Тирания веры

– Да, – хором ответили я и сэр Радомир.

– Что ж, в вашем описании не хватает двух деталей, – сказала она, доставая с полок увесистый фолиант. – Во-первых, белой звезды на черном поле, что расположена в левом верхнем углу креста. А также огня в правом верхнем углу, который символизирует Вечное Пламя, что пылает в храме Бога-Отца Савара. Впрочем, я уверена, что знаю, о ком вы говорите.

– О ком же?

Глаз герольда был хорошо наметан, и она, быстро перелистнув на нужную страницу, развернула книгу перед собой. Затем постучала пальцем по яркому изображению герба.

– Сэр Владимир фон Гайер, маркграф Керака и магистр Ордена рыцарей Храма Савара, – вслух прочитала я. Затем подняла глаза на сэра Радомира.

– Проклятье.

* * *

Вернувшись в Великую Ложу, мы рассказали обо всем Вонвальту. Утро почти перешло в день, и в покоях магистра стало жарко и душно от палящего солнца. Сэр Конрад слушал нас, почти не прерывая; лишь несколько раз он попросил кое-что прояснить, но в остальном не мешал нам говорить. Когда мы закончили, он откинулся на спинку кресла и испустил тяжкий вздох.

– Что ж, это совпадает с тем, что нам известно, – сказал Вонвальт, потирая бороду. Затем ненадолго задумался. – Кейдлек выносит книги из Хранилища Магистров, передает их Владимиру фон Гайеру, а тот увозит их в Керак. – Он цокнул языком. – И мальчик, конюх, говорит, что маркграф приезжал несколько недель назад?

– Да, – подтвердила я.

Вонвальт задумчиво хмыкнул.

– До Керака путь неблизкий. Ехать туда по меньшей мере неделю, если не две. Значит, эти рукописи у Клавера недавно.

– Но у него были и другие, – сказала я. – Вспомните, что он сотворил с вами в Долине Гейл. К тому же фон Гайер, возможно, не единственный, кто перевозит фолианты на юг. Да и вряд ли они бы увезли все двадцать книг за один день. Быть может, они крали по одной или две зараз.

Вонвальт несколько секунд молчал, размышляя.

– Верно, – наконец произнес он и сдавил пальцами переносицу. – Эта проклятая хворь затуманивает мой разум, – пробормотал он. – Я не могу ясно мыслить.

Бросив то, чем он занимался, сэр Конрад встал и повесил на пояс меч.

– Что собираетесь делать? – спросил сэр Радомир.

– Пойду в храм, – просто ответил Вонвальт.

– В какой?

– Храм Савара. Хелена, вооружись. – Сэр Конрад выдвинул ящик стола и бросил мне ремень с ножнами, в которые был вложен длинный дирк^[4]. – Приведите Дубайна, – прибавил Вонвальт, обращаясь к сэру Радомиру.

Бывший шериф помедлил.

– Я не очень хорошо разбираюсь в хитросплетениях сованской политики, сэр Конрад, но разве на Орден Храма не распространяется церковная неприкосновенность? Они во многом вам неподвластны.

Вонвальт был мрачен.

– О да, – сказал он, подходя к сэру Радомиру. – Но я уже так давно не ходил кланяться Богу-Отцу.

Бывший шериф прокашлялся.

– Сэр Конрад…

– Не тревожьтесь, сэр Радомир. Каждый гражданин Совы имеет право посещать храм. А теперь идите за Дубайном. Встретимся у входа.

* * *

Несколько минут Вонвальт суетился в кабинете, а затем мы с ним отправились к Храму Савара, который находился к северу от столичной арены. Вонвальт часто говорил, что жаркая погода разжигает в людях недовольство, и в то утро доказательства этой старой пословицы встречались нам повсюду. Казалось, что на каждом углу поселился какой-нибудь самопровозглашенный проповедник или млианар, кричащий об ошибках Императора, о походах на Пограничье, о безбожии Империи и о возвращении драэдической магии в руки Церкви.

– Когда я уезжал из Совы, подобное было немыслимо, – сказал сэр Конрад, кивком указывая на неманскую матре в потрепанной фиолетовой рясе. Вокруг священницы собралась толпа, внимавшая ее речам, но очень скоро двое имперских гвардейцев прорвались через кольцо людей, схватили матре и потащили ее к зданию городской стражи. Поднялись крики, воздух накалился от бессильного гнева, но никто в конечном счете не пожелал лишиться руки или головы, сунувшись под меч имперского гвардейца… пока что.

Вонвальт покачал головой.

– Императору стоит навести в городе порядок, причем поскорее, – пробормотал он. Теперь я понимала, почему сэра Конрада, человека, привыкшего на каждом шагу требовать полнейшего повиновения, так раздражала Сова, ее катастрофически неуклюжий государственный аппарат и неизлечимая политическая раздробленность.

– Да уж, – буркнула я, – но глядя на весь этот… – я обвела рукой расходящуюся толпу, – бардак, я понимаю, как он проглядел Клавера.

– И то верно, – согласился Вонвальт.

Брессинджер и сэр Радомир ждали нас в нескольких сотнях футов от входа в храм.

– Сэр Радомир говорит, что вы собираетесь войти внутрь, – произнес Брессинджер, когда мы подошли достаточно близко. Его взгляд был прикован к двум храмовникам, что стояли на страже у входа.

– Да, собираюсь, – ответил Вонвальт. Он не сбавил шаг, и приставам пришлось поспешить, чтобы не отстать.

– Если маркграф фон Гайер…

– Если маркграф фон Гайер сговорился с Кейдлеком и передал Клаверу рукописи из Хранилища Магистров, то я отрублю голову ему и всем, кто им помогал. – Сэр Конрад кивком указал на двери. – И готов поспорить, что некоторые из этих голов прямо сейчас сидят на плечах своих хозяев в этом храме.

Он остановился перед двумя храмовниками – суровыми воинами с красными, обгоревшими на южном солнце щеками. Их черные плащи были чисты, но на материи виднелась въевшаяся рыжая пыль. Судя по виду, они приехали с Пограничья чуть ли не в то же утро.

– Расступитесь, – велел Вонвальт, когда храмовники – представьте себе! – преградили ему путь.

– В храме проходит закрытая церемония, – хрипло ответил один из них. – Сейчас никому не дозволено входить туда.

Вонвальт скрестил руки на груди.

– Расступитесь. Больше я просить не стану.

К их чести, храмовники остались невозмутимы.

– Согласно городским указам, храм может закрываться, когда…

– Согласно городским указам, никто и ничто не может препятствовать лорду-префекту, когда тот находится при исполнении обязанностей, – сказал Вонвальт и шагнул вперед, чтобы оттеснить храмовников.

Один из них опрометчиво уперся рукой ему в грудь.

– Милорд, я не могу…

Вонвальт ударил его кулаком прямо в нос. Брессинджер, двигаясь стремительно, как кошка, в мгновение ока прижал второго храмовника к двери и приставил кинжал к его горлу.

– Милорд, это ты верно сказал, – произнес Вонвальт. – Ваш лорд. Я – ваш господин, Правосудие Императора и лорд-префект, и если я желаю войти в храм Савара, то никто, помимо самого Императора, не может меня остановить. – Он низко наклонился к храмовнику, который утирал кровь со своего разбитого носа. – А ты, идиот, только что совершил особо тяжкое преступление, осмелившись напасть на меня, и заслужил смертную казнь.

– Прошу вас, милорд, я лишь следовал приказам…

– У меня есть для тебя несколько новых приказов. Отправляйся в городскую тюрьму. Сдайся шерифу Совы и скажи ему, что ты должен сидеть за решеткой, пока я не соизволю прийти к тебе. Ты все понял?

Храмовник вскочил и попятился от Вонвальта.

– Да, милорд, – пролепетал он и быстро ушел.

Сэр Конрад повернулся ко второму часовому.

– Тебе есть что сказать в свое оправдание?

Тот помотал головой.

– Осторожнее, – предупредил Брессинджер, когда шея мужчины коснулась его лезвия. – Клинок острый.

– Ради Немы, прошу вас, – выдавил храмовник. – Нам велели…

– Кто велел? Кто отдал вам эти таинственные «приказы»?

Храмовник поежился.

– Кто-то из сержантов. Я не знаю его имени.

Вонвальт кивком указал на дверь.

– Открой и проведи меня на эту церемонию. Сейчас же.

Часовой повиновался, и мы вошли в просторный главный зал храма. Савар был Богом-Отцом, супругом Немы, и на большинстве сованских икон изображался в образе человека – хотя иногда его рисовали с головой быка, из-за чего он больше походил на Ирокса, драэдического бога. Его часто показывали с мечом в руках, и считалось, что он оберегает Империю от физического уничтожения, в то время как его супруга Нема ведет ее к духовному спасению. Поэтому-то многие воинские ордены заявляли о том, что им покровительствует Савар.

В центре храма горело Пламя Савара – огромный костер, пылавший в искусно выкованной жаровне. Предания гласили, что если Пламя Савара погаснет, то Империя рухнет, однако пока что вечный огонь горел ярко, жарко и гаснуть не собирался.

Наши сапоги гулко стучали по красивому мозаичному полу. В центре главного зала стояли два огромных мраморных изваяния – Савар и двуглавый волк, вместе отбивающиеся от незримых врагов. Как жаль, что у меня не было времени хорошенько рассмотреть эту поразительную скульптуру, ибо храмовник быстро повел нас дальше, к галерее, где стояли две дамы, облаченные в чиновничьи одежды.

Даже будучи опытными политиками и искусными интриганками, они не смогли скрыть своего удивления.

– Милорд префект, – произнесла младшая. У нее было хитрое недоброе лицо – хотя, возможно, оно просто казалось мне таким, потому что женщина, судя по сенаторской мантии, была млианаром. Однако ее неприязненный тон мне точно не почудился. – Что привело вас в храм Савара?

Вонвальт пропустил ее вопрос мимо ушей и повернулся к храмовнику.

– Я велел тебе отвести меня на церемонию, – сказал он, – а не к этой двоице.

Обе женщины улыбнулись поджатыми губами.

– Церемония закрыта для посторонних.

– Для меня не бывает ничего закрытого. Где ее проводят? – рявкнул Вонвальт Голосом Императора.

Обе женщины ахнули, но ответ изрыгнула младшая – видимо, ее воля оказалась самой слабой.

– В потаенной зале за часовней Солдата! – взвизгнула она и тут же зажала рот руками, широко распахнув глаза от ужаса. Ее старшая коллега вдруг пришла в ярость и вперилась в нее взглядом.

– Кровь богов! – выругалась она и повернулась к сэру Конраду. Подняв на него палец, она собралась было обдать его потоком словесного вздора, но вместо этого неловко отшатнулась в сторону, когда Вонвальт прошагал мимо нее. Проводник ему больше не требовался.

– Остановите же их! – крикнула сенатор храмовнику. – Ради Немы!

Храмовник обнажил меч.

– Милорд префект! – Он попытался окликнуть сэра Конрада, но зарычал от боли, когда грозодский меч Брессинджера вонзился ему промеж костей руки у самого запястья. Клинок часового со звоном упал на пол, и обе млианарши испуганно вскрикнули.

– Идем скорее, пока весь храм не услышал, что мы здесь! – рявкнул Вонвальт.

Мы поспешили за сэром Конрадом, который пронесся по галерее, затем свернул налево, в просторный коридор с готическим сводом, который вел в сторону от главного зала. Часовня Солдата находилась в конце, в самой задней части храма, и попасть туда можно было только одним путем, по которому шли мы. Ни сенаторы, ни храмовник за нами не последовали, и поступили мудро. Впрочем, я слышала их отчаянные голоса и топот ног – несомненно, они побежали за подмогой.

Оказавшись у двери часовни, мы незамедлительно ворвались в нее. Внутри самозабвенно молились храмовники. Даже шум снаружи не вывел их из похожего на транс забытья.

Вонвальт презрительно оглядел их, но не стал задерживаться. Едва он пронесся мимо молящихся, они начали пробуждаться, и их тихое бормотание стихло, однако сэр Конрад уже остановился перед низкой деревянной дверью, завешенной множеством флагов и вымпелов. Не дожидаясь приказа, Брессинджер шагнул вперед и с размаху ударил ногой в то место, где находился замок. Дверь распахнулась.

Думаю, никто из нас не был готов к тому, что мы увидели за порогом.

– Князь Преисподней, – выдохнул Вонвальт, обнажив меч.

– Разорвите связь! – воскликнул знакомый голос.

Это был Бартоломью Клавер.

X
Одна дверь закрывается, другая открывается

«Вершить суд и восстанавливать справедливость необходимо при свете дня. Судебная власть – это хрустальный дворец, фундаментом которому служит пристальный надзор общества».

ИЗ ТРУДА КАТЕРХАУЗЕРА «УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС СОВЫ: ПРАКТИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ»

То, что мы увидели, многое расставило по своим местам, но поняли мы это намного позже.

Посреди залы на покрытой тканью деревянной доске как на алтаре лежал полуобнаженный мужчина. Из его груди торчала рукоять кинжала, и выглядел он совершенно мертвым. Труп окружали люди. Клавера среди них не было. Некоторые, очевидно, принадлежали Ордену саварских храмовников; другие, облаченные в сенаторские мантии, скорее всего, были млианарами. Но рядом с ними стояли еще двое незнакомцев, чье присутствие стало для нас неожиданностью. Первым был мужчина с оливковой кожей, в дорогих необычных одеждах, явно сшитых не по сованской моде, с коротко подстриженной, седеющей козлиной бородкой и ярко-зелеными глазами. Рядом с ним стояла слепая женщина с обритой головой и покрытым татуировками лицом. На ней была надета желто-оранжевая мантия, а рядом лежал богато украшенный посох.

Все их внимание было приковано к Вонвальту, и несколько леденящих кровь секунд никто не двигался и не говорил.

Затем голова мертвеца неистово задергалась, его глаза распахнулись и заметались по комнате.

– Разорвите связь! – рявкнул он, на этот раз отчаяннее.

Я чуть не задохнулась от отвращения. Мертвецом управлял Клавер.

– Незаконный сеанс некромантии, – мрачно объявил Вонвальт.

Никто по-прежнему не шевелился. Клавер снова воскликнул:

– Разорвите связь! Предсказательница!

Слепая женщина попыталась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле; она была слишком потрясена тем, что их прервали.

Вонвальт двигался стремительно.

– Захлопните дверь! – крикнул он сэру Радомиру. Затем ударил предсказательницу плашмя мечом по горлу, и та схватилась за шею, хрипя и задыхаясь. После этого Вонвальт повернулся к Клаверу.

– Ты переоценил себя, – оскалившись, сказал он священнику.

Мертвец продолжал отчаянно вращать головой и глазами, но никто в зале больше не мог ему помочь.

Вонвальт протянул руку, положил ее на труп храмовника и пробормотал несколько слов на незнакомом мне языке. Воздух внезапно сгустился, стал душным, и комнату наполнила зловещая аура.

Клавер в теле мертвеца отчаянно заскрежетал зубами.

– Что ты наделал? – взвизгнул он.

– Приковал тебя к этому телу, – почти беззлобно ответил Вонвальт. Он окинул взглядом зал, посмотрел в глаза всем присутствующим. Оружия ни у кого не было, и никто не успел бы схватиться за него прежде, чем их зарубили бы Брессинджер, или сэр Радомир, или я. Поэтому они, ошеломленные, стояли молча.

– Быть может, мне поступить с тобой так, как ты поступил с Реси? – спросил Вонвальт. Когда Клавер не ответил, он прижал острие короткого меча к шее трупа. – Где ты?

Лицо Клавера скривилось в язвительной усмешке.

– Ты до сих пор не знаешь? Даже после того, как допросил и убил обенпатре Фишера? Какой же из тебя после этого сыщик?

– Я знаю, что ты в Кераке, – оскалился Вонвальт. Острие его меча пустило по подбородку трупа струйку крови.

– Если бы я мог, то похлопал бы тебе.

– Еще я взял под стражу Натаниэля Кейдлека, и он уже наслаждается чарами Извлекателя Истин. – Несмотря на всю напряженность ситуации, мне не понравились слова Вонвальта. Меня возмутило, как он… кичится тем, что Кейдлека пытают. – И я знаю, что фон Гайер помог ему выкрасть драэдические рукописи из Библиотеки Закона. Ну как? Близко я к тебе подобрался?

На этих словах что-то произошло. Тело, в которое вселился Клавер, на миг содрогнулось, его кости затрещали и захрустели. Из уголка рта полилась черная эктоплазма.

– Ты ничего – хр-р! – не знаешь, – проскрежетал священник. – Твоя слава – пустой звук. Даже… – Труп дернулся. – Гн-н… ребенок разгадал бы эти мелочи. Ты так долго смотрел на деревья, что не замечаешь за ними леса. Ты хоть представляешь, с какими силами столкнулся на самом деле? – Лицо мертвого храмовника на короткий миг расползлось в злобной ухмылке. – Скажи мне, Правосудие: здоров ли ты? А то ты что-то похудел. Побледнел. И даже будто бы позеленел.

Вонвальт не смог скрыть своего удивления.

– Что ты наделал? – требовательно спросил он.

Клавер рассмеялся.

– О, просто завел новых друзей. Могущественных. Советую тебе поступить так же. Видит Нема, они тебе скоро пригодятся.

Что-то изменилось. Тон Клавера, испуганный и лихорадочный, вдруг стал спокойным и уверенным. От того, как он сказал слово «могущественных», я похолодела. Я посмотрела на предсказательницу, которая продолжала держаться за горло. Похоже, Вонвальт слегка задел кожу лезвием, потому что сквозь ее пальцы сочилась кровь, но он точно не перебил ей ни трахею, ни артерии. Почему бы Клавер вдруг ни преисполнился нахальства, она была ни при чем.

Вонвальт зарычал и упер острие лезвия в щеку Клавера так, что оно стало медленно входить ему в глаз. На миг позабыв о дерзости, Клавер снова задергался и заверещал.

– Я иду за тобой, жрец, – прорычал Вонвальт. – Все твои труды и мечтания обратятся в прах.

– Вовсе нет! – закричал Клавер, когда кровь и жижа из глазного яблока потекли по его щеке. Боль явно была невыносимой, однако этот безумец ликовал. – Вовсе нет! Ты ничего не добился! На каждом шагу я оказываюсь впереди тебя! Давай, режь мне лицо, распотроши это тело. Тебе это не поможет. Обрушь свои армии на Керак; они все погибнут.

– Я не боюсь твоих храмовничьих головорезов! – взревел Вонвальт. Кажется, только Клавер мог с такой легкостью вывести его из себя.

Священник издал недоверчивый, безумный смешок.

– Император слеп! Вял! Его Легионы рассеяны! Никто не поможет тебе, сэр Конрад. Оставь меня в покое. Уходи прочь и доживай свои дни где-нибудь далеко. Покинь Империю, и я оставлю жизнь тебе и твоим приспешникам.

– Никому не придется жить под гнетом твоего безумия, – прорычал Вонвальт, полосуя клинком лицо Клавера. – Слышишь меня? Запомни эти слова, жрец. Чертоги Преисподней скуются льдом, прежде чем я позволю тебе войти в Сову.

Выражение лица Клавера вдруг стало пугающе жестоким.

– О, я… очень близко знаком с Чертогами Преисподней, – заверил он. И снова зал будто сжался и потемнел. Я вдруг поняла, что храмовники, оставшиеся в часовне Солдата, колотят в дверь, пытаясь ворваться к нам. Но шум гремел на удивление глухо. Казалось, будто что-то высасывает из зала все звуки. – Я побывал во многих местах, куда не смеют ступать магистраты.

Вонвальт наклонился, чтобы что-то сказать на ухо мертвецу, и тогда я заметила, как тело дернулось и пошевелилось. Внезапным рывком труп вытащил клинок из своего сердца и замахнулся им на Вонвальта.

– Сэр Конрад! – крикнула я, бросившись вперед. Вонвальт немедленно отпрянул, и клинок рассек пустой воздух. В тот же миг храмовникам наконец удалось выбить дверь.

– Нет! – крикнул Вонвальт, поворачиваясь к нам. – Мне нужно больше времени!

В зале воцарился хаос. Брессинджер и сэр Радомир немедленно вступили в бой с храмовниками. Те пробили дверь большой железной жаровней, закрепленной на шесте, и именно с этим неуклюжим тараном пришлось столкнуться приставам. Недолго думая, я вытащила из ножен свой дирк и неловко запустила им в ближайшего храмовника. По чистой случайности клинок, подталкиваемый тяжелой рукоятью, вонзился ему в горло; воин свалился с ног и уронил жаровню, которая приземлилась на ногу сэра Радомира, сломав ему по меньшей мере один палец. Бывший шериф закричал от гнева и боли, и завязалась хаотичная рукопашная схватка.

Млианары и предсказательница почти непрестанно визжали. Тем не менее один из патрициев – судя по виду, ветеран Рейхскрига – сумел где-то раздобыть оружие и опрометчиво вступил в бой с Вонвальтом. Благодаря тесноте зала и внезапно ожившему трупу, в котором поселился Клавер, этот млианар прожил дольше пары секунд. Не сомневаюсь, Вонвальт хотел взять его живьем, но противников оказалось слишком много, и мы не могли взять в плен всех. У сэра Конрада не осталось выбора, и он жестоко расправился с сенатором, разрубив ему шею и плечо несколькими тяжелыми ударами.

Клавер, все так же прикованный к трупу храмовника, неуклюже поднялся с алтаря. Он шатался, двигался неуверенно. Я помнила, что к мертвецу прикасаться нельзя, поэтому схватила посох предсказательницы и огрела им труп по затылку. Мертвец обернулся; его глаза были похожи на два колодца, полные ярости. В тот миг я поняла, что сражаюсь не просто с обезумевшим священником, а с кем-то другим, с неизвестной мне сущностью, которая вселилась в труп. Мне почудилось, что я вижу тень этого существа; она маячила в том же месте, которое занимал Клавер, подобно изображению на мокром пергаменте, наложенному поверх другого. В нем я разглядела очертания крылатого демона из глубин Преисподней. Увиденное заставило меня оцепенеть, приковало к месту, и я словно превратилась в статую.

– Хелена! – крикнул кто-то. Это был Брессинджер.

Я обернулась – и вовремя; ко мне уже ковылял очередной храмовник, однако он пал замертво, даже не успев замахнуться мечом. Кровь заливала зал, повсюду падали трупы, а воздух наполнялся страшным жужжанием, которое исходило от ожившего тела. Меня пробрал глубочайший ужас, и по телу побежали мурашки. Больше всего на свете мне хотелось сбежать подальше от священника.

Наконец Вонвальт шагнул к Клаверу, чтобы зарубить его. Он поднял меч молча, не произнося никаких пафосных прощальных слов. Просто обрушил клинок вниз по короткой мощной дуге.

В нескольких дюймах от шеи трупа лезвие остановилось, наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, жесткое, словно выкованное из железа, и отскочило обратно.

Вонвальт удивленно выдохнул, его глаза расширились. Клавер довольно расхохотался, черная слизь вспенилась у его рта. Двигаясь увереннее, он повернулся к Вонвальту, развел руки в стороны и растопырил пальцы, как когти.

– Как ты это сделал? – рявкнул сэр Конрад. Все в зале: оставшиеся млианары, чужеземец, Брессинджер и сэр Радомир, попятились, уступая место Клаверу… если это вообще был еще Клавер.

– Я же говорил, – с усмешкой произнес священник, – у меня могущественные друзья. – Казалось, он стал на несколько футов выше. Мрак в зале сгустился настолько, что сделался почти непроглядным.

– Ради Немы! Сэр Конрад, разорвите связь! – зашипел Брессинджер, выпучивший от страха глаза. Я никогда прежде не видела Дубайна напуганным. Он ничего не боялся… кроме того, что происходило теперь. Клавер привел в ужас всех нас.

Издав ужасающий нечеловеческий рык, труп прыгнул вперед, как зверь…

…и безвольно упал на пол к ногам Вонвальта, похожий на марионетку с оборванными нитями.

Сэр Конрад стоял, вытянув перед собой руку, и эхо изгоняющего заклинания уже стихало. В один миг жужжание и потусторонняя тьма, поглотившая зал, рассеялись.

– Кровь богов, – произнес сэр Радомир таким голосом, словно он несколько минут не дышал.

Мы все обернулись на скрип открывшейся двери – потайной двери, спрятанной за гобеленом в дальней стене.

Чужестранец с зелеными глазами сбежал.

– Проклятье, – рыкнул Вонвальт, с силой вгоняя короткий меч обратно в ножны. – За ним!

* * *

Чужестранец бежал быстро, даже быстрее Брессинджера. Под дорогой одеждой и статной осанкой, присущей богатым и ленивым людям, скрывались сила и ловкость. Его движения были отточенными, как у солдата, но отчаяние подгоняло его, заставляло безрассудно и бездумно мчаться вперед.

Вонвальт попытался подчинить его Голосом Императора, но, как и многие послушники Клавера, этот чужестранец сумел воспротивиться ему. Голос оглушил некоторых горожан, которые оказались поблизости, и эти люди на несколько мгновений прекратили свои занятия, будто их огрели по голове. Но беглец не остановился. Он продолжал нестись прочь. Выбежав из тени храма Савара, он, как испуганный заяц, помчался к улице Креуса.

– Держите! Держите его! – орал Вонвальт всем встречным, но никто не успевал помочь ему. Беглец проскакивал меж бестолковых прохожих, перепрыгивал через сложенные ящики и бочки, расталкивал уличных музыкантов, которые сердито кричали ему вслед, и даже пролетал через открытые двери и жилые помещения.

Сэр Радомир начал отставать. Даже не чуждый погоням Вонвальт сбавил скорость. Его непредсказуемая болезнь снова дала о себе знать. Но он не остановился. Все-таки мы охотились на обычного человека, и его безумное бегство не могло продолжаться долго.

Что же до меня, то я задыхалась горячим пыльным воздухом Совы и хрипела. Но я не могла позволить этому человеку сбежать. К тому же на моей стороне была молодость и стремление привести силы закона и порядка к победе. Да и побегать за такой добычей все же стоило – кто знал, какие ценные сведения таились в черепушке этого чужестранца?

Мы с Брессинджером начали настигать беглеца, когда тот пересек мост над западным рукавом Саубер и помчался через лабиринт разновеликих зданий, что окружали Дворец Философов. Время от времени он мельком оглядывался, и я видела в его ярких изумрудно-зеленых глазах страх затравленного животного. Но он все бежал и бежал, оставляя по пути лоскуты одежды и даже кожи там, где притирался и цеплялся за выступающие балки, торчащие гвозди и каменные стены.

Наконец он выскочил на Баденскую улицу. Слева от нас высилась Вершина Префектов, а справа простирались городской рынок и район грязных ремесел.

– Врата Волка! – крикнул Брессинджер, раскрасневшийся и обливающийся потом. Я проследила за его взглядом и увидела впереди гигантский северный торхаус и громадного черного Аутуна, который с напряженным оскалом следил за нашей погоней. Днем рядом с рынком было не протолкнуться, и я подумала, что только безумец попытается спастись бегством по столь загруженной улице. Однако вскоре стало ясно, что чужеземец хочет затеряться в толпе. Ему даже почти удалось это сделать, но всякий раз, потеряв беглеца из виду, мы снова находили его по гневным крикам задетых им людей.

И все же погоня затянулась. С каждой минутой я отчаивалась все больше. Мне казалось, что чужестранец уже оторвался от нас. Он пока еще оставлял за собой следы – сердитого торговца, указующего ему вслед; плачущего ребенка; ткачиху, собирающую опрокинутую груду корзин, – но их цепочка редела. Чужестранец мог с легкостью нырнуть за прилавок и затаиться там или, проскочив через рынок, рвануть на восток, к стене Эстре. В столь огромном и запутанном городе, как Сова, он мог направиться куда угодно и за считаные минуты скрыться от нас.

Однако на Баденской улице, всего в нескольких сотнях ярдов от врат Волка, мы снова вышли на его след.

– Проклятье! – задыхаясь, прохрипела я и уже собралась было сдаться, однако внезапно осознала, что слышу скрипучий гул, протяжный скрежет огромных петель, звон цепей и стоны гигантских блоков. Ворота закрывались.

– Это сэр Конрад! Он приказал закрыть ворота! – крикнула я.

– Как?.. – Брессинджер тяжело дышал, морщился от боли, а его лицо сделалось красным, как земля на Пограничье. Мы оба остановились и попытались отдышаться.

Очень скоро все стало ясно. Раздался оглушительный стук копыт, мы обернулись и увидели Вонвальта во главе гвардейских кавалеристов, которые во весь опор мчались по улице и криками призывали горожан освободить дорогу.

– Ну конечно, – выдохнул Брессинджер. – Сигналы. – Он поднял указательный палец, и я, проследив за ним, увидела, что на вершине башни рядом с Баденским и Дубравским мостами реют флаги. Очевидно, Вонвальт успел собраться с мыслями, созвать отряд гвардейцев и сделать то, что у него получалось лучше всего, – решить проблему умом.

Мы снова двинулись к воротам, но уже не бегом, а быстрым шагом. Непрестанный поток людей, которым перекрыли путь, растекся у подножия торхауса в большую толпу, подобно реке перед запрудой. Вонвальт и его гвардейцы без труда пробились через скопище горожан, и почти в тот же миг огромные ворота захлопнулись с глухим стуком, который прокатился над головами подобно зловещему раскату грома.

И тут же, почти затонув в этом оглушительном грохоте, раздался короткий вскрик, после чего у всех, кто собрался рядом с воротами, вырвался громкий стон.

Мы с Брессинджером недоуменно переглянулись.

– Расступитесь! – закричал Дубайн, когда мы снова начали поспешно проталкиваться через толпу. Многие бросали на нас сердитые взгляды и возмущались, когда мы оттесняли их, но затем замолкали, признав в нас слуг Империи. Мы не обращали внимания на горожан, желая лишь увидеть, что произошло.

В конце концов мы прорвались в первые ряды толпы.

– Пропади моя вера, – пробормотал Брессинджер, глядя перед собой. Мы оба уставились на ворота, рядом с которыми присел Вонвальт.

У его ног собралась большая лужа свежей крови… а между плотно закрытых створок торчало раздавленное тело, похожее на лопнувшую сосиску.

Из щели, свисая с окровавленного месива, на нас с укором смотрел одинокий зеленый глаз.