Кошка все глубже вонзала свои острые зубы, а чудовище все сильнее вырывалось. Эта была настоящая битва, кошка получила несколько сильнейших ударов, правый бок ее кровоточил, вокруг валялись клочья рыжей шерсти. На секунду она все же ослабила хватку, чудовище воспользовалось моментом и рвануло изо всех сил. Кошка оказалась отброшенной мощной волной в сторону, ударилась о стену. Тем временем Надя вдруг поняла, что должна сделать: она опустилась на колени перед иконой Спасителя и начала молиться. В ее памяти неожиданно всплыли все молитвы, которым ее учила крёстная. Надя молилась неистово, она знала одно: спасение в молитве. Помощи ждать не от кого, кроме Него…
Чудовище перестало атаковать, оно словно приросло к месту. Это подбодрило Надю. Она осеняла себя крестом.
Вдруг вспыхнуло: огонь сначала множеством искр разлетелся в стороны, а затем, превратившись в тонкие горящие нити, стал разбегаться по комнате. Он не пробовал мебель, паутину и стены, он их просто поглощал.
– Муся, где ты? – среди всего этого хаоса Надя бросилась искать кошку, видела, какие та получила увечья. А ведь она защищала Надю, едва ли не ценой своей жизни.
Тем временем пламя охватывало все большую площадь, дымило. Первым рухнул стол – затрещал и рухнул. За ним пали скамья и табурет.
– Муся, кис-кис-кис, – Надя металась от одной стене к другой, языки огня, угрожая спалить все на своем пути, подбирались ближе и ближе.
Наконец, Надежда обнаружила кошку, та забилась в угол за креслом, глаза от страха огромные, как два блюдца, раны кровоточат. Ни секунды не медля, Надя сорвала со стены икону, подхватила животное и устремилась к выходу. Сюда огонь еще не добрался, хотя так пахло дымом и гарью, что если не сгоришь, то отравишься. Наугад и почти вслепую Надя свернула налево по сеням и чуть ли не с налету врезалась в дверь, которая оказалась запертой. Только этого не хватало! Может, вернуться и выпрыгнуть в окно? Нет, там везде огонь. Тогда ничего не остается, как выбить дверь.
– Мусенька, подожди, здесь, в углу, – Надя положила икну, опустила кошку на пол, та опять забилась в угол. Надежда с размаху наскочила на дверь, доски жалобно заскрипели, дверь закачалась, но не поддалась. Надя лихорадочно соображала: чем бы ее подцепить? Обыскала глазами сени: на покосившемся столе лежали странные предметы – рукоятка от топора, дырявый таз, рядом пара ручек от него и кусок кочерги или лома? Заорала от радости, схватила и стала ломать входную дверь…
Ночь дохнула свежим воздухом. Кошка выскочила на улицу вслед за Надей и тут же спряталась в ближайших кустах, сколько Надежда не кричала, она не отозвалась.
На огромном дереве неподалеку каркнула ворона, Надя вздрогнула. Она обернулась, кровля рухнула, дом превращался в дымящие руины. Все произошло так внезапно: чудовище-бабочка, битва ее и кошки, пожар… Они с Мусей чуть не погибли. Неужели все из-за того, что Надя перед этим просто уснула? А ведь Марья Ивановна предупреждала: «спать нельзя! Иначе последствия будут непредсказуемыми». Какими? Кто может знать?
Надя вытерла тыльной стороной ладони лоб и обнаружила, что он вымазан в саже, платок в кармане был не намного чище. Кроме того, платье на ней висело клочьями, будто это она, а не кошка боролась с чудовищем. Настоящий кошмар, и она сама виновата во всем.
Надя вздохнула, хорошо, что все кончилось не так плачевно, как могло бы. Она взяла в руки икону и пошла по тропинке, куда и зачем? Не знала, но ведь не стоять же здесь возле разрушенного огнем дома и смотреть, как тот догорает… А чудовище? Ведь оно никуда не делось. А вообще, каким образом оно попало в дом? Дверь была закрыта, окна тоже. Хотя в этой реальности возможно все – Марья Ивановна и об этом предупреждала. А бабочка? Надю осенило: Марана способна к оборотничеству, они читали об этом! Неужели она боролась с самой Мараной?! Страх заставил дрожать каждую клеточку, холодный пот градом покатился по лицу. Надя обернулась и опять посмотрела на уже тлеющий дом. Неужели все позади?
– Мяу! – по дорожке, прихрамывая, бежала Муся: хвост трубой, лапки в белых носочках, на боках кровь уже стала запекаться.
– Ну, иди, иди ко мне, – Надежда взяла ее на руки, та сразу заурчала, потерлась о ее шею. – Ты в порядке?
Муся заурчала еще громче.
– Ты знаешь, что ты – лучшая кошка на свете? – улыбнулась Надя.
– Мур, – кошка внимательно посмотрела на Надю, и вдруг так растянула мордочку, словно улыбнулась, сощурила желтые глаза.
– А теперь – домой? – Надя свернула с тропинки, увидела дорогу, ведущую в другую деревню, вывеска гласила «Беляниново». Вот это да! Не ожидала ничего подобного, хотя пора бы привыкнуть, что здесь возможно все.
Солнце поднималось из-за горизонта, природа просыпалась.
– Дойду до дома Вадима, отосплюсь, – решила она. Ведь худшее уже позади, это точно, уже не сомневалась.
Глава 69
В этот день все не заладилось с самого начала. Мало того, что съемочная камера вышла из строя – Фертовский долго с ней возился, так еще пошел дождь, который не дал возможности снимать с одной из обзорных площадок, и Майкл решил отложить съемки. После обеда Актер уехал в имение родителей своей супруги, обещав вернуться к завтрашнему дню.
Николай некоторое время побыл в гостинице, почитал, затем решил выйти на улицу. Дождь закончился, Фертовский с наслаждением вдохнул запах влажных каменных мостовых, усилившиеся ароматы, приносимые ветром из кофеен и мини-пекарен. Генуя ожила.
Фертовский долго бродил по ветвистым улочкам города, слушал то здесь, то там быструю итальянскую речь, сопровождаемую пылкими эмоциями и активными жестами. Итальянский язык – это все вместе: и слова, и движения, и мимика. Опять вспомнился учитель Корсо, да он и не забывался. Едва ступив на землю Генуи, Николай ощутил и сердцем, и душой, что Корсо здесь: учитель не умер, он просто вернулся на Родину.
На город стал спускаться вечер, центральные улицы заиграли иллюминацией, но Николай решил уйти подальше от многоголосой суеты и огней, побыть наедине с самим городом.
Переулки, повороты, здесь так легко заблудиться, но ему даже нравилось шагать в этой неизвестности. Она обладала каким-то невероятным притяжением, что там – за следующим поворотом?
Зазвучала музыка, сначала тихая, едва слышимая где-то за одним из поворотов слева, Фертовский прошел мимо, но спустя несколько секунд вернулся, музыка звучала негромко, но она звала, манила. Правда, переулок, откуда она доносилась, был без освещения, очертания домов едва угадывались. Но он все-таки пошел. Звуки музыки стали усиливаться, поворот, еще один – крошечная площадь, под старинным фонарем играл скрипач, юноша лет шестнадцати, не больше. Одет был в черный потертый сюртук, длинные волнистые локоны лежали на плечах, острый тонкий нос, сжатые ниточкой губы, черные огромные глаза – удивительное лицо, сколько в нем грусти и обреченности! Худенькие, еще подростковые плечи вздрагивали от усердия, длинные руки двигались с невероятной скоростью, смычок в них казался живым и он управлял музыкантом, а не наоборот.
Фертовский подошел поближе, около музыканта на мостовой лежал футляр от скрипки, в нем несколько монеток.
«Не густо», – подумал Николай. Хотя мальчишка явно старался: все его существо изливало музыку, мелодия не то, чтобы была красивой, скорее, эмоциональной, она жила в нем, являлась его неотъемлемой частью. У Николая защемило сердце, так бывает, когда музыка волнует, навевает что-то личное. Он подумал о Наде, о своих чувствах к ней – эта разлука была первой после их ссоры перед Новым годом, уехав в Италию, он все время думал о жене. Он любил ее по-настоящему – разумом, душой, телом… Он боялся потерять ее, и мысли не допускал, что когда-нибудь может наступить такой момент, что они станут чужими друг другу, и виной тому – его ошибка. Как бы он хотел повернуть время и все исправить. Но нет, приходится мириться с реальностью и с тем, что сейчас, в Генуе, он один, без Нади, бродит по незнакомым улочкам ночного города, который, на самом деле, чужой и равнодушный. И даже этот мальчишка с талантом гения вынужден зарабатывать, играя на улицах, а цена ему – несколько монет в футляре от скрипки. Фертовский, не раздумывая, бросил в футляр все деньги, что у него были с собой. Нет, не жалость и благотворительность двигали им – он словно платил за свои ошибки, наивно надеясь, что избавившись от денег, так же избавится от мук совести.
– Это слишком много, – за спиной прозвучал низкий хриплый голос. Николай резко обернулся: человек в темном плаще и в шляпе с полями, скрывающими лицо, – он не заслуживает и половины, – добавил незнакомец. Скрипач, ни на кого не обращая внимания, продолжал играть. – А вот ты, – человек в темном сделал паузу, поправил шляпу, еще больше прикрывая лицо. Николай обратил внимание, что рукава плаща такие длинные, что кисти рук безнадежно тонули в них, ни одного дюйма живой кожи. – Ты можешь получить индульгенцию, такой шанс выпадает не каждому даже здесь, на Земле.
– Индульгенцию? – удивленно переспросил Фертовский.
– Сегодня как раз такая ночь: ночь отпущения грехов, – незнакомец саркастично усмехнулся.
– Кто Вы? – Николаю вдруг стало страшно.
– Есть вопросы, ответы на которые лучше не знать. Какая тебе разница: кто я? – отмахнулся он: судя по тону, явно начал терять терпение. – Мы теряем время, второго случая может и не представиться. Ведь так? А ошибки надо исправлять. Ведь любовь так легко потерять – трещина, даже если тебя простят, со временем превратится в пропасть. Но сейчас у тебя все еще есть шанс.
– Как я могу изменить то, что уже произошло? – Николай решил уже больше ничему не удивляться, незнакомец читал его мысли как книгу. – Прошлое не изменить.
– Можно изменить настоящее, – он пожал плечами, – а связь времен неразрывна. Все-таки человечество, – он опять усмехнулся, – ни в малейшей степени не ценит того, что имеет, особенно, Его любовь. Он для нас настоящий Отец, Он всегда дает вам свободу выбора. У другой стороны такого выбора нет, а плата идет по всем счетам, да еще с процентами.
– Что я могу сделать? – Фертовский запустил пятерню в волосы, нервно откинул их.
– Сейчас? Слушать музыку, – незнакомец посмотрел на скрипача. Тот взмахнул смычком, зазвучала музыка. Николай напряг память: ведь он уже слышал эту композицию и совсем недавно. Точно! Это было, когда Актер в фильме рассказывал о Николо Паганини, о той самой легенде, согласно которой Паганини будто вступил в сделку с самим дьяволом за умение виртуозно играть на скрипке – жители порта до сих пор слышат по ночам ее звуки. Режиссер тогда пустил за кадром музыку Джузеппе Тартини «Trille sonate du diable» – «Соната дьявола».
Она звучала все громче и громче, уже просто оглушала. Николай закрыл глаза и вдруг ощутил, что стал резко уменьшаться в росте, будто все кости разом зашевелились. Это было почти не больно, скорее, странно и непривычно. Необычные ощущения продолжались: рост перестал уменьшаться, но неожиданно захотелось встать на четвереньки – находиться в вертикальном положении было крайне неудобно. Едва Фертовский оказался на четвереньках, почувствовал, что теперь меняется его кожа, ее покалывало во всех местах, где-то даже зудело. Как только зуд и покалывания прекратились, все поры кожи словно открылись, из них полезли волоски. Он с ужасом наблюдал, как в считанные секунды оброс шерстью – мягкой, длинной! Невероятно! Что за магия? От ужаса он попытался закричать, но не смог, лишь коротко мяукнул! Точнее, издал звук, похожий на кошачий. И только сейчас заметил, что обострилось обоняние: в нос ударили десятки запахов, в основном, неприятные, особенно – запах старых тряпок, они были повсюду, словно большой тюк, необходимо выбраться из них.
Он буквально онемел, когда смог, наконец, высунуть морду и увидел … Надю! Она была поражена не меньше него. Теперь – такая огромная – смотрела на него сверху вниз.
– Муся? Ты-то как сюда попала? – и голос у нее был такой громкий, что у меня зазвенело в ушах. Но хуже всего – тряпки – они окружали его со всех сторон, старые, рваные. Николай чихнул, наконец, вылез наружу. Чтобы хоть как-то избавиться от навязчивого запаха, он принялся себя… лизать! Невероятно, но это помогло: длинный шершавый язык оказался настоящей щеткой, кроме того, абсолютно все суставы обладали такой гибкостью, какую имеет не каждый гимнаст. Николай оглядел себя внимательно: он стал животным, кошкой! Не может быть!
Надя что-то сказала про еду, он хотел ответить, но опять лишь мяукнул. Какое необычное состояние: ты в теле кошки, говорить не можешь, однако понимаешь и мыслишь как человек. И Надя такая непривычная – она такая большая и голос у нее громкий. Но что это за дом? И почему они здесь?
Николай прошелся по скрипящим половицам, принюхался: ничего особенного – все старое, пыльное, у потолка бегали какие-то тени – это сущности тонкого мира, но они совершенно безопасны, типа мотылков-призраков. Вот это да! Он может видеть больше, чем простой человек! И мыслит он в двойном ключе, ведь снаружи он – кошка. Опять попробовал потянуться – хорошо! Ощутил каждую косточку. А как с прыжками? Он с легкостью взлетел на подоконник. Надя тут же устроилась рядом, подставив себе старый табурет, взяла в руки какую-то старую книгу, попыталась ее читать, но быстро бросила это занятие. Надежда провела рукой по шерсти кошки – оказывается, очень приятно. Он всегда знал, что у его жены ласковые и нежные руки, но тут блаженство прикосновения было в десятки раз сильнее, словно искорки пробежали по каждой шерстинке. Вот почему кошки и коты так любят, когда их гладят – это не просто ласка, это удовольствие, да еще какое! Неожиданно для себя он заурчал и лизнул ей руку. Надя улыбнулась. Как же ее красит улыбка, будто вся светится.
– Муся, знаешь, я рада, что ты со мной, – Николай, услышав эти слова, постучал кончиком хвоста о край подоконника, тем самым выражая согласие. И он тоже очень рад, хотя и в такой необычной ситуации, хотя и не знает, ради чего все это затеяно, и чем кончится. Однако то, что Надя рядом – уже прекрасно.
Надя опять открыла книгу и стала читать вслух, Николай слушал и смотрел вдаль. Сначала было все безмятежно и тихо, но в какой-то момент, когда Надя, устав, погрузилась в дрему на лавочке у стены, Николай почувствовал беспокойство. Оно было едва ощутимым – так, по телу пробежала легкая дрожь. Но когда дрожь повторилась, он забеспокоился не на шутку. Стал напряженно вглядываться туда, где шумел лес – зрение было таким острым, что на первых порах от непривычки даже резало глаза, но он приспособился. На опушке леса стоял волк: выл, протяжно, печально, выл не к добру. Трава на лугу заволновалась, словно живая, река забурлила. Что-то такое явно приближалось к деревне, но что? Вот здесь Николаю не помогало ни зрение, ни обоняние. И все же он чувствовал беду. Какими удивительными качествами обладают представители семейства кошачьих! Воистину поверишь, что древние считали кошку священной, ведь ей столько дано от Создателя. Вот только в шерсти что-то движется и покусывает. Николай внимательно осмотрел свою белую лапку…
Вдруг услышал хрип, обернулся и к своему ужасу увидел, что на груди Надежды сидит что-то темное и большое, душит ее. Николай издал боевой клич и, не раздумывая ни секунды, бросился ее спасать.
Никогда и ни с кем он так не боролся, да и противника, подобного этому, у него не было. Мало того, что существо превосходило его в размерах раза в три – оно еще и обладало недюжинной силой. На концах его жестких крыльев были шипы, они причиняли невероятную боль – Николай почувствовал будто в бок воткнули острие ножа. На пару секунд он потерял ориентацию, в глазах задвоилось. Но видя, что чудовище опять нацелилось на Надю, он собрал все свои силы и бросился на врага…
Как только зубы глубоко вошли в мягкую плоть чудовища, оно стало извиваться и дергаться. Неожиданно у самого уха Николай услышал женский голос, молящий о пощаде: «Отпусти! Отпусти, мне больно!» Он растерялся. Чудовище воспользовалось моментом и рвануло изо всех сил. Николай оказался отброшенным к стене, получив удар по голове, сразу обмяк.
Тем временем Надя бросилась на колени перед старой иконой, стала читать молитвы. Молилась она горячо, даже неистово, размашисто осеняя себя крестом. Не оборачивалась, но не из-за страха перед чудовищем, а затем чтобы ни на секунду не перестать молиться…Чудовище шипело, но с места больше не двигалось, будто его приковали. Тем временем свеча на краю подоконника перевернулась, искра попала на тряпицу, что была рядом.
Потом Николай плохо помнил происходящее: слышал голос Нади – она звала его, точнее, ту, в теле которой он находился – кошку Мусю. Дом охватил пожар, все горело, валил дым, трещали остатки мебели. Надежда схватила икону и кошку, их надо было спасти. От потери крови и ударов Николай едва соображал, к тому же его сильно тошнило. Когда оказался снаружи, рванул в ближайшие кусты. Понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Дом рухнул окончательно, поленья превращались в пепел. Но не это произвело на него самое сильное впечатление – голос, мольба о пощаде. Кто стоял за этим ужасным обликом? Или ему показалось? В любом случае, слава Богу, они успели спастись.
Николай увидел, как она, усталая, плетется по дорожке вниз, к краю деревни. Он побежал за ней. Когда оказался на ее руках, стал ласково тереться об нее. Любимая…
Фертовский дернулся, открыл глаза. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, где он и что с ним. Постель гостиничного номера была основательно помята, будто здесь и правда, шла борьба. За окном поднималось теплое солнце Генуи. Надо же такому присниться?! Он в теле кошки, старый дом, пожар, Надя.
Николай поднялся с кровати, вдруг ощутил боль в правом боку, невольно прижал к нему руку: на пальцах осталась кровь…
Глава 70
– Николенька! – Надя увидела мужа в аэропорту, замахала рукой. Он, заметив ее, тоже махнул в ответ, поправил сумку на плече.
– Привет, родная! – первым делом поцеловал в губы.
– Как ты долетел? – Надя улыбнулась, обратив внимание, что муж, видимо, не брился уже значительное время. Вопреки общепринятым меркам, ей нравилась мужская щетина, была в этом какая-то настоящая мужественность, небрежная привлекательность.
– Все хорошо, – отозвался он, – только я соскучился, – добавил уже тише.
– Я – тоже. Приехала на твоем джипе, подумала, тебе будет приятно на пути домой сесть за руль.
– О, моя мудрейшая и прозорливейшая! – он улыбнулся.
– Льстиво несколько, но приятно, – она засмеялась.– Все в порядке? Работа закончена?
– Почти, думаю, Майкл остался доволен. А у меня для тебя сюрприз, – Фертовский хитро прищурился. – Сейчас или дома?
– Конечно, сейчас! – воскликнула Надя. – Ты же знаешь, мне не утерпеть.
– Тебе понравится, – он полез в сумку. Достал из нее конверт без опознавательных знаков, к тому же незапечатанный, – это лично для тебя, – не сдержал улыбку.
Надя взяла конверт, в нем лежала фотография с подписью на английском языке: ее имя, пожелания, автограф. Теплый взгляд карих глаз, темные кудри, ямочка на щеке.
– Ты видел его? – воскликнула Надя. – Но где? Каким образом вы встретились?
– В это трудно поверить, но оказалось, что мы вместе работаем над съемками фильма. Твой любимый Актер давал комментарии в кадре. Они с Майклом большие друзья, – пояснил Николай. Сел за руль, завел машину. Несмотря на его любовь к путешествиям, он сейчас с ясностью осознал, как хорошо оказаться в знакомой обстановке, привычным движением повернуть ключ зажигания, услышав ласковое рычание мотора, коснуться руля и поехать домой, просто поехать домой.
– Неужели? – глаза Нади загорелись. – Расскажи мне все по порядку, хорошо?
Он с удовольствием окунулся в воспоминания: Уинтерботтом, съемки, Генуя, ее очарование. Поездка оказалась удивительной, необычной, он будто отдал дань памяти своему учителю, увидел Италию его глазами. А тесное общение с Актером оказалось дополнительным приятным бонусом. Николай рассказал Наде о том, что на съемки приезжала жена Актера. Пообщавшись с ней, Фертовский понял одну истину. Он всегда иронично относился к утверждениям Нади относительно того, что похож на мистера Дарси, но когда жена Актера совершенно искренне призналась, что находит сходство очевидным, а ведь ее муж играл Дарси, Николаю пришлось задуматься. Забавно, он даже в зеркало себя рассматривал. Неужели, это правда?
– Николенька, спасибо тебе большое за снимок и автограф! – Надя поцеловала его. – Ты сделал это для меня, ты и, правда, уникальный! Знаешь, – она задумалась, – ты в десятки раз лучше мистера Дарси, ты – настоящий!
Он улыбнулся, рассказал все, кроме одного – той самой ночи, когда произошло то странное событие: то ли сон, то ли явь. Однако бок болел несколько дней, пока рана не затянулась, да и на теле оказалось множество синяков. Что же это было? Почему все это, так или иначе, связано с Надей?
Когда приехали домой, он заметил ожог на ее руке и пару синяков на шее, спросил причину – Надя смутилась, пролепетала что-то несвязное в ответ. Какие-то мистические совпадения и рассказать-то о них не сможешь. Сама история нелепая, а уж его превращение в кошку…
– Ты веришь, что я люблю только тебя? – Фертовский прижал жену к себе.
– Конечно, – отозвалась она, – а в связи с чем ты об этом меня спрашиваешь?
– Ты не должна сомневаться во мне ни на секунду.
– Ну, полностью быть в ком-то или чем-то уверенным, мне кажется – это обманывать, прежде всего, самого себя. Все в этом мире переменчиво, и надо быть готовым ко всему. Однако оптимистичный взгляд на жизнь мне нравится больше.
Надежда проснулась среди ночи, снилось что-то тревожное, но она не вспомнила. Вообще, нормально спать стала совсем недавно, всё во снах видела кошмары, о которых никому не рассказывала, даже Марье Ивановне. Они толком и не обсудили случившееся. Тогда утром Надя проснулась в доме Вадима и Вики, в своем времени, под боком спала кошка, живая и невредимая. Марья Ивановна оставила лишь записку, что больше не о чем беспокоиться, сама срочно уезжает в город. Днем позвонила Виктория и сообщила, что выезжает и скоро будет в Беляниново. С Вадимом все в порядке.
Надя вернулась домой. Постепенно впечатления стали ослабевать, эмоции от пережитого притупляться, только по ночам еще виделись кошмары, но и они вскоре исчезли.
Мужа в постели не было, значит, ему опять не спится, наверное, повлияла смена климата. Надежда прошла в кухню, так и есть: сидит за столом, в руке – сигарета, лицо мрачное.
– Что-то не так? – Надя уже определяла по выражению лица: расстроен и еще как. Он потер лоб, поморщился.
– Помнишь, перед отъездом разговор с моим отцом? История о скандальных фотографиях и выдвинутые обвинения в мой адрес?
– Да, помню, конечно, – Надя села напротив, проявляя терпение, дождалась, пока он достанет еще одну сигарету, закурит.
– Так вот, – он выпустил дым в сторону, – в Генуе я видел того человека, который много лет назад был любовником моей матери. Я имел честь его видеть, – фраза прозвучала с нескрываемой желчью.
– Неужели такое возможно? Ты не ошибся, это точно он? – усомнилась Надя.
– Он, я же разговаривал с ним. Сначала он хотел от меня сбежать – принял за мужа очередной соблазненной им юбки, но я догнал его и принялся выяснять совсем иное. Тогда он успокоился. Знаешь, за эти годы он изменился, постарел, изрядно набрал в весе, но я узнал его, в память накрепко врезалось это самодовольное лицо.
– И что же он сказал? Ты ведь узнал о том, кто опубликовал эти снимки?
– Да, – Николай тянул с признанием, уже пожалел, что завел этот разговор. Хотя кто, как не жена, все поймет правильно, да еще утешит? – Их отдала журналистам… моя мать, она заранее наняла фотографа, она все продумала.
– Твоя мама? – воскликнула Надя. – Не понимаю, зачем ей это было надо? Она прекрасно знала, что случится скандал да еще какой! Ведь если их связь раскроется, муж не простит ей измены.
– Ей было плевать на его прощение, – резко отозвался Фертовский, его тон был сейчас пугающим, означало, что он либо злится, либо раздосадован, – она хотела уйти от моего отца, уйти со своим любовником, которого давно уговаривала все бросить и бежать. Он обещал, тянул время, передвигал сроки, придумывал причины, по которым они пока не могут этого сделать. Она чувствовала, что любовник ускользает от нее, но отказаться от него она уже не могла, да и не хотела. Видимо, любила по-настоящему. Это была ловушка для нее самой…
…Будучи в отчаянии, Софья Фертовская решилась на радикальные меры. Вот только она не предполагала, что любовник предпочтет отказаться от нее и трусливо сбежит. А муж ее просто не смог простить. В Россию вернулись разными дорогами, отец без проблем добился того, чтобы сын жил с ним, Софья не возражала. Ей вообще тогда было не до сына, хотя когда ей было до него?
Она избавилась от всех разом. Жалела ли о своем поступке? Неизвестно. Сейчас Николай был склонен думать, что она тогда хотела быть рядом только с итальянцем. Женское сердце, способное на сильную страсть, так же сильно может возненавидеть, но если вектор судьбы развернется…
– Они встречались после всего случившегося? – догадалась Надя.
– Да, спустя несколько лет, когда она смогла уже теперь беспрепятственно ездить за рубеж, Софья Фертовская поехала в Италию и разыскала своего бывшего любовника.
– Он к ней вернулся?
– Нет, конечно. Интерес к этой женщине был давно уже утерян, к тому же она испортила его карьеру, а этого простить ей он точно не смог, – Николай произнес таким тоном, что Надя поняла – передает дословно речь итальянца.
– Значит, твоя мама осталась одна?
– Не думаю, наверняка утешилась еще кем-то. За все эти годы она не вспомнила ни обо мне, ни об отце.
– Как ты думаешь, где она сейчас может быть? – Надя покрутила пепельницу вокруг оси, чуть не перевернула.
– Мне это совершенно неинтересно! – отрезал Николай и передвинул пепельницу. – А теперь – тем более.
– Почему теперь?
– Как ты не понимаешь? – он опять стал злиться. – Я всегда думал, что моя мать просто от природы неспособна любить. Я не видел от нее ничего, кроме раздражения и нескрываемой скуки, она нас терпела, небескорыстно, конечно, за положение в обществе и материальный достаток. Мне казалось, итальянец был для нее развлечением – жажда приключений и все такое – но любить… Ради него она опозорила себя! И теперь представь, какие она испытывала к нему чувства? Да еще потом приезжала и опять унижалась. Она просто… – он сжал губы, не давай вырваться оскорблению.
– Пожалуйста, успокойся, – Надя притронулась к его руке, – в любом случае, нет смысла так горячиться.
Николай вскочил, с грохотом оттолкнул от себя стул.
– Никому не пожелаю оказаться на моем месте. Тебе меня понять трудно.
– Я пытаюсь это сделать, понять тебя, разве не так? – она подошла к мужу, посмотрела в его глаза.
– Я знаю, – он поморщился от досады на самого себя, обнял ее за плечи, – прости за упреки. У меня есть чем жить и кого любить. Жаль лишь одного, – он сделал паузу, – для собственного отца я – предатель. Придется смириться и с этим.
– Но ты же можешь рассказать Владимиру Григорьевичу о своей встрече с итальянцем?
– Я никогда не сделаю ничего подобного. Я не стану оправдывать себя ценой обвинения другого, тем более, собственной матери, какой бы она ни была.
Глава 71
Дверь открыла пожилая худощавая женщина, по всей видимости, домработница, Надя слышала о ней от мужа.
– Здравствуйте, мне необходимо поговорить с Владимиром Григорьевичем! – как можно решительнее произнесла Надя. Всю дорогу чуть ли не заучивала слова и настраивала себя на тон делового человека, тем более что аргументы в ее пользу имелись, да еще какие! Правда, пришлось на славу потрудиться, зато игра стоила свеч. Теперь главное – быть спокойной и убедительной.
– Проходите, пожалуйста, хозяин Вас ждет, – домработница с плохо скрываемым любопытством посмотрела на незнакомую молодую женщину. Значит, все-таки пришла! Да она годится ему в дочери! Вот уж воистину не поймешь этих мужчин: на старости лет гоняются за девицами, пыжатся, ведут себя так, словно им это вернет молодость. Не вернет! И Владимир Григорьевич туда же, и о принципах своих, и о морали своей совсем позабыл. Но нет худа без добра, зато в своем увлечении хоть сына оставит в покое. Николенька поживет без нравоучений и вмешательств отца.
– Ждет?! – удивилась Надя. Такого поворота она не ожидала. Вслед за домработницей прошла в гостиную, осторожно села на краешек высокого стула, невольно выпрямила спину. Огляделась: наверно, что-то подобное можно увидеть в антикварных магазинах. Хотя Надежда в них ни разу не была, но почему-то, судя по окружающей обстановке, подумала именно так. Стол, стулья, камин, комод, канделябры, что еще? Отделка под старину или это и, правда, все старинное? Дом-музей. Теперь понятно, почему у мужа царил в квартире минимализм: его достала антикварная помпезность.
– Машенька, как я рад! – в гостиной появился Фертовский-старший. Надя остолбенела: потертые джинсы, черная рубашка, конечно, без галстука, две верхние пуговицы расстегнуты, блеснула в прорези цепочка, но главное даже не это – лицо! Улыбка, ямочки, легкий румянец на тщательно выбритых щеках и во всем облике такая моложавость, такая энергичность, что на секунду Надежда усомнилась: свекр ли перед ней? Увы, иллюзии быстро рассеялись.
– Что Вы здесь делаете? – улыбка слетела с уст, на смену ей пришли презрительно поджатые губы, нахмуренный лоб, сдвинутые брови.
«Боже мой, надо же Николеньке внешне так походить на своего отца! Радуется или сердится – выражение лица такое же», – подумала Надя, а вслух сказала:
– Мне надо с Вами поговорить, – то, что она явно застала его врасплох, придало ей уверенности, даже захотелось улыбнуться.
– Вы выбрали не самое подходящее время, – он невольно посмотрел на часы. Но тон все-таки был не гневливым. Неужели девочка, о которой говорил муж, растопила это каменное сердце?! Кажется, Маша? Ну да, судя по восклицанию, Фертовский-старший ждет именно ее. – И вообще, о своих визитах надо сообщать заранее. Хотя, о чем я? Разве от таких, как Вы, можно ожидать знания подобных тонкостей?
– Таких, как я? – с насмешкой в голосе переспросила Надя. – И в чем же превосходство таких, как Вы?
– Во всем, моя дорогая!
– Например? – ей стало даже интересно. Она впервые вступила со свекром в открытый диалог, который, конечно, был больше похож на конфликт, однако отец Николая, по крайней мере, снизошел до разговора, а это уже полдела. Хотя его витиеватая речь об истинном аристократизме и хороших манерах оказалась довольно скучной – Надя слушала в пол-уха. Нового узнала мало, многое просто подтвердилось. Немудрено, что ее муж был воспитан в атмосфере снобизма, высокомерия и собственного превосходства над окружающими.