– Внук у неё младшенький заболел. Он у них ослабленным уже родился, теперь чуть что – болеет. И зять на работе. Просит подменить до семи часов, а потом зять придёт, сменит её.

– А потом?

– А потом у неё свободные смены. Они же там сутками дежурят как-то.

– А что, никого больше нет, кроме тебя? – Сергей Дмитриевич нахмурился. – Она знает, что ты беременна?

– Пап? Ничего она не знает. Да и чувствую я себя тьфу-тьфу, – Стаси шутливо сплюнула через левое плечо. – Токсикоз прошёл. Вот только не знаю, на чём мне уехать туда. автобус уже ушёл. Надо в гараж позвонить, туда каждый день что-нибудь отвозят. И я, кстати, сегодня заодно там закончу обучение тех, кто на неделе не смог присутствовать на моих занятиях. Меня об этом даже попросили. Всем интересно это, оказывается.

– И не надо в гараж звонить, растрясут ещё тебя. Сам отвезу. Пропуск действителен ещё?

–Да. До вторника действителен. Десять дней рассчитывали, чтобы всех успеть обучить.

– Да мне рассказывали, что там полный зал набивается молодых людей. Ты для них, как актриса знаменитая. И все хотят, чтобы ты на нём именно свои приёмы демонстрировала.

– Ой, па! Там молодые мальчишки совсем. У них ещё продолжается пубертатный период, а женщин же там почти и нет. Две строгие тётки в кухне заправляют звеном помощников, да в швейном есть несколько таких же пожилых женщин. Так что это вполне понятно. Но у меня там есть два отчаянных ординарца, которые около меня, по приказу командира, как охранники и помощники, они даже близко ко мне никого не подпускают. От ворот до ворот провожают. Ну, что ты таким грустным стал, пап?

– Не люблю, когда вы от меня далеко. Ты уже согласилась на замену?

– Согласилась, па. И обучение же проведу? Потом не надо будет туда ещё ездить. И чемодан там с моими причиндалами врачебными забрать смогу. Отчитаться за них надо.

– Ох, знала бы ты, как мне не хочется тебя туда везти! Прямо душа не едет. Может, кого-то из врачей других попросить ещё? Я бы ей премию бы выписал.

– Пап? Это же взятка! Ну что со мной случится может? Хотя мне тоже очень не хочется туда ехать. Мне кажется, что Лео сегодня приедет. Тогда я разрыдаюсь.

– Ну, если приедет, он к тебе и туда приедет, на твою лекцию. Вот ноги меня не несут машину заводить. Совсем!

– Ну что же делать, папочка? Надо!

До самых ворот строительной военной части они ехали почти молча. Стаси улыбкой пыталась развеять грустные морщины на лбу отца, а он только один вопрос ей задал:

– Стаси, а почему ты в этом мамином платье сегодня поехала и в старом плаще?

– Пап, ну там же совсем глупые мальчишки! В первый день я по глупости поехала в своём васильковом платье, так они, по-моему, вообще ничего не слышали, хотя я и в халате была, как обычно. Сидят, смотрят и ничего не видят и не лсышат, только улыбаются и каждый норовит ко мне на практические манипуляции попасть. И на проверочные вопросы толком ответить не могут. С третьего разу только получается им в головы их стриженые хоть что-нибудь вбить.

– Да, слышал. Но у тебя же ординарцы там в сопровождение даны.

– Даны. Вон они и стоят, – у ворот части стояли трое: лейтенант и двое подтянувшихся при виде машины солдатиков, в лихо заломленных пилотках, с появившимися счастливыми улыбки при виде Стаси. Дверцу машины перед ней открыл сам Сергей Дмитриевич, выйдя из машины. Стаси сама даже и не попыталась открыть свою дверцу, чтобы выйти. Мужчины её дома давно и сердито отучили её от такого унижения их достоинства, немного чопорного, но доставлявшего им удовольствие – открывать дверцу и помогать выходить своей любимой даме из машины. Иногда Стаси при этом восклицала, скрывая своё смущение: «О, старый век! О, галантные рыцари!» Но сегодня она просто обняла отца, поцеловав его в щёку.

– Дочь, я сегодня буду тебя тут встречать ровно в шесть. Не забудешь?

– Папочка, ну что ты! Я буду здесь стоять, как штык! Пока, пап?

– Пока, солнышко. Будь аккуратна тут.

– Да Вы не волнуйтесь, мы на неё и пылинке не дадим упасть, – улыбнулся лейтенант, открывая перед Стаси входную дверь КПП.

Знал бы ты, лейтенант, как ты ошибаешься, – запихнул бы её в машину обратно.

Глава15. Беда

Этот день, глухой, тяжёлый и жуткий своей поминутной яркостью, запомнился Лео на всю жизнь в мельчайших подробностях, до камушков на дороге. Иногда, спустя много дней, недель, месяцев и даже лет, что-то вдруг ярко и неотвязно-обжигающе всплывало, неожиданно остро раня его самыми невинными картинами: то стрелкой на часах на 16.22, то остриженной налысо головкой ребёнка, то видом солдат в исподнем белье…

Он поминутно помнил, как всё утро метался по номеру гостиницы торопя время. Но оно, как нарочно, текло медленно, вяло и враждебно. Голова после вчерашней встречи в ресторане с друзьями и руководителями курсов, устроенной особо обрадованными повышениями и назначениями друзьями, среди которых был и он сам, была тяжёлой, слегка болела. Всё это раздражало Лео. Всё, с самого начала идеи, возникшей на курсе ещё позавчера, в пятницу, было в этой встрече для него «против шерсти». Раздражался он, конечно, на себя за то, что уступил многочисленным и достаточно язвительным уговорам старых приятелей по академии отметить и «обмыть» новые звёздочки. Это на два дня, на целое воскресенье и понедельник, отсрочивало его приезд домой. Но он согласился. Не смог отказать друзьям, с которыми неизвестно когда опять сведёт судьба, и которые по обыкновению их курсантской молодости вскоре хорошенько набрались, а он незаметно для всех ушёл. И на следующее совершенно пустое воскресное утро в гостинице он чувствовал себя, как больной. Поезд только вечером и уже никак невозможно ускориться. Только с «военлётами», но на такой полёт нужен был подходящий случай и особое разрешение. Случай не представился. Воскресенье и у военлётов бывает.

Он застрял в этой гостинице между своим раздражением и очень слабой попыткой оправдать себя, что не так уж и часто они встречаются теперь, наоборот, всё реже и реже. Многие парни заметно полысели, а некоторых и на свете-то уже нет, как оказалось.

Вся командировка получилась какая-то странная, очень мрачная своими прогнозами в отношении американских наглецов-супостатов, вздёрнутая нервными упоминаниями о безобразных образчиках халатности и ротозейства службистов, успокоенных временным затишьем на фронтах холодной войны.

Да и не было, по мнению Лео, никакого затишья на этих фронтах. Наоборот. Один план «Дропшот» что стоил. И постоянно всплывали всё новые и новые подробности планов союзничков о разделении и уничтожения страны а, значит и отца, и Стаси, и всех, кого он знал, под массированными ударами атомной бомбардировки несколькими сотнями бомб сразу. Когда-то их было двести, сейчас – триста. А завтра?

Доклад о внедрении комплекса ПВО «Беркут» тоже, хотя и радовал, но не внушал оптимизма при таком явном превосходстве «гегемонов мира» во всех видах вооружения. Поэтому, несмотря на торжественное присвоение некоторым из них внеочередных звёздочек, никто из слушателей курсов никакой радости особо не испытывал. Больше говорили о том, что приходило в тревожных директивах из центра. Чёрными пауками на огромной высоте, пока недоступной нашим пилотам-перехватчикам, америкосы в открытую и нагло бороздили воздух над страной. А наземные службы то там, то тут обнаруживали следы прибытия незваных гостей: парашюты, комбинезоны, и прочее оснащение, запрятанное в укромных уголках безлюдных областей. На Дальнем Востоке в прибрежной полосе регулярно вылавливали «пловцов» с того, дальнего берега. Все понимали: чем больше звёздочек – тем больше работы и спроса. Даром никого никогда не поощряли.

Лео получил звёздочку за случайное – хотя Греч заявил, что ничего случайного в этой жизни вообще не бывает – раскрытие целой сети преступников, занимавшейся расхищением оборудования и материалов, когда-то изъятых интендантами для нужд фронта, а теперь, спустя несколько лет, возвращаемых армейскими частями обратно в народное хозяйство.

Скверная история, в результате которой полетели многие чины и даже, говорят, головы. В подробности конца этой истории, устремившейся далеко от Города на Большую землю, Лео не заглядывал. Перед ним ложились на стол другие дела, касающиеся непосредственно его родного Города.

Новая звёздочка совсем не радовала его сегодня. Даже свой саквояж, невольно подталкивая время, он с вечера ещё, оставив только зубную щётку и пасту на утро, уложил, засунув в боковой карманчик коробочку с гранатовыми бусами для своей Стаси. При воспоминании о ней, у него щемило сердце. Когда он прощался с ней, отметил, что у неё и вправду появились веснушки, и глаза были подведены, может и от нервов.

Она так не хотела, чтобы он уезжал.

Купленный «Огонёк» не читался. Лео, лёжа на кровати в номере, иногда нервно пил воду из графина на столе. Он не очень понимал, но чувствовал, что в этот самый момент где-то с кем-то близким, что-то происходит. И поэтому, когда за ним прибежал вестовой с приказом немедленно собираться и ехать на военный аэродром, а совсем не на вокзал, он даже не слишком удивился, как будто весь день ждал чего-то такого.

На военном аэродроме ждал самолёт. Вслед за машиной, на которой привезли Лео и ещё двоих офицеров из их города, к самолёту подъехали ещё несколько чёрных блестящих лимузинов, из которых торопливо вышли люди в военной и гражданской одежде и молча, быстро забрались в самолёт по лёгкому трапику. Среди них Лео сразу узнал Демьяновича Михаила Антоновича, он тоже был в эти дни в Москве.

В самолёте они оказались на соседних боковых жёстких сиденьях.

– Здравствуйте, Михаил Антонович.

– А, Леон. Привет. Ты тоже здесь был?

– Да. Что случилось?

– Никто точно пока не знает. Микояну доложил Славский, что на объекте произошёл взрыв. И Хрущёв грозится всех расстрелять за подставу.

– Какую подставу? Где?!

– Похоже, что взорвался отстойник. Там сейчас уже всё обследуют наверняка. Что это мы так медленно летим, а? Тебе не кажется?

– Как это – взорвался? Там же защита… тройная…

– Взорвался.

– А эти люди кто?

– Предварительная комиссия из министерства и главка. Хрущёву доклад сделать едут про подставу… Настоящая комиссия только собирается ехать. Хрень, короче.

– И что ещё известно?

– Эх, Лео, не мучай хоть ты меня сейчас. Ничего точно не известно. Там Семёнов Николай всё организовывает. Но он надёжный, грамотный мужик. И воскресенье ещё тут… отдыхают же многие. Прилететь бы скорее уже. Сердце прямо выскакивает, валидол не помогает. В три часа ещё созванивался, и всё в порядке было. И вот… – Демьянович уткнулся в иллюминатор, за которым быстро наступала ночь.

Остальную дорогу все летели молча. Только теперь Лео понял, что эту беду он и чувствовал, и готов был теперь себя убить, что, как пацан, повёлся на пустой ненужный ресторанный трёп, обмывание своих подполковничьих звёздочек, иначе ещё утром был бы там, на месте.

«И что там вылетело? Какие последствия? Что с Городом? Как там Стаси и отец?– вопросы огненными стрелами проламывали мозг и жарили грудь каким-то животным страхом за них. Ясно, что произошло нечто из ряда вон выходящее, не стали бы их выдёргивать с циркового представления, как Демьяновича, и собирать по гостиницам, как его и ещё нескольких знакомых из других служб, коротко поздоровавшихся с ним перед посадкой, если бы не что-то страшное. – Какая там могла быть подстава?!»

Потом они прилетят на военный аэродром военного училища и будут долго трястись по грунтовой дороге от Шагола до Кыштыма и дальше до знакомой «колючки», охватывающей несколькими рядами Город.

Глава 16. Искрящиеся облака

Машины не сразу пропустили. По сигналу офицеров охраны, сопровождавших машины, все пешком прошли через новый пропускной пункт, на котором их обмерили дозиметрами с ног до головы, как и машины. Это было первое, что ошарашило Лео: «Пропускной пункт, которого раньше тут и быть не могло. Зачем он тут? И что это там так мерцает, как северное сияние какое-то оранжевое? Горит, что ли?»

Все поехали сразу в отдел – личные вопросы отодвинулись далеко.

В глазах Греча и отца, который встречал Лео на пороге кабинета застыла тёмная мертвь, другим словом назвать это было невозможно.

– Папа, Юрий Максимович, что произошло?

– Банка взорвалась в 16.22.

–И что? Заражение произошло или нет? Что ты молчишь, пап?

–Двадцать миллионов кюри, Лео. Облако поднялось на километр. Видел мерцание?

– Видел. Что это?

– Ионизация воздуха, Лео. Относит на северо-северо-восток и на северо-восток. Десять километров в секунду. Сейчас быстрее. Почти тридцать.

– Ионизация воздуха? Это какой же уровень, па?

– Шесть рентген. А в некоторых пятнах … Фу! Даже сердце стопорит.

– Сколько??!!

– Шесть, Лео. Шесть. Но это очень средний.

– Где такой уровень?

– На промплощадке и далее везде, куда дотянуло.

– Куда дотянуло?

– Гарнизон военной охраны, военная строительная часть и лагерь заключённых. Основное выпало там.

– То есть, от Города отнесло?

– Отнесло.

– Слава богу. А Стаси где, пап? Как она? Вы чего? – и отец, и Греч отвернулись от Лео. – Вы что молчите? Я про Стаси спрашиваю, отец?

– Она там, Лео. В строительной части.

– Как это? Где?! – голос у Лео исчез, только шёпот вырвался.– У неё ещё в пятницу курсы должны были закончится?! Отец!

– Они и закончились. А сегодня она подменила там фельдшера и заодно хотела закончить обучение тех, кто не успел обучиться раньше. Я уговаривал её отказаться, но она поехала. Я её сам отвёз, сынок. Понимаешь? Сам, – отец закрыл лицо руками.

–Так надо срочно ехать, чего вы сидите, где машина, пап?

– Никуда мы не можем проехать. Приказ. Для всех есть приказ: оцепить всю зараженную зону и срочно эвакуировать людей, подвергшихся облучению. Отмыть сначала, потом эвакуировать. Завод останавливать нельзя. Понимаешь? Там тоже сотни людей,. Сейчас начали, говорят, уже работать санпропускники, отмывают тех, кто выходит из зоны. Женщин, разумеется, приказали вывести первыми по возможности.

– Пап, я не понимаю, почему я не могу забрать жену оттуда и отмыть её тут, дома?

– Потому, что она сейчас звенит. Понимаешь, сынок, звенит наша Стаси. Она опасна для тех, кто тут, в городе. Понимаешь? Уровень облучения превышает допустимый в сто тысяч раз. И больше. На площадке тоже несколько тысяч человек.

– Но она же беременная, отец?! Дядя Юра?

– Лео, мы, и все тут, делаем, что можем. Скоро должны привезти первых отмывшихся. Прошло уже четыре часа, как дали команду на развёртывание санпропускников и помывочные. Дозиметристов не хватает даже на объект. Стаси сама сообщила, одна из первых там, сюда в управление, про уровень. В помещениях уровень ниже. Три рентгена. Вот сообщение дежурного по части и её сообщение тоже… – Лео выхватил листок из рук Греча: «Был сильный взрыв. На нас быстро движется плотное чёрное облако пыли. Стёкла выбиты, восстанавливаем, что можем. Взрывом вынесло ворота части, и разрушило некоторые постройки. Война? Ждём указаний. Докладывает военврач Воротова. Уровень радиации 6 рентген на улице и 3 рентгена в помещениях. Местами возможно много больше. У людей паника, стараемся успокоить и обеспечить возможную защиту людей доступными средствами. Где-то жутко воют собаки, кажется в зоне. Что случилось? 16.50 местного времени»

– У неё с собой были дозиметры, которыми она учила пользоваться служащих. Она сообщила данные раньше, чем они были получены от дозиметристов, а кое-где эти данные ещё и до сих пор не замеряны. Людей не хватает, но доложили, что для каждой части уже устанавливают санпропускники. Ждём, Лео. Автобусы готовы. Готовят смены водителей. Всех будут забирать на границе, где чисто.

– Нас обмерили и пропустили.

– Вы не с той стороны ехали. А из частей-то будут гораздо дальше пересаживать. Из города и в город всем другим транспортам въезд запрещён. Пока не установят дезактивационные пункты. Главное сейчас – людей вывести из промышленной зоны и оттуда тоже, конечно. Решается вопрос. С военными частями всё ясно, выведут, заменят, а вот с промплощадкой огромные сложности. Допуски везде короткие, ограждения уже кое-где выставили. На периметрах можно находиться и до тридцати минут. А в самой зоне пять, десять минут. Это какую же массу людей надо сейчас организовать, чтобы не остановить завод. Славский сюда летит.

– Что я могу сделать, чтобы ускорить дела, товарищ генерал?

– Варианты, Лео. Варианты ищи. Отчего, почему, кто?? Контролёров уже шестой час допрашивают: что, как, где? Мы ничего не можем исключить. А сейчас загружай голову, и через некоторое время встретим Стаси.

– Есть загружать голову. Пап, а ты считал? Дозу?

– Считал, сын. Очень плохо. И с каждым часом всё хуже, ты же сам понимаешь всё?

– Понимаю. Только я не понимаю, почему именно Стаси оказалась там, где её никак не должно было быть, отец?

– Я виноват, Лео, что отпустил её. Её попросили заменить там фельдшера, пока у неё допуск туда был действительным. Сам довёз. К шести собирался ехать за ней. А ты, сынок, почему не приехал сегодня? Мы знали, Юра сказал, что там сюрприз какой-то у тебя? Но всё равно ждали.

– Это я, пап, виноват, что Стаси там. Я. Больше никто. Звёздочки обмывали. И мои в том числе. Я их ненавижу, па, – Лео говорил тихо, как бы жалуясь отцу, как маленький пацан когда-то, оправдываясь за сломанный велосипед и расшибленные в кровь колени.

– Это просто стечение обстоятельств. Случайность, Лео.

– Нет. Я чувствовал. Чувствовал. Но врал себе, что ничего особенного не произойдёт за один день. Когда, наконец, приедут эти автобусы? Её тогда можно будет забрать домой?

– Вряд ли. Насколько я хоть что-то понимаю в этом – вряд ли. Мы можем быть опасными для Стаси. Надо у Киры узнать. Она знает и понимает в этих вопросах всё. По крайней мере, гораздо больше, чем я в этом понимаю.

– Товарищ генерал, разрешите отлучится на полчаса по личному вопросу?

– Разрешаю. Глеба позови ко мне.

Вошедшему Глебу Греч приказал везде следовать за Лео, поведение которого стало странным, каким-то приподнятым, как у оленя, бегавшего внутри огненного кольца.

Лео никак не мог отряхнуться от ваты, разлитой вокруг, плотно облепившей ему нос, глаза, уши, рот, который у него пересох так, что он почти не мог говорить. Он не слышал своего голоса, вообще глухо слышал голоса людей и звуки сигналов машин.

В этот поздний час все окна города светились, как в праздничные дни, никто не спал. По дороге вдоль медицинского городка прошли несколько поливалок, оставляя после себя пенные лужи, пахнувшие почему-то мылом или стиральным порошком. Лео даже не заметил, с какой скоростью он бежит туда, к матери, к Васе, чтобы они сняли с него этот ватный туман чего-то странного, мешающего ему жить, не дающего ему вздохнуть полной грудью и стряхнуть с себя наконец этот смертельный фантастический морок и сумасшествие всех, кто торопливо бежал куда-то. Кто-то кричал кому-то: «Когда привезут?» Окна больницы, обычно полутёмные, тоже все сияли светом, как будто тоже готовились к какому-то празднику… И там, на крыльце больницы, творилась суматоха, совершенно неестественная в это время суток, и отовсюду слышались вопросы: «А сколько их?» … «Куда и кого размещать будем?»… «Армейские тоже тут или их в госпиталь отправят?» «Палатки госпитальные ставить?»

У Лео сильно кружилась голова, он никак не мог сообразить, где тут в этой кутерьме ему можно найти мать, на звонок в её кабинет она не ответила. Совершенно случайно его остановил Вася: «Лео, ты приехал? А ты-то тут что делаешь?»

– Вася, а где мать?

– Она в порядке, Лео. Она в штабе, вон там на первом этаже. Занята сейчас очень. Может я помогу? Что надо?

– Вася, там Стаси, – Лео вяло махнул рукой назад, в темноту, – надо спасти их.

– Где там, Лео? Ты в порядке, парень?

– Я в порядке. Стаси там. В строй части.

– В какой строй части… в строительной части? Какого чёрта она там… там же чуть ли не самый высокий… чёрт… ты чего, Лео?

От резкого запаха нашатыря Лео очнулся и чётко увидел перед собой лицо матери с низко надвинутым на лоб белым медицинским колпаком с маленькими отворотиками.

– Пришёл в себя? Что с тобой, Лёдик? И что ты тут про Стаси говорил? Что с ней?

– Я?! Про Стаси?! А что с ней та… – Лео помотал головой, видел он теперь всё чётко, но картина ничуть не изменилась, всё, что его сознание услужливо выдавало ему за фантастический сумасшедший кошмар, происходило на самом деле. Вата ушла, но звон в ушах остался, и голова вдруг загудела больно, гулко и страшно.

– Дай ему ещё нашатыря, Васенька. Что случилось Лео? Объясни толком?

– Мама, я пришёл спросить, отец послал, а какую дозу Стаси там получит? Как считать? И что будет потом? Я смогу её забрать домой сегодня?

– Стаси?! Какую дозу? Да объясни, наконец, Лео, что случилось? Вася, сунь ему ещё нашатыря, наконец!

Обратно в комитет Лео шёл прямо, быстро и абсолютно на автомате, не отвечая на какие-то вопросы Глеба. Эти вопросы сейчас никого не интересовали вообще. Лео шёл, машинально прикладывая руку к козырьку в приветствии высшим чинам, которых ему встретилось так много, как обычно случалось на каком-нибудь важном армейском совещании. В коридорах тоже было полно людей, и все куда-то спешили, с бумагами в руках, торопливо отвечая, а то и вовсе не отвечая на дежурное приветствие новоиспечённого подполковника, которому тоже было абсолютно всё безразлично. Он стремился просто сесть за свой рабочий стол, который, наверное, остался на своём месте и загрузить голову поручением, которое ему дал генерал-лейтенант Греч, который сейчас делал всё, чтобы вывезти Стаси из того чёрного ада, в который кто-то её поместил и даже уже не оставил надежды на жизнь, как понял Лео, глядя на расширившиеся от ужаса глаза матери. Мать всегда была очень выдержанной дамой.

Всегда. Но не в этот раз.

Бумаги на столе лежали аккуратной стопкой, как он их и оставил в тот день, когда в последний раз видел свою, ставшую веснушчатой, милую Стаську. Механически прочитал все последние сводки. На сегодняшний, вернее уже вчерашний день, сводок ещё не было. Они только группировались и сортировались, и из них выделялись самые главные и насущные дела. Допрос дежурных инженеров, обследовавших последними взорвавшуюся банку, ничего путного не дал, кроме мрачно повисшего вопроса: почему накануне не заметили усилившийся нагрев полутораметровой стены из бетона. Теперь предстояло опросить всех, кто готовил последнюю партию добавленного раствора в баки для отходов. Это были десятки людей, задействованных в цепочке события. Перед Лео проходили люди, с которыми он внимательно разговаривал, расспрашивал, уточнял, сверял, делал записи и просил оставить «здесь, здесь и здесь» свои подписи. Он делал всё это тщательно, скрупулёзно замечая любое сомнение человека, возникший вопрос, помечал всё себе. Это был один из двух Леонардов Воротовых – офицер службы Греча. Второй Лео помимо своего сознания фиксировал разговоры о том, что происходит там, с людьми, оказавшимися под сверкающими багрово-оранжевым сиянием мерцающих облаков, похожим на северное сияние. И среди тех людей под облаками где-то была и его Стаси. Вереница бесконечно уставших людей, бесконечно дававших свои показания, отвечавших на прямые и перекрёстные вопросы, наконец закончились. В окне уже появился серый предрассветный сумрак, когда пронеслось: «Привезли первых».

Прибыли первые автобусы с вывезенными из зоны поражения людьми. Прибежавший к больнице Лео так и не смог увидеть белокурой головки Стаси, среди десятков свежеостриженных голов солдат, некоторые шли шатаясь, как бы неуверенно, их всех быстро увели внутрь больницы. Он вообще там женщин не увидел.

– Разрешите обратиться, товарищ генерал? – Лео спросил и сам не узнал свой голос, хриплый и трескучий от дёрнувшей в горле боли совершенно высохшего рта.

– Слушаю вас, подполковник, – голос Греча был похож на голос, раздававшийся из глухого подземелья.

– А куда же женщин повезли, товарищ генерал? В первом автобусе только призывники.

– В первом автобусе были только женщины, Лео. Просто они острижены. Волосы сильно звенят, их не отмоешь. Таков приказ. Все женщины в одной больнице пока. Стаси тоже там. К утру узнаем больше, что и как. Сейчас они снова отмываются, как я понимаю. Потом у всех возьмут анализы.

– И когда мы сможем её увидеть, па? – отец стоял у окна, опершись руками о подоконник.

– Как только можно будет – мать скажет, Лео. Она звонила, я с ней разговаривал, –за многие годы отец впервые назвал бывшую жену «мать», а не Кира Михайловна.

– И что? Какой прогноз, отец?

– Никакого. Всё зависит от организма.

– Пап, да что там зависит от организма? Там крошечный ребёнок наш, па?

– Терпение, Лео. Пока не сделают анализов, спрашивать бесполезно. Думаю, что уже делают. Давай, дождёмся до утра, пусть Стаси хотя бы согреется. Говорят, они сильно замёрзли от холодной воды.

– А что, нельзя было горячую воду организовать? – Лео не понимал почти безразличного голоса отца. Иногда, когда случалось что-то на работе или с друзьями, у того бывал такой скрипучий голос, что Лео не узнавал его, отец в такие минуту и сам становился вялым, как будто высыхал.

– Нельзя мыться горячей водой. Она расширяет поры и эти альфа и бета-частицы проникают глубоко в дерму, в кровеносные сосудики, в лимфу. Тогда – полная хрень. Альфы внутри очень активны и разрушительны, хотя просто так и лист бумаги пробить не могут. Начинается реакция в тканях. Понимаешь? И их оттуда уже никак не достать. Только холодная вода, мелкий песок, сдирающий «грязный» верхний слой эпидермиса и мыло. Всё. Они долго отмывались очень, пока им разрешили пройти в автобус. А из одежды – только солдатское бельё чистое. Холодно на улице.

Греч сидел, уткнувшись в списки, лежавшие перед ним на столе, и ординарцы всё время подносили и подносили ещё и ещё: объекты, дозы, уровень, необходимые мероприятия, которые уже проводятся и которые ещё необходимо срочно провести и везде, в самые ответственные места, поставить работников отдела. Сделав один звонок, генерал тут же набирал другой номер и охрипшим от усталости голосом отдавал приказы, материл кого-то и делал пометки в листах, складывая отработанные в другую стопку. Постепенно картина нанесённого удара становилась объёмной, обретала смыслы в цифрах в количестве нужных людей и временных отрезках.

К утру на столе появилась карта, на которую тут же нанесли линии изученных зон и белые пока пятна. Доложили, что земля в месте взрыва покрылась неоновыми, светящимися в темноте ночи пятнами, и разведчики-дозиметристы, обследующие соседние банки ночью, перепрыгивали через них, стараясь попадать ногой на тёмную землю. Около взорвавшейся банки на карте появилась цифра 1000 – таков был уровень радиации в рентгенах в час на месте аварии. В шестнадцать миллионов раз превышающий допустимый уровень. Там можно было находиться не более одной-трёх минут. А яму надо было срочно зачищать, закапывать, как бешеную кусающуюся собаку.

Соседние банки тоже оказались повреждёнными и необходимо было срочно подвести дополнительное охлаждение, чтобы не повторился взрыв на второй-третьей банках. А чтобы подвести охлаждение надо было вручную пробурить несколько отверстий в полутораметровом слое бетона на крышке соседних банок, на которых допуск был в пять минут и не более, даже, если свинцовые пластины клали под ноги работающему. Но от пыли из-под бура пластины не спасали А для проведения работ надо было сначала снести заражённый грунт и насыпать свежий, чтобы можно было подойти к этим банкам и подвезти буровое оборудование.

Ординарцы генерала даже не садились на стулья, чтобы получить и унести, куда надо, распоряжение об организации необходимого количества людей, о сопровождении дополнительных бригад рабочих из других городов. Разместить всех. Проблемы и первоочередные дела вырастали горой, которую жизненно важно было разгрести в ближайшие минуты, часы и дни.

Лео интересовал только один вопрос: «Могла ли быть диверсия?» И сам себе отвечал: «для сумасшедших нет ничего невозможного». Первой версией было случайное– или не случайное – попадание в раствор сливаемых и охлаждаемых в банках нитратных солей оксолата плутония. Это могло привести к мгновенному разогреву раствора и взрыву.

Были ли сумасшедшие в Городе? Это, вообще говоря, – не вопрос. Лео прекрасно помнил, как однажды легендарный начальник объекта И.М. Ткаченко, узнав об исчезновении около двухсот миллиграммов плутония, лично искал его. Плутоний невозможно «потерять». Он оставляет явно слышимый след.

И Ткаченко его, разумеется, нашёл.

Выплеснутым на забор на задах цеха.

Как? Кто? Почему? Золотая и платиновая рабочая посуда, о хищении которой подумалось в первую очередь, оказалась в целости и сохранности. Виновного не нашли.

Мог кто-то прийти в отчаяние от своего положения?

Мог.

Многие, попав на объект тем или иным образом, приходили в ужас при виде многих рядов «колючки», и отчаяние при полном дальнейшем осознании, на что они согласились или «купились». Но это уже никого не интересовало. Приехал – работай. Лучших условий жизни, чем здесь, нигде в стране не было. Здесь было всё – самое лучшее. Здесь во главе угла стояли совсем другие – не личные – интересы. Здесь во главе интересов людей, осознающих свою миссию, которая им выпала по никому не известному жребию жизни, был вопрос о сохранении Мира на планете Земля.

Быстрый путь на «большую землю» лежал через получение недопустимой дозы. Больше никак. Это иногда происходило и в эти достаточно уже стабильные годы работы завода. Но это было в случае халатности. Или аварии.

Лео понял, что придётся им ещё не раз пройти по цепочке людей, снова и снова проверять и перепроверять ситуацию, выявлять сомнительные, или слишком уж очевидные детали произошедшего.

Первые лучи солнца, проникшие через окна кабинета Греча, осветили серые от усталости лица людей, клубы папиросного дыма, вившиеся над головами тех, кто ещё держался на ногах, поглощая стаканы с крепким чаем, и тех нескольких посыльных, свалившихся на диванчике, чтобы уснуть хоть на мгновение, которые целую ночь работали нервными ниточками, быстро связывающими все службы Города. И предстоящий день не будет ни для кого проще –это все понимали.

Версия добавления оксолата натрия не подтвердилась. Вопросы остались.

Город не спал несколько дней. Некоторые впервые узнали, что такое военная мобилизация. Все, кто жил в городе, помимо своей основной работы привлекались к дополнительным санитарным работам по очистке города, чтобы не дать расползтись случайно занесённому заражению по Городу. Он стал строгим и подтянулся. На предприятиях появились таблички со временем допуска в различных частях и помещениях, и в основном они выполнялись. Счётчики и дозиметристы работали повсюду, в дверях магазинов и учреждений, часто выхватывая из проходивших мимо людей тех, чья одежд «звенела», её сразу изымали, и выкидывали в места сбора загрязнённых предметов. За изъятое выплачивали компенсацию. Обувь все тщательно мыли у подъезда в специально оборудованных ванночках с водой и привыкали её оставлять на лестничной площадке, не внося в квартиры возможную «грязь». Самыми грязными местами стали автобусные остановки, на которых пересаживались работники комбината. Впервые встал вопрос о необходимости ежедневной рабочей смене одежды и обуви.