже известные в городе люди. Это называлось «Вечером преступление – утром наказание». Цдомитяне искренне верили, что исправляют мир.

Пользуясь всеобщей апатией, власть при помощи незатейливых софизмов убедила население в своей безусловной правоте в любой ситуации. Хотя мало кто из горожан покидал пределы близлежащей пустыни, большинство было уверено, что страны заокраинного запада преследуют одну цель – захватить и подчинить их себе. Образ врага глубоко засел в сознании людей, превратившись в главный ментальный скреп. У тех немногих, кто еще пытался свободно мыслить, подобная убежденность вызывала недоумение: ведь кроме залежей морской соли да ползучего огня, которым цдомитяне регулярно угрожали всем вокруг, хвастаться в Цдоме было нечем. Постоянные враждебные выпады в сторону соседей закончились тем, что те прервали с обезумевшим городом всякие отношения. Каждый новый произвол власти тут же возводился в статус закона, развязывая руки карательным органам. К несогласным и пытающимся сопротивляться применялись репрессивные меры. Так продолжалось довольно долго, поскольку большинству населения подобное положение дел было по душе.

Однажды на заходе солнца у городских ворот появились двое путников. Они постучали в двери Лота и были радушно приняты хозяевами. Случай по меркам Цдома вопиющий. Не прошло и получаса, как к дому начала стекаться толпа. Движимые праведным гневом горожане недвусмысленно потребовали выдачи им пришельцев для суда и приговора, ибо был нарушен священный закон, запрещающий прием гостей. Лот, выйдя из жилища, предложил взамен своих дочерей, чем вызвал еще большее неудовольствие собравшихся:

– Ты что, определяешь нас в насильники? – негодовала толпа.

– Нам не нужны твои дочери, ибо они невинны. Нам нужны твои гости!

Не могли цдомитяне знать, что уже давно обречены вместе со своими злосчастными городами. Выйдя к толпе, незваные пришельцы окинули ее едва заметным взглядом. Вследствие этого или по какой-то иной причине, в ту же секунду местные жители потеряли всякий ориентир в пространстве и во времени, и ничего другого не могли, как хаотично передвигаться, натыкаясь на стены и друг на друга. Впрочем, это было уже не важно: один из гостей, архангел Микаэль, спешно уводил Лота и его семью в сторону гор; другой же, Габриэль, приступил к тому, зачем он сюда явился – низверг с небес на горящие города пепел и серу.

– Что бы ни случилось, не оборачивайтесь, – скомандовал Габриэль беглецам.

Но карабкаясь по острым камням пустыни Мертвого моря, чувствуя спиной нечто страшное и неотвратимое, молодая женщина все же посмотрела назад. Красивая и полная жизни, она так и застыла в соляном камне – стремительный разворот точеного тела, волосы, выбившиеся из-под платка, и ужас, застывший на прекрасном лице.

В смятении и страхе, движимые предчувствием неминуемого конца, уверенные в том, что они остались последними в мире людей, девушки, напоив отца вином, совершили инцест – как это часто случается, из самых благих побуждений. Отсюда взяли начало два больших народа Аммон и Моав.

* * *

Совет высших ангелов был в разгаре. Управляющие всем сущим силы выдвигали доводы за и против человека. Сказало Милосердие:

– Создавай и береги его в надежде, что он научится добру.

Ответила Истина:

– Не сохраняй его, ибо весь он – ложь.

Возразила Правда:

– Храни и защищай его, потому что он жаждет справедливости.

– Сотри его, – уверял Мир, – ведь он вершит сплошные раздоры.

– Посмотри, – обращались они к Всевышнему, – у человека была задача в Ган Эдене – он с ней не справился. Мы дали ему три попытки в нижнем мире, и что же? Беспорядочную любовь пришлось смывать водами чистоты. Идеологию всеобщего строительства нелепой башни удалось прекратить лишь разобщением энтузиастов. А чем закончилось торжество бездушного закона в Цдоме и Гоморре, и вспоминать не хочется. Не пора ли признать план по созданию и развитию человека несостоятельным, по крайней мере, в нынешнем виде, и прекратить его разработку?

Никто не знает, в какую сторону склонилась бы чаша небесного суда. Доводы высших ангелов за и против смертных выглядели настолько весомо, что невозможно было отдать кому-либо предпочтение. И тогда Всевышний разыграл последнюю карту:

– С Башней не переживайте, – вмешался Он. – Если эти души так полюбили свои кирпичи, им придется какое-то время изготовлять их не по своей воле. Так мы восстановим равновесие в мире.

Когда среди спорщиков установилось спокойствие, Бог продолжил:

– Я представлю вам человека, который, по моему расчету, должен убедить вас в целесообразности всего начинания.

Ангелы смотрели на него с недоверием; некоторые пришли в смятение, предвкушая очередную каверзу.

– С этим человеком к людям придет милосердие, которое прежде не заглядывало в их сердца. Я заключу с ним завет и произведу от него великие племена. Я помогу ему создать большую семью с крепкой и богатой традицией. А потом… потом, возможно, я выращу из этой семьи целый народ, и мы вместе еще раз попытаемся исправить промах Верхнего Адама.

Ангелы хранили почтительное молчание.

– Этот человек уже давно живет в подвластном вам мире. Имя ему…

Здесь Всевышний сделал некий знак, понятный лишь высшим ангелам, и те согласно кивнули.