Куда кого посеяла жизнь. Том III. Воспоминания

Как было уже сказано, все работники в рыбколохозе были наемными, они ничего этого не знали. Их присылали по линии отраслевого министерства откуда-нибудь, где путина уже прошла или люди появились свободные. Конечно, отправляли в такие командировки больше тех, кто дома не был нужен. Они ехали с удовольствием, знали- что, там кормят, ежедневно поят, зарплату дают, да еще командировочные получаешь. И семьи рядом нет – красота! Эти «работяги» и делали навар тем, кто присасывался к рыбным берегам, т.е., руководил «процессом». Так было еще при Союзе. Сегодня все это уже узаконено и осуществляется вполне легально. Хоть на рыбе, хоть на крабах, на икре, золоте, алмазах, нефти, газе, лесе и т.п. Сейчас к этому добавилась земля.

Не знаю, как сейчас, но и тогда особым злом, кроме рыбколхозного, было то, что все лето вокруг таких бригад крутились десятки прикрытых браконьеров. Они, в большинстве своем – жители Орска, Гая и др. населенных пунктов, брали отпуск и шли как бы «в помощь» на работу в рыболовецкую бригаду, т.е., под ее «крышу». Катера рыбинспекции регулярно бороздили водохранилище, вытаскивая якорями снасти, расставленные браконьерами вдоль берега. А свои, которые под «крышей», ставили сети и снасти в затонах, устьях оврагов и т.п. Весь свой отпуск или просто свободное время, рядом с бригадой, вернее, внутри бригады, они ловили рыбу для себя, отправляя ее ежедневно домой или в условленное место. Чтобы понять выгоду всего этого, можно сравнить: одна голова большого вяленого леща на рынке стоила 5 рублей, и то ее трудно было достать. Купить такого леща у рыбаков можно было всего за рубль. Посолил, провялил – мини-мум четырехкратная прибыль! А если ты не купил, а сам поймал? Завези бригаде трехлировую бутыль самогона и лови рядышкм неделю!

Ну да ладно. После той первой поездки, затем второй, за рыбой для «сабантуя», я начал ездить на Ириклу по мере необходимости, когда запасы рыбы подходили к концу. Деньги уже практически не брал с собой. Денег у них своих хватало. Я получал заказ и по рыночным ценам того времени завозил рыбакам то, что им было необходимо и что в городе тоже становилось дефицитом, – разные виды мяса, сметану, творог, овощи. Рыбу я уже брал не подряд, а на выбор и, конечно, отборную. Рыбаки научили меня долговременному хранению рыбы.

Если раньше я при засолке рыбы каждый раз менял рассол и ждал, пока бочка закончится, то потом один и тот же рассол использовал месяцами. Да и рыбу тоже. Снизу из бочки вытянул две-три штуки – сверху добавил столько же. Получался постоянный засолочный оборот, и я всегда имел любую рыбу, готовую к употреблению. Вытащил из бочки, на чердак под металлическую крышу подвесил – через пару часов полувяленая рыба. А со свежей летом поступал проще.

Как-то раз привез килограммов двести. Взял в основном сазана и карпа. Мощные, толстые такие, на вид, как молодые поросята. Я их запустил на время в двухкубовые металлические баки, там у меня вода грелась для полива Так вот, запустил утром и ушел на работу. А через забор у моего дома была колхозная столовая. Звонит заведующий: «Василий Андреевич, у вас по всему огороду что-то прыгает». Пошел домой – да, действительно, прыгают по огороду карпы и сазаны двух-трехкилограммовые. Этот вид рыбы очень живучий, когда я их привез – лежали смирно, а как пустил в воду – сразу ожили и начали выпрыгивать из воды, баки-то открытые были. Попросил поваров столовой собрать и взять себе, а на баки сделал деревянные решетки. И все лето у меня там плавала рыба. Надо – берешь вилы овощекартофельные, с тупыми концами, и какую захочешь рыбу, такую и «ловишь» этими вилами.

Кругом на сотни километров – степь, а у нас в доме всегда была рыба Как я уже писал, браконьером никогда не был и не буду, даром ничего ни у государства, ни у людей не брал, но рыбу имел и в степи. Позже, когда вернулся домой, в рыбные вроде бы места – море рядом, Днестр, озера естественные и искусственные, а рыбы такой уже не было. Уже выловили и «выели» всю. Людей много, рыбы мало. Такова жизнь. Не знаю, как сегодня на Ирикле, но если мне скажут, что там сейчас все отлично, все контролируется и т.п., я не поверю. Слишком много у нас появилось тех, кто любит брать, потому что им и их окружению хочется кушать. А такая некачественная плесень, как показало нынешнее время, размножается во много раз быстрее, чем та же рыба, скот и птица, да и все, что есть на земле живое и съедобное. Берегитесь люди!

СОСЕД

Выбирая дом, сперва – выбери соседа, – гласит мудрость. Скорее всего, так оно и есть. Разные по жизни были соседи, хорошие и не очень. Приходилось как-то сосуществовать – куда денешься, жить-то надо.

Расскажу об одном из моих бывших, довольно многочисленных соседей только потому, что это особая ситуация, для примера. Не стандартная для нас, славян, но в какой-то мере классическая, – для других наций.

Жили мы с ним в Ащелисае – огород в огород. Соседа звали Иосиф, фамилия созвучная с моей – Рунковский. Был он, то ли из ополячившихся немцев, то ли из онемечившихся поляков, но считал себя чистокровным немцем и гордился тем, что в отличие от своих сверстников, тоже немцев, переженившихся на девушках других национальностей, имел жену – чистокровную немку.

Иосифа, как и многих других немцев – бывших колонистов с Украины, Поволжья и других мест, с началом войны депортировали подальше на восток. В Казахстан и Сибирь.

В тот критический период власти посчитали, что оставлять людей немецкой национальности при приближении немецких войск, – чревато непредсказуемыми последствиями и еще более усложнит положение советских войск, у которых могут возникнуть серьезные неприятности и с фронта, и с тыла.

Депортация была проведена оперативно и жестко, если не сказать, жестоко. В тот период, когда германская армия наступала по всему фронту, от Карелии до Крыма, разбираться, кто лоялен, а кто нет, было некогда, да и некому. Поэтому всех гребли одной военно-политической гребенкой – мужчин и женщин, стариков и детей. Ситуация на фронте не давала возможности обращать внимание на гражданское население, а уж к тем, в ком подозревали потенциальных врагов, внимание и отношение было, соответствующее времени….

Много бед обрушилось в то время на головы этих вынужденных переселенцев. Около трети из них не выжили еще в первую зиму, то есть, во время выселения.

Но немцы – есть немцы. Они работали, сперва, в специальных резервациях, затем на вольных поселениях. Они оставались верными своим национальным традициям, своей вере, не растворяясь в ставшем им чужим и чуждом в одно время, большинстве. Лишенные элементарных политических прав, а их не брали в армию, не избирали в политические органы, не позволяли вступать в партию, комсомол, не ставили на руководящие должности, не выдавали паспортов и не разрешали выезжать за пределы определенного села, района, без специального разрешения. До 1956 года, они просто были никто.

Выглядело это довольно странно и дико. Лучшими работниками на производстве, как правило, были немцы, а награды и льготы получали совсем другие люди. Но рассказ не об этом.

Как человек, близко знавший многих из тех немцев-переселенцев, могу сказать, что большинство из них понимало ситуацию и не обозлилось на власть и окружающих людей. Они просто жили своей жизнью, доказывая свое право на достойное к себе отношение. И добились своего.

В основной массе, работавшие рядом с нами немцы, в пятидесятые-восьмидесятые годы были нам добрыми друзьями, сослуживцами, соседями и даже родственниками. И все же они старательно сохраняли и развивали свое, врожденно-наследственное – точность, аккуратность и в то же время – индивидуализм, эгоизм и расчетливую, если хотите, скупость.

Подавляющее их большинство было не склонно к пьянству, тем более на работе. Чисто немецкие компании гуляли вокруг одной бутылки водки, в то время как русские соседи на гулянку, брали, минимум, по бутылке на участника, включая молодежь.

Вот мы и подошли к одной из характеристик моего соседа, даже не как немца, а как человека. С его скупостью я познакомился еще в пятьдесят шестом году, когда мне довелось тянуть трактором его комбайн. Он тогда работал на сцепе двух прицепных комбайнов и выделялся лишь тем, что в целях экономии, в бригаде не питался всю уборку. Утром и вечером мы кушали в бригаде, обед нам привозили в поле, а он в это время что-то доставал из огромной дерматиновой сумки, и в стороне жевал. В бригаде он брал только чай. Повар наливал бесплатно, то есть за наш, общебригадный счет.

Лет через десять, работая уже главным экономистом, пришлось мне снова сесть за штурвал комбайна. Пришла новая техника, сажать на нее было некого, собрали всех, кто когда-нибудь убирал.

Мне, как главному экономисту, одновременно парторгу колхоза, даже интересно было вспомнить молодые годы. Тем более, все под рукой – и косишь со своими бывшими коллегами по работе еще в МТС, и побеседовать всегда можно на любую тему, и норму выработки уточнить сразу, по ходу уборки.

И вот тут – классика. Едем как-то утром на машине в бригаду, комбайнеры – человек двадцать. И тот самый Иосиф Рунковский, тогда уже мой сосед, вдруг громко заявляет: «О цэ, вчора прыихав вэчером дудому, а жинка взяла бутылку пыва в столови. Я жахнув пивбутылкы. А вэчиром прыиду, жахну, що осталось». Все, кто сидел на скамейках, моментально оказались на полу кузова и корчились от хохота. И не потому, что Иосиф выдал какую-то хохму. Он говорил не на публику и не для похвальбы, а говорил обычную правду. Ребята, для которых и бутыль пива в три литра, не считался за норму, зная его патологическую скупость и жадность, были просто растроганы и поражены таким его откровением.

Но самое интересное, случилось еще через несколько лет. Где-то часов в двенадцать ночи, к нам зашел в гости тогдашний главный зоотехник колхоза, Каркулов Бахиткерей, с женой. Шли из гостей, а у нас свет горит, ну, и заглянули на огонек. И тут у нас появились проблемы. С едой не возникали, а вот со спиртным в селе в то время, всегда была напряженка. Я говорю жене: «Пока я их раздену и приготовлю стол, сбегай к соседям, лучше к Рунковским, у них должна найтись хотя бы бутылка водки». Знал же я, зачем пожаловал гость.

Ясная морозная ночь. Половина первого, жена пошла через огород к соседям и минут двадцать стучала во все окна. Наконец, через сарай, вышла жена Иосифа. Моя говорит: «Извините, к нам пришли гости, не найдется ли у вас бутылки?» «Есть», – отвечает соседка и через пару минут выносит пустую поллитровку. «А полной, у вас нет?» – спрашивает наш посыльный. «А, нет, полной – нет», – неуверенно отвечает соседка.

В итоге я извинился перед гостями. Попили чаю, и они ушли. Потрясенный, я не стал наутро никому об этом говорить, потому что ничего нового в этом не было, да и за себя было неудобно. Надо всегда быть готовым, к приходу нежданных гостей.

А, в общем, в Ащелисае, соседи у нас были хорошие..

ВОКРУГ ЛЕСА

По статистике десять процентов лесных площадей земли находятся в России. Лес, как нефть и газ, а также другие разновидности природных ресурсов, всегда был продуктом экспорта и приносил значительные доходы в казну государства. В силу того, что российские леса, имеются в виду товарные, расположены в холодной зоне, то наша древесина, как строительный материал, была по качеству гораздо выше, чем такой же продукт из влажных тропических лесов. Поэтому такой товар во все времена пользовался спросом.

Я никогда не жил в лесу, я степной житель, всегда, как и должно быть, преклонялся перед лесом, когда удавалось попасть в него, любовался его красотой и величием, особенно снежной зимой. И пишу вовсе не о лесе, а о том, что вокруг леса.

Раньше в лесу жили разбойники, воры, бабы-яги, лешие, сегодня вся эта нечисть живет вокруг леса, но продолжает кормиться с него. Это не я придумал, это просто так и есть. Лесным деревьям абсолютно все равно, какая в той стране, где они растут, власть, и кто их в итоге срубит, монархист или демократ, ведь кто-то все равно срубит. Но это очень не все равно для тех, кто рубит, так как все они считают, что это их лес или, по крайней мере, очень хотят этого. Вообще весь процесс лесоразработок можно условно разбить на три больших этапа. Первый – это заготовка леса и его реализация при царе, когда никто не имел возможности вывозить за границу без царского дозвола, второй – это советский период, когда тоже никто не имел право экспортировать лес, минуя власть. В то время копейку на объемах и ценах могли иметь лишь работники и отдельные поставщики леса, наконец, третий постсоветский период, безвластный до последних лет по своей сути, когда лес рубили и продавали те, кому он достался при первичном крупном дележе сфер влияния. Из альбома жизненных фотографий я достаю одну, связанную непосредственно с лесом, так, вскользь, мельком, как именно фото.

В начале семидесятых я работал главным бухгалтером колхоза в Казахстане и не знаю, по чьей воле, был включен в состав ревизионной комиссии областного "Межколхозстроя". Приглашает меня как-то начальник облсельхозуправления, раньше он был начальником планово-экономической службы и знал меня по работе. Приглашает и говорит: «Есть необычная просьба. Пришло письмо из Москвы, вроде как из прокуратуры Союза, там раскручивают большое лесное дело, и упоминается наша область, с негативной стороны, естественно. Обком партии поручил мне разобраться и прояснить ситуацию, в которой область оказалась. Дело идет о заготовке леса нашими колхозами, совхозами и строительными организациями. Вроде бы мы и не заготавливали, а лес получаем вне фондов и т.п. Мне нужна ясность. Что делается на самом деле.

Я должен представить объективную справку в обком через пару недель. Задействовать специалистов "Межколхозстроя" не будем, у них самих наверняка рыльце в пушку. Поэтому они ничего не должны знать о твоей работе. А ты поедешь в г. Тайшет Иркутской области, есть там комбинат "Тайшет-лес", вот прокуратура и клеит нашу область к тому комбинату. Мы решили послать тебя. Думаю, понимаешь, что все это не так просто и наверняка небезопасно. Но нам нужна хотя бы одна конкретная зацепка, хотя бы пару реальных примеров на территории области, а дальше мы здесь сами на месте разберемся».

Он дал мне командировочное удостоверение сроком на десять дней, еще раз предупредил о конфиденциальности поездки, и мы расстались.

Дома я объяснил председателю, почему еду в командировку по направлению из области, не вдаваясь в подробности, Каструбин Г.И. благословил меня, он понимал, что это не так просто, но не возмущался на руководство области, он сам был человек государственный.

Дело было летом, на машине я выехал в соседний город Орск, оттуда поездом до Новосибирска, затем снова поездом через Красноярск до Тайшета. Лето, красота в Сибири, на подъезде к Тайшету речка Бирюса, сразу вспомнил песню шестидесятых "Там, где речка, речка Бирюса, ломая лед, шумит, поет на голоса…" Но по мере приближения к Тайшету, я на красоты все меньше обращал внимания, задавался вопросами- что меня ждет там, и как мне вообще себя вести? Никого и ничего не знаешь, а надо узнать и быстро.

Приехал я рано утром на станцию Тайшет. Из вещей – только небольшой чемодан. Без пиджака, рубашка-тенниска, брюки, сандалии. Ничего особого, обычный летний сибиряк. Решил пока никуда не ходить, в гостиницу не устраиваться, просто осмотреться. Зашел в привокзальное кафе. Там никого, какой-то мужик средних лет, по внешнему виду было очень заметно, что и многое нечеловеческое ему не чуждо. В кафе была одна буфетчица, я попросил две кружки пива и парочку местных рыбок-омулей, полукопченых.

Сел за столик, недалеко от того мужика, пока без всяких мыслей, просто интуитивно. Начал пить пиво, впервые попробовал байкальского омуля "с душком". Почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, и по судорожному глотку мужика все сразу стало ясно. "Пиво не желаете?" – как-то по инерции спросил я. Он буквально вскочил и через секунду был рядом. Я ему показал на кружку, на рыбу, он с жадностью выпил целый бокал залпом. Принес еще два бокала, завязалась непринужденная беседа. Я сказал, что ищу работу, приехал из Бурятии. Просидели мы с ним часа два, оказалось, что мне повезло попасть на источник, пусть не совсем чистый, но с большим дебетом изливания.

Оказалось, что он лет десять работал стрелочником на отделении лесокомбината при станции. Там у них свои пути, свои рампы, весы, тепловозы и соответствующие структуры. Вытягивая из него по ниточке разрозненную информацию, я наматывал ее себе на клубок, играя на том, что он был явно на кого-то в обиде. Так оно и оказалось-его недавно без всяких объяснений выгнали с работы именно за лишние разговоры. Хотели вообще прибить, но дочка его работала там же дежурным весовщиком, была замужем за каким-то авторитетом, поэтому его даже не били, а просто выгнали.

Узнал- то я многое, но слова к делу не пришьешь. Подальше от греха я отделался от нового знакомого, пошел в город на почту, позвонил начальнику в область, съездил к лесным рампам, там девятое чудо света – многометровые штабеля леса на огромной территории, на вид отдельные из них, видимо долго лежащие, уже гниют или во-обще сгнили. Человеку впечатлительному – это как фильм ужасов, по крайней мере, декорации к нему.

К обеду я пришел на вокзал и снова зашел в кафе. Шел обед, народу было много, шум, гам. Мне это даже было к лучшему, не выделяешься в общей массе. Взял обед, начинаю кушать. Смотрю, идет знакомый тот мужик, подошел – сел. Спрашивает, был ли на комбинате по поводу работы, и кто я вообще по специальности. Я сказал, что закончил лесной техникум, немного лесником работал, но на комбинат пока не взяли, своих, мол, лесников девать некуда. Чтобы повысить интерес у мужика, заказал ему пару пива, рыбки. Тот сказал, что хорошо, что меня не взяли, они, мол, чужих боятся, а сами творят с лесом, что хотят.

Целая лесная мафия, и никто им ничего, мол, не сделает. У них денег больше, чем на складах леса. Мне, говорит, по-хорошему надо срываться отсюда, да куда. Жены нет, дочка одна, я ее вырастил, теперь она меня кормит, живу один, так, не живу, а отживаю. Начальникам своим горло бы перегрыз, да у них зубы покрепче, но все равно когда-то отомщу. Возьму и запалю лесохранили-ще, хотя бы чем-нибудь их достану. «Брось,– говорю ему,– дурака валять, для них это еще лучше будет, если все сгорит, а леса опять навезут леспромхозы».

Мужик он был, в принципе, не глупый, на фронте танком командовал, потом машинистом паровоза работал. За долгим обедом я дал ему понять, что было бы неплохо какой-то компромат собрать на своих недругов, да отправить куда-нибудь. «Да какой там у меня компромат,– сказал мужик, – у меня ничего нет, да никто и не даст мне никакой бумаги». Когда он закончил третий бокал пива, вдруг вспомнил – когда его выгнали со стрелок, он пару месяцев ,до весны ,подрабатывал кочегаром в котельной. Туда после нового года привезли из бухгалтерии комбината целую грузовую машину каких-то прошлогодних бумаг и приказали сжечь в печках котлов. «Мы их тут же и сожгли.-сказал он.– А я хорошую стопку подшитых папок в углу припрятал, дровами забросал, пусть, думаю, на растопку пригодится. Может там что-то поискать можно». Он предложил мне пойти с ним поискать, а вдруг что-то попадется интересного. Я сказал, зачем мне это дело вообще, никуда идти с ним не буду, а если вдруг он что-то стоящее найдет, то я ужинать буду снова в кафе.

По правде сказать, я не знал, как поступить. Много по жизни людей прошло передо мной. Всякие попадались на пути, и никогда я еще не ошибался в людях с самого первого общения, а тут такой случай. Какая-то подстава, вряд ли. Первым нашел его я, а не он меня. Никто не знает меня и никто не знает, что я здесь и зачем. Здесь главное не переиграть. Посмотрим, что будет дальше. Но оставаться мне теперь здесь дальше нельзя, хоть найдет тот мужик что-то или не найдет, а я его просто не знаю, а вдруг на него кого-то ловят?

Я пошел к кассе ж/д и взял билет на московский поезд до Новосибирска, купейный вагон, верхнее место. Раз верхнее, значит снизу уже кто-то едет и не из Тайшета. Билет в кармане, еще раз отправился на лесную рампу, посмотрел на эти монстры-штабеля, понаблюдал, как; кранами грузят лес. Мужик тот рассказывал, что даже в отгрузке леса есть свои нюансы – своим грузят свежепоступивший лес, а по госфондам – гонят весь лежалый. Он тоже неплохой, но уже местами подпорченый.

К шести часам подошел к кафе. Осмотрелся – все вроде нормально. Кафе снова было заполнено, и мой мужик уже сидел в углу за двухместным столиком. Его, видимо, в кафе знали, знали его нынешние возможности, но не прогоняли, знали, что зять у него в авторитете. Я подошел к барной стойке, взял пару кружек пива и традиционную рыбу-омуль, подсел к нему. «Вот здесь,– мужик показал на дерматиновую черную сумку с молнией, стоявшую у ножки стола,– я насобирал штук шесть папок, в них прошлогодние документы, все они связаны с лесом, я так думаю. Не очень в этом понимаю, но, думаю, тот, кто заинтересован, сможет в них что-то найти. Ты, я вижу, неплохой парень, может, найдешь кому передать все это, только не в наших местах. Может, хоть как-то это мафию остановит, здесь же жить уже от них невозможно. Они же не только лесом, они же всеми людьми здесь манипулируют».

В начале восьмого, я взял еще два пива, сунул в руку опешившего мужика полсотни рублей в порядке гуманитарной помощи, сказал, что мне надо на автобус, и вышел из кафе. Обогнул вокзал, оглянулся – вроде бы нормально все, вошел в вокзал со стороны перрона и сел за угловой столик уже вокзального ресторана. До поезда оставалось минут сорок. Для порядка перекусив в ресторане, вышел прямо к прибывшему московскому поезду . В вагон садился один. Неплохо. Еще перед рестораном я зашел в туалет, переложил принесенные мужиком шесть подшитых папок к себе в чемоданчик, с трудом его закрыл, а сумку бросил в коридоре. Зашел в купе, там ехала семья, муж, жена и дочка лет десяти, едут до Москвы, ну и, слава Богу, а то прямо детектив какой-то.

Я зря так весело тогда думал обо всем этом. Только позже я узнал, что уже человек десять из разных мест, выезжавших на сверку по лесу, не вернулись домой из командировки в тайгу. Конечно, я горел желанием посмотреть, что же мне принес тот стрелочник, может, это обычная макулатура, но все-таки сдержался и папки из чемодана не вынимал.

В Новосибирске пересел на одесский поезд , он ходил через Орск , в купе ехало нас всего двое. Пока напарник спал, я все-таки достал папки, сперва одну, потом по очереди все остальные. Если бы я нашел какой-то самородок в тайге, золото или какие-либо камни, может быть, меньше обрадовался, чем заполучив эти папки. Здесь не было водяных знаков и каких-то тайных шифров, денежных переводов и перечислений. В трех папках из шести были оригиналы полных договорных комплектов, справок о выработке трудонорм, расчет по лесу и номера грузовых квитанций на отправленный лес, куда, кому и за что. Денег там не было, был только лес, только потом переводимый в деньги.

Это была победа. Я бы никогда ничего подобного не получил, практически даром, а если бы и получил, то домой уже мог не вернуться.

Приехав домой, я соединил вместе информацию от случайного знакомого с документами, полученными с его же помощью. Вырисовывалась определенная схема по данному комбинату, скорее всего, судя по тому, что этим направлением заинтересовалась прокуратура, такая схема действовала во всей лесной отрасли. Как все простое ,схема была гениальной, действительно, ловкость рук, слов и никакого мошенничества. Образовывались специальные группы, небольшие по численности, в их числе обязательно кто-то из отдела реализации, весовщик, диспетчер, желательно бухгалтер и один-два, как говорят сегодня – дилера-договорщика.

Договорщик – практически главная движущая сила. Он может работать на комбинате или в его системе, кем угодно, электриком, мотористом, дежурным, не важно. В период своего отпуска, а это два месяца по сибирским условиям, он определяет зону своего действия, посильную, т.е. выполнимую по охвату с учетом располагаемого времени. Определив зону, договорщик выезжает на место, его основная функция – вначале заключить договор.

Что он делает? Он предлагает остро нуждающимся в лесе степным хозяйствам, следующий способ гарантированного получения хорошего леса: нанимает на месте, там, в лесу, бригаду, от имени колхоза заключает с ней трудовой договор на заготовку леса. Заказчик никаких затрат не несет, просто его как бы бригада, работает в конкретном леспромхозе, за каждые 15 трудонорм бригаде (читай, заказчику-колхозу) выделяется 1 кубометр леса, бесплатно. По мере накопления трудонорм, например, набралось их на 90 м;, леспромхоз отгружает колхозу-заказчику вагон леса. Естественно, провоз за счет заказчика И только получив лес по накладным и в натуре, заказчик оплачивает бригаде, вроде как им нанятой, деньги за каждый полученный кубометр. Деньги небольшие и колхозу это было выгодно. Собственно, работали одни бумаги, никого посылать в лес не надо, только заключи договор, получи лес и заплати как бы зарплату рабочим через лес.

Все прекрасно, колхоз ничего не знает, что там в тайге делается закулисно. А там тоже все просто. Реальные люди могут проходить по многим договорам, на бумаге лес вроде бы заготавливается, потом перевозится на склад при станции и по справкам о трудонормах, по тайному графику отправляется заказчикам.

Внешне все правильно. На самом деле этот лес, именно этот, договорной, ведь есть же и реально заготавливаемый, берется из остатков на складах. Кто их там пересчитывает при таком обороте?. Конечно, все кому надо, об этом знали, снизу доверху. Система работала во всю вертикаль и горизонталь отрасли. Если, к примеру, на овоще-фруктовых рынках Союза от Бреста до Волги доминировали представители Кавказа, от Волги до Енисея – узбеки, а от Байкала до океана этнические китайцы, то в лесном внутреннем "бизнесе" европейскую безлесную территорию ,обеспечивали леспромхозы северной европейской территории Союза, а всю степную зону Поволжья, Казахстана, Средней Азии – леспромхозы Сибири.

Можно только представить масштаб всесоюзного грабежа лесного хозяйства. Деньги делались просто на государстве, на его слабости в данном направлении. Все это можно было ликвидировать очень быстро. Но кому это было надо? Так позже поступили и с другими видами ресурсов. Что интересно, среди комплектов "законченного" цикла в полученных мною папках оказалось несколько крупных заказчиков из дальних совхозов нашей области, где не очень порядочными были «прикормленные» представители леспромхозов, которые заключали договоры, а потом сами же по доверенностям получали деньги.

Реально существующие лесорубы могли и не знать, что их используют во многих договорах. Не знаю, да и не в этом суть. Суть была во всеобщей системе грабежа государства в этом направлении. Справку по командировке я подготовил солидную, но просил больше меня в эту процедуру не включать. Не знаю, какие там были последствия наверху, но думаю, что и сегодня, через много почти лет, ситуация сильно не изменилась. Скорее всего, просто все эти процессы легализовались и по-прежнему вокруг леса много кого и чего крутится. Не могу и не хочу знать об этом. Но тема не закрыта. Дело в том, что лет пятнадцать до моей командировки в Тайшет мне банально пришлось самому участвовать в заготовке леса, в составе бригады из 10 человек, сформированной из комбайнеров нашей МТС и отправленной не по липовому, а по настоящему договору, с похожими условиями в один из леспромхозов на север Свердловской области.

Это была зима с 1955 на 1956 год, декабрь-январь месяц, самое "веселое" время в приполярной тайге. Группа из 10 человек вся по составу была "целинная", т.е. из приезжих. Кто откуда, от Молдавии до Алма-Аты, состав разношерстный как по возрасту, так и по жизни. Четверо из группы, прибыли в МТС как условно-досрочно освобожденные, двое просто отсидели по одному-два срока, четверо, в т.ч. автор, были просто молодыми механизаторами. Когда нас собрали перед выездом, директор подчеркнул важность заготовки леса для МТС, так как предстоят большие стройки, а по фондам идет мизер. Он также пообещал, что если мы заработаем хотя бы вагон леса, то честь нам будет и хвала, а также мы гарантировано получим по приезду новую технику, тракторы, комбайны и т.п. У меня и так был новый комбайн, только первый сезон откатался, но я не отказался ехать по той причине, что можно что-то увидеть. А то –все лето в степи, а зимой ремонт, одна дорога – общежитие – мастерская через дорогу и опять общежитие. А жить в ту пору в общежитии было слишком даже "весело".

Наобещав нам массу хорошего по приезду, директор умолчал, что пару месяцев назад туда же была отправлена группа "лесорубов", но с тех пор от нее никаких известий не поступало, на телеграмму МТС дирекция леспромхоза ответила, что группа появилась, с неделю побыла и потом исчезла Куда, что, никто не знает. Ну, мы это тоже только на месте узнали, а пока получили по 500 рублей, командировочные удостоверения, назначили нам старшего в виде бригадира Виктора Фадеева, ему было уже лет под тридцать, и вывезли нас на станцию Орск. Оттуда поездом мы отправились в Свердловск (ныне и ранее Екатеринбург).

В поезде нас ждала первая крупная неприятность. Бригадир наш, Фадеев, отсидевший пятнадцать лет из своих тридцати по разным лагерям и колониям, первое с нами организационное действие начал с того, что он хорошо умел делать —собрал нас всех играть в карты. Вагон был общий, поезд шел из Оренбурга на Свердловск и пока д-ехал к Орску, все полки, и нижние, и вторые, были заняты. Досталась нам половина отсека возле купе проводника, там разместились четверо, а остальные рассыпались по третьим, багажным полкам. Фадеев обошел всех и собрал вместе в своем первом отсеке или купе, если хотите.

Он сказал, что от нечего делать хочет проверить, не разучился ли играть в карты. Сперва играли в "дурака", три на три с вылетом, потом он предложил поиграть на деньги в простое "очко". По инерции все согласились. В течение двух или трех часов, Фадеев выиграл все деньги, находившиеся в наших карманах, попутно успокоил игроков, что это так, просто игра, и он вернет сейчас все деньги, так как все проигрыши были записаны пофамильно. Мы успокоились. Фадеев пошел в туалет помыть руки после денег и пропал.